1920-е гг. – время сосуществования «старой» и «новой» наук,
обусловленное складыванием советского марксистского канона; период
относительной открытости в выработке моделей исследования; широкое
использование достижений «буржуазных» историков в разработках
советских исследователей;
конец 1920-х – 1930-е гг. – преодоление плюрализма предшествующего
периода и формирование образа советской науки, приобретшей статус
подлинно марксистской; институциональное оформление советской
исторической науки (в сфере древности: появление академических и
вузовских учреждений, специализирующихся на изучении древней истории,
открытие профильного журнала – «Вестника древней истории»);
1940-е – вторая половина 1950-х гг. – обретение советской
историографией
древности
«классического»
образа:
утверждение
«классических» канонов в изучении отдельных сюжетов, приобретение
отдельными историками (А.Б. Ранович, А.В. Мишулин, С.И.Ковалев и др.)
статуса «классиков»; появление обобщающих работ (I и II тома «Всемирной
истории»), выражающих достигнутое согласие в советской науке по ряду
вопросов;
вторая половина 1950-х – 1960-е гг. – отказ от наиболее одиозных
положений советского марксистского канона в области древней истории,
теоретико-методологические поиски советских исследователей, в основном в
направлении поиска «утраченных корней» марксизма, интенсивные
дискуссии по ряду наиболее сложных проблем истории древнего общества;
1970-е – 1980-е гг. – на фоне стагнации научных дискуссий – попытки
постепенно расширить трактовки официальной версии советского марксизма,
пристальное внимание к разработкам (в том числе теоретическим) западных
исследователей, их ограниченное использование в отечественных работах;
рост внимания к доселе «периферийным» темам: культурная история,
история повседневности, новые аспекты истории религий;
60
начало 90-х – середина 2000-х гг. – постсоветский этап,
характеризующийся использованием и перекодированием отдельных идей,
избирательным и часто неотрефлексированным применением принципов
работы и научных стереотипов, выработанных на предыдущих этапах.
Эта периодизация, конечно, не полностью совпадает с динамикой
конструирования, трансформации и диссолюции образа древности в
советской историографии, но связь между ними присутствует, что и будет
продемонстрировано в нашей работе.
Соответственно, в первой главе методы филологического анализа
исторических произведений применены к самим основам марксистского
историописания. Глава посвящена вкладу Энгельса в процесс становления
марксистской историографии и поэтому играет вводную роль; в этой главе
мы пытаемся выяснить не только теоретические, но и стилистические
предпосылки советской историографии. Вторая глава касается сложного
процесса становления советской историографии, от множественности
возможностей и трактовок пришедшей к внешне нерушимому монолиту
единого подхода; рассматривается роль в этом отдельных учёных и проблема
властного влияния на процесс конструирования образа. В третьей главе
рассказывается о том, как эти принципы были применены для построения
классических трудов в советской историографии древности, сделана попытка
объяснить, почему период их написания оказался сравнительно кратким и
малопродуктивным. В четвёртой главе, на примере преимущественно
научной
деятельности
Е.М.
Штаерман,
показана
трансформация
марксистского историописания в послевоенный период, а также дана
характеристика постсоветской историографии и того, что произошло с
советским образом древности после падения советской политической
системы; данная глава наиболее полна критических оценок, поскольку
относится к современному этапу, и ставит, помимо прочего, вопрос о
наследии советской исторической науки.
Достарыңызбен бөлісу: |