хоть не терять надежды, утешал бы себя мыслью: «Если нет у
них этого, то, может быть, есть другое». Должен был бы я хоть
как-нибудь поддерживать в себе веру. Но нет этого у меня.
А если бы не любил я казахов, то не посещал бы их круга, не
интересовался, что происходит среди них, и спокойно лежал бы
в стороне. Или откочевал бы от них. Но нет у меня ни того, ни
другого. Не думаю я: исправлю я их. Нет у меня надежды, что
они сами исправятся. И вот я существую, но не живу. От досады
на них, от досады ли на самого себя живу здоровый снаружи,
мертвый внутри. Сержусь, но в сердце нет гнева. Смеюсь без
радости. Произносимые мною слова как будто не мои. Все стало
чужим.
В те дни, когда я еще верил, я часто думал бросить казахов,
уехать куда-нибудь, но тогда еще я любил их и надеялся на них.
Теперь я узнал их совершенно, потерял всякую надежду, по
гасла всякая вера, и не хочу я даже уехать куда-нибудь, не хочу
породниться с чужими, привыкнуть к ним.
Стал я человеком с пустой грудью и думаю, что, может быть,
и хорошо жить так, чтобы встретить конец, не ж алея об ушед
шем, умирать не горюя, а устремляя взор надежды в будущее.
Достарыңызбен бөлісу: