СЕДЬМОЕ СЛОВО
Когда рождается ребенок, в нем уже есть два начала.
Одно - это желание есть, пить, спать, вообще удовлетворять
потребности тела. Если этого желания нет, то тело перестанет
быть жилищем души, не будет расти и развиваться.
Второе начало - стремление все знать. Ребенок стремится ко
всему - он тянется к блестящему предмету, пробует все на вкус,
на ощупь. Заиграет музыка - ребенок тянется к ней; услышит
ф 181 ф
лай собаки, или топот идущего скота, или плач и смех - и сра
зу встрепенется. Позднее он начинает спрашивать: «Что это та
кое?», «Почему он это делает?», «Для чего это?». Ребенком ов
ладевает высокое беспокойство.
Вот это и есть потребность души, стремление все видеть, все
знать, всему научиться. Если пропадает это стремление, если не
захочешь полностью знать все или узнавать хоть часть, то ты
уже не человек. Если мы не стремимся к знаниям, то наша душа
уже не душа человека, а душа животного.
С самого начала Бог создал человеческую душу так, что она
отличается от души животного. И это видно во всем. В мла
денчестве, ежеминутно спрашивая «почему», мы забывали и
пищу, и сон. Почему же, вырастая, мы теряем наш первый дар -
жажду познания? Почему же идем за теми людьми, которые
создают науку и находят ответы на «почему»?
Мы должны были бы увеличить свой мир, умножить сокро
вища, к которым стремились в детстве. Ж аж да знания должна
была бы подчинить себе тело. Но мы не поступаем так. Мы гал
дим галками, каркаем воронами и, как они, не летим дальше
навозной кучи у аула.
Ж аж да знаний владела нами только в детстве. Окрепло тело
и не подчинилось душе. И мы перестали верить тому, что душа
нам подсказывала, насыщаясь только простым видением. Мы
не вникали в сущность жизни и утешали себя словами: «Ничего
не убыло и у того, кто жил, ничего не зная». Нам рассказывали
о познании, а мы не верили. Нас учили, а мы отвечали: «Твой
разум для тебя, а мой для меня». Мы отвечали: «Чем быть бога
тым чужим умом, лучше быть бедным, да по-своему». Мы гово
рили: «Бог с ними, не нужно быть лучше других». Мы не видели
достоинства познания и не понимали наставлений.
И вот в груди нет простора и в сердце нет веры.
Так чем же мы лучше животного, которое видит мир, но не
знает мира?
Детьми мы хотели знать, хоть мы и не узнавали, но мы были
детьми людей, потому что стремились к знанию. Сейчас мы хуже
животных. Животное не знает, но оно и не спорит, не доказыва
ет, что знает. Мы же ничего не знаем, но дорожим невежеством,
и не променяем невежество на знания, и готовы отстаивать свое
невежество со всей страстью вздорного озорника.
ф 182 ф
|