От редакции О
Рассказ о том, как Чингисхан занимался устроением войска и караульной стражи
жүктеу/скачать 29,11 Mb.
|
chingiskhan-sokrovennoe-skazanie-mongolov-velikaya-yasa
- Бұл бет үшін навигация:
- Рассказ о том, как был полонен народ найманский
| Рассказ о том, как Чингисхан занимался устроением войска и караульной стражи
И одобрил Чингисхан речи Бэлгудэй ноёна, и, покончив с охотой, откочевал из Абжига худэхэриг, и стан раскинул в местечке Ор нугын хэлтгий хад, что на реке Халхин-гол. Подсчитав силы свои, разделил Чингисхан дружину свою на тысячи, на сотни и десятки и поставил над ними тысяцких, сотников да десятников. А Додаю, Доголху, Угэлэ, Толуну, Бучарану и Суйхэту был пожалован чин высокий – чэрби222. И, покончив с этим, занялся Чингисхан устроением личной караульной стражи – хишигтэна, в коей было восемьдесят хэвтулов – ночных охранников и семьдесят турхагов – гвардейских стражников дневной охраны. И собрал Чингисхан в свою караульную стражу всех смышленых и крепких телом мужей – сыновей и младших братьев сотников своих и тысяцких, а также сыновей и младших братьев людей свободного состояния. Обратясь милостиво к Архай хасару, Чингисхан тогда же повелел: «Тысячу лучших мужей отбери! Во дни сражений впереди меня пусть в бой они идут! В дни мира и покоя пусть личною охраной моей стоят на карауле!» И повелел он тут же: «Да будет Угэлэ чэрби главою над турхагами стоять! И в том помощником ему пусть будет Хутусхалчан». И молвил дальше Чингисхан: «Пускай дневальные мои – стрелки-хорчины, турхаги и прочие конюшие, и вратари, и кравчие несут дозор, нас охраняя, сменяясь каждодневно. Перед закатом солнца пускай сдают свой пост ночным охранникам – хэвтулам. А те всю ночь пускай стоят у входа часовыми, обходят стан дозором. Пока мы утром заняты едою, хорчины и турхаги, вратари и кравчие должны явиться и на посту хэвтулов заменить. А через трое суток сменного дозора охране всей для отдыха смениться надлежит». Так Чингисхан дружину разделил на тысячи, назначил шесть чэрби, устроил стражу караульную – хишигтэн, поставил Архай хасара главою гвардии своей и выступил повоевать найманов. Рассказ о том, как был полонен народ найманский В день после полнолуния – шестнадцатого числа первого летнего месяца года Мыши223,– окропив боевое знамя224, Чингисхан выступил в поход. Зэв и Хубилай, посланные в дозор вверх по реке Керулен, добрались до долины Саарь хээр, где наехали на разъезд найманов, располагавшийся на вершине Ханхар ханы. В короткой стычке найманы захватили у наших дозорных тощую пегую кобылу под плохоньким седлом. Найманский разъезд, отбивший эту кобылу, разнес слух о том, что «кони у монголов вконец отощали». Тем временем и наши главные силы достигли долины Саарь хээр. В ставке решался вопрос: «Как быть дальше?» И тогда Додай чэрби, обращаясь к Чингисхану, сказал: «О хан, немногочисленны, утомлены столь дальним переходом наши силы. И потому я предлагаю задержаться здесь, чтоб воинам дать отдых, а лошадям – насытиться хотя бы. Давайте стан раскинем и по всей долине расставим наши силы; причем пусть каждый муж, живая каждая душа по пять костров разложит ночью разом, чтоб навести нам на найманов страху. Доносят нам, что враг числом нас превосходит; при этом говорят, что Таян-хан – дитя изнеженное, что прежде никогда не покидал отцовской юрты он. Покуда будут сбиты с толку, запуганы кострами нашими враги, дадим своим коням мы передышку, откормим их, и вот тогда, пожалуй, самая пора напасть нам на передовые их отряды, преследовать до главного их стана, воспользоваться паникой врага и одолеть его в решающем сраженье». Додая чэрби речи мудрые пришлись владыке по душе, и отдан был приказ разжечь костры. И стали наши станом по всей долине Саарь хээр, и каждый из мужей разжег по пять костров. Разъезд найманский, взиравший на долину с вершины Ханхар ханы, был ночью крайне поражен: «Ведь говорили, что монголов мало. Костров же здесь, в долине, больше, чем на небе звезд!» И, в стан пригнав отбитую кобылу под плохоньким седлом, дозорные найманы доложили: «Монгольские войска заполонили всю долину; их силы, подобно бьющему из-под земли ключу, все прибывают. А ночью их костров пылает больше, чем на небе звезд». Выслушав донесение дозорных, Таян-хан, сидевший в местечке Хангайн Хачир ус, послал гонца к сыну Хучулуг-хану со словами: «Истощены монголов кони, Доносят нам. Но, судя по кострам, Которых больше, чем на небе звезд, Монголов тьма. И коли нам сейчас С монголами столкнуться б довелось, От них не отвязались бы мы разом… Монголу проколи щеку насквозь, А он, упорный, не моргнет и глазом. Ему хоть кровью б истекать пришлось — Он не отступит: не такого склада. Вступать в борьбу, надеясь на авось, Со стойкими монголами не надо225. Но мы наверно знаем: кони у монголов отощали. И потому я предлагаю: мужей найманских переправить за Алтай; там наше войско укрепим. В монголах страсть наживы разжигая, собакою на поводке притащим их в пределы отчины родной. Поскольку лошади у нас упитаны вполне, они в походе брюхо подберут, и только. А вражеские клячи выбьются из сил, костей мешок от них останется, пожалуй. Тут и ударим мы врагу навстречу». Выслушав переданные ему слова отца, Хучулуг-хан рек раздраженно: «Труслив, как паршивая баба, отец мой, Таян-хан, и потому сейчас несет такое. Откуда вдруг привиделась ему монголов тьма? Ведь большинство их вслед за Жамухой прибились к нам». И, понося на все лады отца, Сын передал ему через гонца: «Так может рассуждать лишь Таян-хан, Чьей трусости нет меры и конца, Чей путь от юрты – к пастбищу телят И, без привычки, – сразу же назад, Брюхатой бабе за нуждой пойти — Видать, не знал он большего пути». Услышав, как его поносит сын, Таян-хан молвил: «В твоих насмешках, сын мой, Хучулуг, Надменности и похвальбы немало. А как дойдет до драки, свой испуг От глаз людских не скроешь ты, пожалуй. Надменный нрав показывай врагу, А я лишь повторить тебе могу: Ввязавшемуся в схватку забияке Уже не выйти без потерь из драки». Но Таян-хана правая рука, великий ноён Хори субэчи, на это возразил: «Нет, не доводилось отцу твоему никогда От равного силой врага удирать. Нет, хан Инанча билгэ не стерпел бы стыда В сраженье коней поворачивать вспять. Что ты заране возбоялся, Таян-хан?! Знай прежде, что ты такой отважный, мы верховодить бы поставили над всеми воинственную ханшу Гурбэсу. Все к одному: на счастие монголов, и богатырь наш Хугсэгу сабраг вконец уж одряхлел – порядка в нашем воинстве не стало. Никчемный из тебя правитель вышел, Таян-хан». В сердцах ударив по колчану, великий ноён Хори субэчи поворотил коня и прочь умчался. Разгневанный речами великого ноёна, Таян-хан вскричал: «Не все ль равно, что умереть в бою, что долгий век влачить, дряхлея телом! А коли так – то будем биться!» Найманы снялись с местечка Хачир ус и двинулись в направлении реки Тамир; по пути они переправились через реку Орхон, обогнули восточный склон горы Наху хун226; вблизи местечка Цахир могод их заметили дозорные Чингисхана. Когда Чингисхану донесли о приближении найманов, он сказал: «Чем больше их, тем больших жди потерь. А мало их – невелики потери будут!» И повелел Чингисхан двинуть войска навстречу найманам. Отогнав передовой отряд неприятеля, наши ратники выстроились в боевой порядок; и было решено: «Как колючки караганы в тело недруга вонзая, Тут и там его терзая, обтекая, окружая, Клинья по бокам вбивая, Разрывая, расчленяя, Будем бой вести»227. Отдав главные силы под начало брата Хасара, а запасный табун – Отчигин ноёна, сам Чингисхан поскакал впереди своего войска. И повернули найманы вспять от Цахир могода и раскинули стан у подножия восточного склона горы Наху хун. Наш сторожевой отряд, преследуя дозорных найманов, наехал на стан их главных сил. Узрев врага, Таян-хан спросил у Жамухи, который выступил против Чингисхана заодно с найманами: «Скажи мне, кто эти волки, что гонятся за нашими мужами, словно, овечье стадо настигая, прорваться так и норовят в загон?» На это Жамуха ответил: «Есть у моего анды Чингиса четыре пса, на цепь посаженные, мясом человечьим вскормленные. Они-то и преследуют дозорных наших. Не сердца у них, а уголья, Языки – что острые колья. И носы у них, как зубила, И не лбы – чугунные била, Четыре бешеных пса. Оборвали железные цепи, Побежали они через степи. Как слюна-то из пасти брызнет — Посягают на тысячи жизней Четыре бешеных пса. С диким воем, с рыком и лаем Мчится первым Зэв с Хубилаем, Вслед – Зэлмэ, Субэгэдэй… Вся свора. Тэмужина анды опора — Четыре бешеных пса. Их питье – лишь роса одна, Их еда – своя же слюна, Ветры их на себе несут, Лишь колчаны друзьями зовут Четыре бешеных пса». «Ну, коли так, нам от поганых этих подальше надобно держаться», – молвил Таян-хан, и вспять он отступил, повыше в горы. Но и оттуда видел он, что по пятам преследователи за ним несутся. И снова стал у Жамухи пытать: «Вглядись, вглядись, почтенный Жамуха: Что там за люди? Кто бы это были? Похоже, будто резвых жеребят, Насытившихся, с привязи спустили. Смотри, смотри: они всё ближе к нам, Всё гонятся за нами по пятам». На это Жамуха ответил: «Уругудов и Мангудов узнаю: И пеший их пугается, и конный. Как безоружный перед ними слаб, Так слаб пред ними и вооруженный. Любой с врагами на расправу скор: Разоружат – и кончен разговор. С отвагою они стремятся в бой, Противнику всегда дают отпор». «Что ж, коли так, нам от поганых этих подальше надобно держаться», – промолвил Таян-хан и дальше отступил, все выше в горы. Там снова вопрошает Жамуху трусливый Таян-хан: «Кто это вслед за нами голодной птицей летит, стремится?» На это Жамуха ответил: «Вон тот, что нас преследует один, Не кто иной, как анда Тэмужин. Хан Тэмужин – силач, Он телом – исполин. Броню на нем И шило не проткнет, Игла в кольчуге Дырки не найдет. И свищет, рыщет Голодной птицей он. Как зверь за пищей, Вперед стремится он. Вы давеча, однако, похвалялись, мол, мы, найманы, нападем и разнесем монголов в пух и прах. Теперь они пред вами, так побейте ж их!» Но, возбоявшись богатырей Чингисхана, Таян-хан изронил такое слово: «Нет, Жамуха, сейчас нам будет лучше подальше в горы отступить». Но, выше забираясь в горы, он видел по пятам идущую погоню и снова вопрошал у Жамухи: «Скажи мне, что за исполин преследует нас неотступно?» На это Жамуха ответил: «Не узнаешь? Огэлун хатан сын Сюда несется вскачь, Он Хасаром зовется у врагов, Вскормленный человечиной силач. Верзила грозный, вымахал в сажень, Блестя броней, напропалую мчится. И кажется, навис уже, как тень, Свежатиною жаждет поживиться. Могуч!.. Тяни его хоть три быка — Упрется Хасар, и не сдвинешь с места. Утроба велика не велика — Шутя трехлетку-коровенку съест он. А доведется воина настичь, Так тут ему и вовсе не задача: Проглотит человека, словно дичь, С колчаном и со стрелами в придачу. Представьте, человек стоит живой, Вдруг тень падет – и вмиг его не станет. А злыдень помотает головой — И жертва даже в горле не застрянет. А если Хасар гневом распален, Хватает из колчана стрелы он, В намеченную цель проворно мечет. Случится, жертва не видна порой И от стрелка сокрыта за горой — Стрела ее сразит иль изувечит. Взъярился Хасар и рассвирепел — Возьмет охапку самодельных стрел И вроде в пустоту метнет их кучей. Перемахнут они за гребень гор, И будет войску за горой разор: Падет погибель на людей из тучи. Здесь Хасар – и беды нам не отвесть, Пред ним любой рассыпься неприятель. В нем мощь нечеловеческая есть, Ведь это мангас, людопожиратель. Он тетиву натянет посильней — Летит стрела на тыщу саженей; Вполсилы лук натянет – и стрела На пятисотой сажени легла». О, как же убоялся Таян-хан, внимая Жамухе! «Укроемся быстрее в тех горах, взберемся поскорей повыше», – рек он, поспешно поднимаясь в горы. Карабкаясь на кручи поднебесные, он снова у Жамухи спросил: «Скажи, а кто там скачет за Хасаром?» На это Жамуха ответил: «А там – Огэлун хатан младший сын, Прозвание батыру – Отчигин. Хоть нежит мать сыночка непрестанно, Хоть у нее он засыпает рано, В бою, однако, он и смел, и тверд. Хоть, младшенький, вставать привык он поздно, Но вид в сражении имеет грозный, Достаточно силен и в меру горд. Коль грянет бой, не станет Отчигин Искать в тылу укрытие один». «Ну, коли так, – дрожа от страха, молвил Таян-хан, – тогда скорей взберемся на вершину». После разговора с Таян-ханом Жамуха с верными ему нукерами удалился от найманов и послал к Чингисхану гонца со словами: «Таян-хану Тэмужин внушает страх, Отступает хан и прячется в горах. Выше, выше он крадется по лесам, Лезет с войском чуть не к самым небесам. Будь же стоек, Тэмужин. Все ясно тут: От тебя найманы в панике бегут. В их испуганные лица загляни: Потеряли дух воинственный они. Итак, я от найманов ухожу, И нукеры мои уходят»228. Когда солнце уже клонилось к закату, Чингисхан окружил гору Наху хун, где и заночевал. Той же ночью найманы, пытаясь спастись бегством, сорвались с горы Наху хун; как рухнувшая поленница дров, они попадали вниз, давя друг друга насмерть. Назавтра был пленен и сам Таян-хан. Его сын Хучулуг хан стоял поодаль от главных сил и поэтому смог избежать пленения. Настигнутый преследователями, он занял круговую оборону у реки Тамир, но не смог сдержать нашего натиска и бежал прочь. Вот и весь сказ о том, как был полонен и подчинен весь народ найманский на Алтае. Племена же, раньше ведомые Жамухой, – Жадаран, Хатагин, Салжуд, Дурбэн, Тайчуд, Унгирад – влились под водительство Чингисхана229. Чингисхан повелел доставить к нему мать Таян-хана Гурбэсу хатан и сказал ей так: «Ты говорила, что смердят монголы. Тогда зачем же вдруг пожаловала в земли наши?» После того он взял ее себе. жүктеу/скачать 29,11 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|