Глава 23
Диана.
У мамы дома современный ремонт. Я сделала его в прошлом году, чтобы максимально упростить ее жизнь и чего уж греха таить – пореже приезжать к ней в гости. Квартира буквально напичкана новинками бытовой техники и мебели, сочетаемой с сервизами советских времен и старыми книгами в твердом переплете, от которых мама наотрез отказывается избавляться. Сразу же улавливаю запах свежей выпечки и фруктового чая.
Мама нарядно одета – в симпатичное серое платье с поясом на талии, которое я подарила ей в позапрошлом году. Крашеные волосы каштанового цвета уложены в симметричные волны с помощью химической завивки. На лице немного макияжа, в глазах холодность и враждебность. Она с легкостью принимает у меня цветы и торт и уходит ненадолго в кухню.
А я прохожу в квартиру моего детства, снимаю с себя легкий бежевый плащ, и тут мама возвращается к гостье в прихожую и её глаза округляются от удивления.
Мама дорогая! – обхватывает ладонями лицо и качает головой. - Да тебе же рожать скоро! Это форменное безобразие, Диана, что я обо всем узнаю последней!
Она злится, и я понимаю ее чувства. Но так же осознаю, что не хочу подпускать собственную мать к своей изменившейся вдруг жизни. Моё, сама, хватит...
Марлевые подгузники уже приготовила? Пеленки погладила? Да ты и пеленать-то не умеешь, - мама равнодушно машет в мою сторону рукой и делает вид, что из меня получится никудышная мать. – Не волнуйся, я все сделаю вместо тебя. Сколько у меня есть времени на подготовку? Неделя, две?
Куда мне до её идеальности. Возможно, так и будет – я никогда не стану совершенной мамой, но, по крайней мере, попытаюсь дать своему ребенку право выбора и свободу без осуждения.
Мам, я хожу на курсы будущих родителей. Сейчас не пеленают детей, начиная с роддома, и используют одноразовые подгузники, которые потом утилизируют. Со времен, когда я была маленькой, многое изменилось. Поэтому думаю, тебе не стоит уж так заморачиваться. Я все сделаю сама… с Даней.
Прохожу на кухню, сажусь на диванчик и стараюсь говорить как можно спокойнее и понятнее для неё. Рассказываю о новинках в современном детском мире – о слингах, молокоотсосах, видеоняне и партнерских родах. Конечно же, умалчиваю о том, что мы с Даней будем рожать вместе – для мамы, которая все еще живет мыслями в постсоветском пространстве такое принять очень сложно.
Много там знают на курсах ваших! – ее строгое лицо кривится от раздражения, и я понимаю, что мне будет сегодня ой как непросто. – Я понимаю, что таким образом ты пытаешься избавиться от меня, но учти – своего внука я буду навещать в любое время, как бы ты этому не сопротивлялась.
Нужно просто не принимать близко к сердцу ее выпады и обвинения. Быть спокойной и это совершенно точно обезоружит её. Понимая, что развить тему не получается, мама подпирает голову рукой и продолжает как ни в чем не бывало:
– Я уж думала, что ты никогда мне внука не подаришь. Ты же была этой... как её...
Чайлдфри, - напоминанию маме.
Точно! Я смотрела про них по телевизору. Всё ужасалась, какого монстра я вырастила... Но нет, ты все же взялась за ум и решила обзавестись потомством.
Наверное, бессмысленно пояснять ей, что чайлдфри это не всегда монстры. Часто это те, кому просто хорошо без детей.
Сижу словно школьница перед строгой училкой, опустив глаза в пол и не зная, как отвечать на мамины выпады, чтобы не обидеть и не закатить скандал.
После немого молчания мама ставит на стол чай и пироги с вишнями.
Расскажи лучше про Даню. Давно у вас любовь-то вспыхнула?
Мама заговорщицки подмигивает, и я осознаю, что сейчас мне придется безбожно врать о нашей несуществующей любви, потому что то, что на самом деле происходит между нами с Даниилом – фарс, выдумка и нечто совершенно ненормальное, по мнению мамы и общества.
Примерно полтора года назад мы поняли, что жить друг без друга не можем, - отвечаю не краснея.
Морщинистое лицо мамы озаряет широкая улыбка. Она добавляет мне в чашку еще немного чаю, тычет в руку очередной пирожок, приговаривая, что беременным обязательно нужно питаться за двоих и продолжает расспросы:
А где сейчас Воронов? Почему не приехал просить руку и сердце у тёщи?
Он... в командировке, в Питере.
Ну тогда ладно. У нас будет еще уйма времени, чтобы поговорить с ним. И я обязательно дам ему парочку мудрых житейских советов.
Мысленно сочувствую Даньке и битый час слушаю рассуждения мамы о том, что манную кашу ребенку можно давать с двухмесячного возраста, яблочный сок – с трех недель отроду. Отлучать от груди лучше не позже полугода, предварительно намазав грудь зеленкой, чтобы ребенок не захотел даже приближаться к кормящей матери.
Когда будешь отлучать ребятёнка от груди, отдашь его мне на недельку-другую. Я его пирогами да щами кормить буду – вмиг забудет о мамке.
Неприятная дрожь проходит по телу вдоль позвоночника. Наверное, включается он самый - материнский инстинкт и я вдруг чётко осознаю, что вряд ли отдам на перевоспитание своего ребенка без боя.
Рядом с мамой я больше не строгая начальница и уверенная женщина. Я слабая, ранимая, неуклюжая девочка лет пяти, которая боится гнева родительницы и поскорее мечтает сбежать из-под ее гиперопеки.
На улице начинает смеркаться, а мне до чёртиков не хочется ехать в пустой дом, где нет Дани. Именно поэтому я под предлогом помыть руки выхожу в ванную с телефоном, включаю сильный напор, потому что не исключаю, что мама может подслушивать и набираю номер Алины. Подруга занята и предлагает приехать к ней в гости, чтобы потренироваться менять грязные подгузники её дочери, но я вежливо отказываюсь и звоню Андрею. Он рядом, едет домой после работы и готов встретиться, чтобы скрасить пугающее меня одиночество.
Отключаюсь, смотрю в зеркало и тяжело вздыхаю. Кажется, это начинает походить на то, чего я боялась больше всего – привязанность к конкретному человеку, зависимость, нехватку. Нехватку Воронова в организме.
Умываю лицо ледяной водой и, открыв защелку, натыкаюсь на маму, которая стоит прямо у двери. Шпион ей Богу. На лице совершенно глупая улыбка, которая выдает ее намерения с потрохами.
Мне пора, мама.
Когда ты еще приедешь? – она берет меня за руку и смотрит совершенно беспомощными глазами.
Я позвоню тебе. Обещаю, что буду звонить теперь гораздо чаще.
Когда мне наконец-то удается выскользнуть из квартиры, я быстрым шагом обхожу дом своего детства и сажусь в машину Андрея, которая припаркована на противоположной стороне улицы, подальше от маминых глаз.
В руках два пакета домашней еды, которые она всучила мне, будучи уверенной в том, что я абсолютно не умею готовить и кормлю своего мужа только лишь фаст-фудом из ресторанов.
Здравствуй, - Андрей скользит губами по моей щеке и трогает с места.
В салоне играет приятная классическая музыка, и я даже не спрашиваю, куда мы двигаемся. Иногда мне хочется пробраться дальше, чем позволяет Андрей – в его настоящую жизнь. Увидеть то, чем и где он живет - не по рассказам, а по-настоящему. И я не знаю, как расценивать наши встречи на нейтральных территориях. Все же имею смелость надеяться, что когда я буду просто женщиной, а не инкубатором Андрей раскроется для меня с новой стороны.
Мы подъезжаем к какому-то новому итальянскому ресторану, и, хотя я совсем не голодна, улыбаюсь, чтобы не обидеть своего спутника, который не оставил меня сегодняшним вечером в одиночестве.
В новом ресторане мне некомфортно – стулья слишком твердые, пицца слишком острая, а освещение тусклое. Я с трудом съедаю кусочек пиццы и оставляю всю порцию Андрею.
Мне уже не терпится остаться с тобой наедине, - шепчет Андрей и касается моей ладони.
Мы и так сидим вдвоем, - обескураженно смотрю по сторонам и глупо улыбаюсь, не понимая, что он имеет в виду.
Все же с нами всегда есть третий... - хорошо, что он не добавляет "лишний".
Андрей кивает в сторону моего живота и игриво подмигивает.
Прости, но ребенок — это теперь неотъемлемая часть меня. Будь он внутри или снаружи, - произношу с возбужденным румянцем на щеках, мысленно уверяя себя в том, что я не одна из тех чокнутых «яжемам» и надо бы сбавить обороты.
Конечно, Дина! Понимаю твои чувства как родителя, но все я же уверен, что тебе удастся хоть иногда посвящать время всецело мне. Потому что я заждался… Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?
Взгляд его голубых глаз такой манящий и притягательный, что я смущаюсь, словно девственница и кусаю губы, чтобы не улыбнуться во весь рот. Дальше Андрей становится шелковым – настолько, что терпит все мои капризы и претензии оставшийся вечер и везет меня домой ровно тогда, когда я этого желаю.
В доме тихо и спокойно – я зажигаю свет в каждой комнате и с опаской бреду на второй этаж. Несмотря на то, что в доме есть видеонаблюдение и участок охраняется – мне страшно. Сердце стучит сильнее обычного, а по телу пробегает холодный пот, когда я слышу громкий лай собаки за окном и шорох на чердаке.
Именно по этой причине я старалась целый день отсутствовать дома, чтобы не прозябать здесь от одиночества и мнимых ужасов. Но видимо самый пик моих страхов приходится на ночное время.
Закрывшись на все замки и даже в своей комнате, звоню Дане. Только с ним я могу говорить обо всем на свете, не подбирая слов и не придавая значения тому, как выгляжу при этом. Воронов сегодня молчалив как никогда, но он вполне заинтересованно выслушивает мои нелепицы и опасения.
Я всегда с тобой, Федотова. Просто сейчас на интуитивном уровне, - его слова откладываются у меня в подсознании, и почему-то я ему верю. Хочу верить.
Помню как после окончания десятого класса погожим летним днем, Даня сообщил мне о том, что уезжает на все летние каникулы к тетке в Испанию. Я тогда сильно расстроилась, потому что с Вороновым было весело, интересно и нескучно и мне предстояло провести целых три месяца без него. Компьютера у меня не было, а звонки из-за бугра были очень и очень дорогими.
«Оставь мне что-то, что будет напоминать о тебе», - попросила я Даню.
Он озадаченно почесал рукой затылок и сказал, что у него с собой ничего нет. Тогда я подошла к нему вплотную и под удивленный взгляд черных глаз помогла ему освободиться от белой импортной футболки, оголяя подтянутый живот с крепкими мышцами на всеобщее обозрение.
«Я украду твою футболку, Ворон. Буду ночами вспоминать о тебе», - я имела ввиду, что буду использовать футболку как ночнушку.
«Ты сильно не увлекайся, ночами-то...», - Даня подмигнул и протянул её мне.
Я тогда жутко покраснела и смутилась, но футболку забрала.
Откладываю телефон в сторону, украдкой бреду в комнату Воронова, нахожу на полке его мятую футболку-поло черного цвета, на которой остался запах терпкого парфюма, несмотря на освежающие нотки стирального порошка. Так же украдкой возвращаюсь назад в свою комнату.
Понимаю, что со своим животом физически не влезу в футболку, поэтому просто прижимаю её к себе, закрываю глаза и моментально засыпаю.
Достарыңызбен бөлісу: |