бессознательными представлениями, которая не вполне обоснованна. Различие заключается
в следующем: чтобы довести БСЗ представление до СЗ , сначала нужно создать для него
связующие звенья, тогда как для ощущений, передающихся непосредственно, необходимость
в этом отпадает. Иными словами, различие между СЗ и ПСЗ в случае ощущений не имеет
смысла, ПСЗ здесь выпадает, ощущения бывают или сознательными, или бессознательными.
Даже когда они связываются со словесными представлениями, они не обязаны им своим
осознанием – они становятся сознательными непосредственно.
Теперь роль словесных представлений становится совершенно ясной. Благодаря их
содействию внутренние мыслительные процессы превращаются в восприятия. Тем самым как
будто подтверждается тезис: все знание происходит от внешнего восприятия. При
гиперкатексисе мысли действительно воспринимаются словно извне и поэтому считаются
верными.
После такого разъяснения отношений между внешним и внутренним восприятием и
поверхностной системой В—СЗ мы можем приступить к расширению своих представлений о
Я. Мы видим, что оно исходит из системы В как своего ядра и прежде всего охватывает ПСЗ
, опирающееся на остатки воспоминаний. Но, как мы узнали, Я тоже бывает бессознательным.
Теперь, я думаю, мы получим большую пользу, если последуем инициативе одного
автора, который напрасно по личным мотивам заверяет, что ничего общего со строгой
высокой наукой не имеет. Я говорю о Г. Гроддеке, который постоянно подчеркивает, что то,
что мы называем нашим Я, в основном ведет себя в жизни пассивно, и, по его выражению, нас
«оживляют» неизвестные, не поддающиеся управлению силы.145 Все мы испытывали те
же самые впечатления, хотя они и не овладевали нами настолько, что исключали все
остальное, и мы должны отвести идее Гроддека надлежащее место в структуре науки. Я
предлагаю воздать ей должное, обозначив инстанцию, исходящую из системы В , которая
вначале бывает ПСЗ , понятием Я, а остальное психическое, в котором она продолжается и
которое ведет себя как БСЗ , – по примеру Гроддека, – Оно.146
Мы скоро увидим, можно ли извлечь из такого представления пользу для описания и
понимания. Теперь индивид для нас – это психическое Оно, непознанное и бессознательное,
на поверхности которого покоится Я, развившееся из системы В как ядра. Если мы хотим
дать графическое изображение, то можно добавить, что Я не охватывает Оно целиком, а
только постольку, поскольку система В образует его [Я] поверхность, то есть примерно так,
как зародышевый диск расположен в яйце. Я не отделено строго от Оно и внизу с ним
сливается.
Но и вытесненное сливается с Оно, являясь лишь его частью. Вытесненное отделено от Я
только с помощью сопротивлений, сопровождающих вытеснение, и может сообщаться с ним
через Оно. Мы сразу видим, что почти все разграничения, описанные нами на основании
данных патологии, относятся только к – единственно нам известным – поверхностным слоям
душевного аппарата. Мы могли бы представить эти отношения в виде рисунка, который
служит лишь для наглядности изображения и не претендует на особое истолкование. Добавим
только, что на Я как бы надет «слуховой колпак», причем, по свидетельству специалистов в
145
Г. Гроддек . Книга об Оно. 1923.
146
Гроддек, вероятно, последовал примеру Ницше, который часто употреблял это грамматическое
выражение для обозначения безличного и, так сказать, природно-необходимого в нашей сущности. – Прим. перев
.
области анатомии мозга, только на одну сторону, так сказать, набекрень.147
Легко убедиться, что Я – это часть Оно, измененная под непосредственным
воздействием внешнего мира и при содействии В—СЗ , своего рода продолжение
дифференциации поверхности. Я старается также донести до Оно влияния и намерения
внешнего мира, стремится заменить принцип удовольствия, безраздельно властвующий в
Оно, принципом реальности. Восприятие играет для Я такую же роль, какая в Оно отводится
влечениям. Я репрезентирует то, что можно назвать разумом и рассудительностью, в
противоположность Оно, содержащему страсти. Все это совпадает с общеизвестными
популярными разграничениями, но такое утверждение также следует считать правильным
только для усредненного или идеального случая.
Функциональная важность Я выражается в том, что в обычных условиях оно
распоряжается доступом к подвижности. Так, по отношению к Оно Я похоже на всадника,
который должен обуздать превосходящую по силе лошадь, с той только разницей, что всадник
пытается это сделать собственными силами, а Я – взятыми взаймы. Это сравнение можно
продолжить. Как и всадник, оно не хочет расстаться с лошадью, зачастую ему не остается
ничего другого, как вести ее туда, куда хочется ей; так и Я обычно превращает волю Оно в
действие, словно это была его собственная воля.
Помимо влияния системы В , на возникновение Я и его отделение от Оно, по-видимому,
повлиял еще один момент. Собственное тело и прежде всего его поверхность – это как раз то
место, из которого могут исходить одновременно внешние и внутренние восприятия. С
помощью зрения оно воспринимается как другой объект, но на уровне осязания дает
ощущения двоякого рода, одни из которых могут быть приравнены внутреннему восприятию.
В психофизиологии было в достаточной мере объяснено, каким образом собственное тело
выделяется из мира восприятий. Похоже, что боль при этом также играет определенную роль,
а способ, которым человек при сопровождающихся болью заболеваниях получает знание о
своих органах, является, пожалуй, прототипом того, как у него вообще возникает
представление о собственном теле.
Я прежде всего телесно, оно представляет собой не только некое существо, имеющее
147
Фрейд, возможно, имел в виду высший мозговой акустический центр, речевой центр Вернике,
расположенный в мозгу и играющий определенную роль в понимании речи. – Прим. перев .
поверхность, но и само есть проекция этой поверхности. 148 Если подыскать ему
анатомическую аналогию, то скорее всего его можно идентифицировать с «человечком с
мозгом «анатомов, который в коре мозга стоит на голове, вытягивает пятки кверху, глядит
назад, а на левой стороне, как известно, у него находится речевая зона.
Отношению Я к сознанию неоднократно отдавалось должное, и все же здесь следует
вновь описать некоторые важные факты. Привыкшие во все привносить социальную или
этическую оценку, мы не удивимся, услышав, что кипение низших страстей происходит в
бессознательном, но ожидаем, что душевные функции тем проще найдут надежный доступ к
сознанию, чем выше они оцениваются. Однако здесь психоаналитический опыт нас
разочаровывает. С одной стороны, у нас есть доказательства, что даже тонкая и трудная
интеллектуальная работа, обычно требующая напряженного размышления, может
совершаться бессознательно, не доходя до сознания. Такие случаи не вызывают никаких
сомнений, они происходят, например, в состоянии сна и выражаются в том, что человек
непосредственно после пробуждения знает решение трудной математической или иной
задачи, над которой он тщетно бился накануне.
Однако гораздо более странное впечатление производит другой опыт. В ходе своих
анализов мы узнаем, что есть люди, у которых самокритика и совесть, то есть чрезвычайно
ценная работа души, являются бессознательными и оказывают чрезвычайно важное
воздействие, будучи бессознательными; тот факт, что при анализе сопротивление остается
бессознательным, – отнюдь не единственная ситуация такого рода. Но новый опыт,
вынуждающий нас, несмотря на все критическое понимание, говорить о бессознательном
чувстве вины , озадачивает нас еще больше и задает нам новые загадки, особенно если мы
постепенно начинаем догадываться, что такое бессознательное чувство вины играет
решающую в экономическом отношении роль в большом числе неврозов и создает
сильнейшее препятствие на пути к выздоровлению. Если вернуться к нашей оценочной шкале,
то мы должны сказать: не только самое глубокое, но и самое высокое в Я может быть
бессознательным. Таким образом нам словно демонстрируется то, что мы ранее говорили о
сознательном Я, а именно: прежде всего это телесное Я.
Достарыңызбен бөлісу: |