22 августа 1920 года в штате иллинойс в семье потомка пер вых поселенцев его второе имя, Дуглас, родители дали ему в честь гремевшего тогда актера Дугласа Фербенкса
жүктеу/скачать 4,02 Mb. Pdf көрінісі
|
| М и р л и т е ра т у р н ы х г е р ое в Об авторе Рэй Брэдбери (рэймонд Дуглас Брэдбери) появился на свет 22 августа 1920 года в штате иллинойс в семье потомка пер вых поселенцев. его второе имя, Дуглас, родители дали ему в честь гремевшего тогда актера Дугласа Фербенкса. Первым его крупным опубликованным произведением были «Марси анские хроники». Следующее, «451 градус по Фаренгейту», печаталось в журнале «Плейбой»... Парадоксально, но признанный мэтр и основополож ник многих традиций фантастического жанра фантастом, по большому счету, не является. в его рассказах не встретить технических подробностей, детальных описаний машин и механизмов. Далек он и от социальной фантастики. Брэдбе ри пренебрегает правдоподобием — для него не так важны места действий, внешность героев, имена, цифры, детали. вот сказочность — другое дело... Давая оценки творчеству Брэдбери, любят проводить аналогии с живописью импрес сионистов, где главное — не сюжет, а состояние, движение. Произведения Брэдбери — отражение мира чувств, фанта зий, а не мыслей; это яркие цветовые пятна и неуловимые солнечные блики. Может, именно поэтому верха мастерства он достиг в ко ротких рассказах (по существу, психологических зарисовках ). всего, подсчитал в старости Брэдбери, он написал более 400 рассказов. рэй Брэдбери является поистине чемпионом по числу на град, полученных за литературные заслуги. есть среди них и награды за достижения в области фантастики. основные крупные произведения рэя Брэдбери: «Мар сиан ские хроники» (1950), «451 градус по Фа рен гей ту» (1953), «вино из одуванчиков (1957), «надвигается беда» (1962), «Канун всех святых» (1972), «Смерть — дело одино кое» (1985), «Зелёные тени, белый кит» (1992). Дону Конгдону с благодарностью 11 если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек. Хуан Рамон Хименес Часть 1 Очаг и саламандра Жечь было наслаждением. Какоето особое наслаждение видеть, как огонь пожирает вещи, как они чернеют и меняют- ся. Медный наконечник брандспойта зажат в кулаках, громад ный питон изрыгает на мир ядовитую струю керосина, кровь стучит в висках, а руки кажутся руками диковинного дириже ра, исполняющего симфонию огня и разрушения, превращая в пепел изорванные, обуглившиеся страницы истории. Сим волический шлем, украшенный цифрой 451, низко надвинут на лоб, глаза сверкают оранжевым пламенем при мысли о том, что должно сейчас произойти: он нажимает воспламени тель — и огонь жадно бросается на дом, окрашивая вечернее небо в багровожелточерные тона. он шагает в рое огненно красных светляков, и больше всего ему хочется сделать сейчас то, чем он так часто забавлялся в детстве, — сунуть в огонь прутик с леденцом, пока книги, как голуби, шелестя крыль ямистраницами, умирают на крыльце и на лужайке перед домом; они взлетают в огненном вихре, и черный от копоти ветер уносит их прочь. Жесткая улыбка застыла на лице Мон тэга, улыбкагрима са, которая появляется на губах у человека, когда его вдруг опалит огнем и он стремительно отпрянет назад от его жар кого прикосновения. 12 13 он знал, что, вернувшись в пожарное депо, он, менестрель огня, взглянув в зеркало, дружески подмигнет своему обож женному, измазанному сажей лицу. и позже в темноте, уже засыпая, он все еще будет чувствовать на губах застывшую судорожную улыбку. она никогда не покидала его лица, ни когда, сколько он себя помнит. * * * он тщательно вытер и повесил на гвоздь черный блестящий шлем, аккуратно повесил рядом брезентовую куртку, с на слаждением вымылся под сильной струей душа и, насвисты вая, сунув руки в карманы, пересек площадку верхнего этажа пожарной станции и скользнул в люк. в последнюю секун ду, когда катастрофа уже казалась неизбежной, он выдернул руки из карманов, обхватил блестящий бронзовый шест и со скрипом затормозил за миг до того, как его ноги коснулись цемент ного пола нижнего этажа. выйдя на пустынную ночную улицу, он направился к мет ро. Бесшумный пневматический поезд поглотил его, проле тел, как челнок, по хорошо смазанной трубе подземного тун неля и вместе с сильной струей теплого воздуха выбросил на выложенный желтыми плитками эскалатор, ведущий на по верхность в одном из пригородов. насвистывая, Мон тэг поднялся на эскалаторе навстре чу ночной тишине. не думая ни о чем, во всяком случае, ни о чем в особенности, он дошел до поворота. но еще раньше, чем выйти на угол, он вдруг замедлил шаги, как будто ветер, налетев откудато, ударил ему в лицо или ктото окликнул его по имени. уже несколько раз, приближаясь вечером к повороту, за ко торым освещенный звездами тротуар вел к его дому, он испы тывал это странное чувство. ему казалось, что за мгновение до того, как ему повернуть, за углом ктото стоял. в воздухе была какаято особая тишина, словно там, в двух шагах, ктото притаился и ждал и лишь за секунду до его появления вдруг превратился в тень и пропустил его сквозь себя. Может быть, его ноздри улавливали слабый аромат, может быть, кожей лица и рук он ощущал чуть заметное повышение температуры вблизи того места, где стоял ктото невидимый, согревая воздух своим теплом. Понять это было невозмож но. однако, завернув за угол, он всякий раз видел лишь белые плиты пустынного тротуара. только однажды ему показа лось, будто чьято тень мелькнула через лужайку, но все исчез ло, прежде чем он смог вглядеться или произнести хоть слово. Сегодня же у поворота он так замедлил шаги, что почти остановился. Мысленно он уже был за углом — и уловил слабый шорох. Чьето дыхание? или движение воздуха, вызванное присутст вием когото, кто очень тихо стоял и ждал? он завернул за угол. По залитому лунным светом тротуару ветер гнал осенние листья, и казалось, что идущая навстречу девушка не пере ступает по плитам, а скользит над ними, подгоняемая ветром и листвой. Слегка нагнув голову, она смотрела, как носки ее туфель задевают кружащуюся листву. ее тонкое матовой белизны лицо светилось ласковым, неутолимым любопытс твом. оно выражало легкое удивление. темные глаза так пыт ливо смотрели на мир, что, казалось, ничто не могло от них ускользнуть. на ней было белое платье, оно шелестело. Мон тэгу чудилось, что он слышит каждое движение ее рук в такт шагам, что он услышал даже тот легчайший, неуловимый для слуха звук — светлый трепет ее лица, когда, подняв голову, она увидела вдруг, что лишь несколько шагов отделяют ее от мужчины, стоящего посреди тротуара. ветви над их головами, шурша, роняли сухой дождь лис 16 17 тьев. Девушка остановилась. Казалось, она готова была от прянуть назад, но вместо того она пристально поглядела на Мон тэга, и ее темные, лучистые, живые глаза так просияли, как будто он сказал ей чтото необыкновенно хорошее. но он знал, что его губы произнесли лишь простое приветствие. Потом, видя, что девушка, как завороженная, смотрит на изображение саламандры на рукаве его тужурки и на диск с фениксом, приколотый к груди, он заговорил: — вы, очевидно, наша новая соседка? — а вы, должно быть... — она наконец оторвала глаза от эмблем его профессии, — пожарник? — голос ее замер. — Как вы странно это сказали. — Я... я догадалась бы даже с закрытыми глазами, — тихо проговорила она. — Запах керосина, да? Моя жена всегда на это жалуется. — он засмеялся. — Дочиста его ни за что не отмоешь. — Да. не отмоешь, — промолвила она, и в голосе ее про звучал страх. Мон тэгу казалось, будто она кружится вокруг него, вертит его во все стороны, легонько встряхивает, выворачивает кар маны, хотя она не двигалась с места. — Запах керосина, — сказал он, чтобы прервать затянув шееся молчание. — а для меня он все равно, что духи. — неужели правда? — Конечно. Почему бы и нет? она подумала, прежде чем ответить: — не знаю. — Потом она оглянулась назад, туда, где были их дома. — Можно, я пойду с вами? Меня зовут Кларисса Маклеллан. — Кларисса... а меня — гай Мон тэг. ну что ж, идемте. а что вы тут делаете одна и так поздно? Сколько вам лет? теплой ветреной ночью они шли по серебряному от луны тротуару, и Мон тэгу чудилось, будто вокруг веет тончайшим ароматом свежих абрикосов и земляники. он оглянулся и по нял, что это невозможно — ведь на дворе осень. нет, ничего этого не было. Была только девушка, идущая рядом, и в лунном свете лицо ее сияло, как снег. он знал, что сейчас она обдумывает его вопросы, соображает, как лучше ответить на них. — ну вот, — сказала она, — мне семнадцать лет, и я поме шанная. Мой дядя утверждает, что одно неизбежно сопутс твует другому. он говорит: если спросят, сколько тебе лет, отвечай, что тебе семнадцать и что ты сумасшедшая. хорошо гулять ночью, правда? Я люблю смотреть на вещи, вдыхать их запах, и бывает, что я брожу вот так всю ночь напролет и встречаю восход солнца. некоторое время они шли молча. Потом она сказала за думчиво: — Знаете, я совсем вас не боюсь. — а почему вы должны меня бояться? — удивленно спро сил он. — Многие боятся вас. Я хочу сказать, боятся пожарников. но ведь вы, в конце концов, такой же человек... в ее глазах, как в двух блестящих капельках прозрачной воды, он увидел свое отражение, темное и крохотное, но до мельчайших подробностей точное — даже складки у рта, — как будто ее глаза были двумя волшебными кусочками лило вого янтаря, навеки заключившими в себе его образ. ее лицо, обращенное теперь к нему, казалось хрупким, матовобелым кристаллом, светящимся изнутри ровным, немеркнущим све том. то был не электрический свет, пронзительный и резкий, а странно успокаивающее, мягкое мерцание свечи. Както раз, когда он был ребенком, погасло электричество, и его мать отыскала и зажгла последнюю свечу. Этот короткий час, пока горела свеча, был часом чудесных открытий: мир изменился, пространство перестало быть огромным и уютно сомкнулось 18 19 вокруг них. Мать и сын сидели вдвоем, странно преображен ные, искренне желая, чтобы электричество не включалось как можно дольше. вдруг Кларисса сказала: — Можно спросить вас?.. вы давно работаете пожарником? — С тех пор как мне исполнилось двадцать. вот уже десять лет. — а вы когданибудь читаете книги, которые сжигаете? он рассмеялся. — Это карается законом. — Даа... Конечно. — Это неплохая работа. в понедельник жечь книги Эдны Миллей, в среду уитмена, в пятницу — Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. таков наш профессиональный девиз. они прошли еще немного. вдруг девушка спросила: — Правда ли, что когдато давно, пожарники тушили по жары, а не разжигали их? — нет. Дома всегда были несгораемыми. Поверьте моему слову. — Странно. Я слыхала, что было время, когда дома загора лись сами собой, от какойнибудь неосторожности. и тогда пожарные были нужны, чтобы тушить огонь. он рассмеялся. Девушка быстро вскинула на него глаза. — Почему вы смеетесь? — не знаю. — он снова засмеялся, но вдруг умолк. — а что? — вы смеетесь, хотя я не сказала ничего смешного. и вы на все отвечаете сразу. вы совсем не задумываетесь над тем, что я спросила. Мон тэг остановился. — а вы и правда очень странная, — сказал он, разглядывая ее. — у вас как будто совсем нет уважения к собеседнику! — Я не хотела вас обидеть. Должно быть, я просто черес чур люблю приглядываться к людям. — а это вам разве ничего не говорит? — он легонько пох лопал пальцами по цифре 451 на рукаве своей угольночер ной куртки. — говорит, — прошептала она, ускоряя шаги. — Скажите, вы когданибудь обращали внимание, как вон там, по бульва рам, мчатся ракетные автомобили? — Меняете тему разговора? — Мне иногда кажется, что те, кто на них ездит, просто не знают, что такое трава или цветы. они ведь никогда их не видят иначе, как на большой скорости, — продолжала она. — Покажите им зеленое пятно, и они скажут: ага, это трава! Покажите розовое — они скажут: а, это розарий! Белые пят на — дома, коричневые — коровы. однажды мой дядя поп робовал проехаться по шоссе со скоростью не более сорока миль в час. его арестовали и посадили на два дня в тюрьму. Смешно, правда? и грустно. — вы слишком много думаете, — заметил Мон тэг, испы тывая неловкость. — Я редко смотрю телевизионные передачи, и не бываю на автомобильных гонках, и не хожу в парки развлечений. вот у меня и остается время для всяких сумасбродных мыслей. вы видели на шоссе за городом рекламные щиты? Сейчас они длиною в двести футов. а знаете ли вы, что когдато они были длиною всего в двадцать футов? но теперь автомобили несут ся по дорогам с такой скоростью, что рекламы пришлось уд линить, а то бы никто их и прочитать не смог. — нет, я этого не знал! — Мон тэг коротко рассмеялся. — а я еще коечто знаю, чего вы, наверное, не знаете. По утрам на траве лежит роса. он попытался вспомнить, знал ли он это когданибудь, но так и не смог и вдруг почувствовал раздражение. — а если посмотреть туда, — она кивнула на небо, — то можно увидеть человечка на луне. 20 21 но ему уже давно не случалось глядеть на небо... Дальше они шли молча, она — задумавшись, он — досадуя и чувствуя неловкость, по временам бросая на нее укоризнен ные взгляды. они подошли к ее дому. все окна были ярко освещены. — Что здесь происходит? — Мон тэгу никогда еще не при ходилось видеть такое освещение в жилом доме. — Да ничего. Просто мама, отец и дядя сидят вместе и раз говаривают. Сейчас это редкость, все равно как ходить пеш ком. говорила я вам, что дядю еще раз арестовали? Да, за то, что он шел пешком. о, мы очень странные люди. — но о чем же вы разговариваете? Девушка засмеялась. — Спокойной ночи! — сказала она и повернула к дому. но вдруг остановилась, словно чтото вспомнив, опять подошла к нему и с удивлением и любопытством вгляделась в его лицо. — вы счастливы? — спросила она. — Что? — воскликнул Мон тэг. но девушки перед ним уже не было — она бежала прочь по залитой лунным светом дорожке. в доме тихо затворилась дверь. * * * — Счастлив ли я? Что за вздор! Мон тэг перестал смеяться. он сунул руку в специальную скважину во входной двери своего дома. в ответ на прикосно вение его пальцев дверь открылась. — Конечно, я счастлив. Как же иначе? а она что думает — что я несчастлив? — спрашивал он у пустых комнат. в пере дней взор его упал на вентиляционную решетку. и вдруг он вспомнил, что там спрятано. оно как будто поглядело на него оттуда. и он быстро отвел глаза. Какая странная ночь, и какая странная встреча! такого с ним еще не случалось. разве только тогда в парке, год назад, когда он встретился со стариком и они разговорились... Мон тэг тряхнул головой. он взглянул на пустую стену пе ред собой, и тотчас на ней возникло лицо девушки — такое, каким оно сохранилось в его памяти, — прекрасное, даже больше, удивительное. Это тонкое лицо напоминало цифер блат небольших часов, слабо светящийся в темной комнате, когда, проснувшись среди ночи, хочешь узнать время и ви дишь, что стрелки точно показывают час, минуту и секунду, и этот светлый молчаливый лик спокойно и уверенно говорит тебе, что ночь проходит, хотя и становится темнее, и скоро снова взойдет солнце. — в чем дело? — спросил Мон тэг у своего второго, подсо знательного «я», у этого чудачка, который временами вдруг выходит из повиновения и болтает неведомо что, не подчиня ясь ни воле, ни привычке, ни рассудку. он снова взглянул на стену. Как похоже ее лицо на зеркало. Просто невероятно! Многих ли ты еще знаешь, кто мог бы так отражать твой собственный свет? люди больше похожи на... он помедлил в поисках сравнения, потом нашел его, вспом нив о своем ремесле, — на факелы, которые полыхают во всю мочь, пока их не потушат. но как редко на лице другого че ловека можно увидеть отражение твоего собственного лица, твоих сокровенных трепетных мыслей! Какой невероятной способностью перевоплощения обла дала эта девушка! она смотрела на него, Мон тэга, как зача рованный зритель в театре марионеток, предвосхищала каж дый взмах его ресниц, каждый жест руки, каждое движение пальцев. Сколько времени они шли рядом? три минуты? Пять? и вместе с тем как долго! Каким огромным казалось ему теперь ее отражение на стене, какую тень отбрасывала ее 24 25 тоненькая фигурка! он чувствовал, что если у него зачешет ся глаз, она моргнет; если чуть напрягутся мускулы лица, она зевнет еще раньше, чем он сам это сделает. и, вспомнив об их встрече, он подумал: «Да ведь, право же, она как будто знала наперед, что я приду, как будто нароч но поджидала меня там, на улице, в такой поздний час...» * * * он открыл дверь спальни. ему показалось, что он вошел в холодный, облицованный мрамором склеп, после того как зашла луна. непроницаемый мрак. ни намека на залитый серебряным сиянием мир за ок ном. окна плотно закрыты, и комната похожа на могилу, куда не долетает ни единый звук большого города. однако комна та не была пуста. он прислушался. Чуть слышный комариный звон, жужжание электри ческой осы, спрятанной в своем уютном и теплом розовом гнездышке. Музыка звучала так ясно, что он мог различить мелодию. он почувствовал, что улыбка соскользнула с его лица, что она подтаяла, оплыла и отвалилась, словно воск фантасти ческой свечи, которая горела слишком долго и, догорев, упа ла и погасла. Мрак. темнота. нет, он не счастлив. он не счас тлив! он сказал это самому себе. он признал это. он носил свое счастье, как маску, но девушка отняла ее и убежала через лужайку, и уже нельзя постучаться к ней в дверь и попросить, чтобы она вернула ему маску. не зажигая света, он представил себе комнату. его жена, распростертая на кровати, не укрытая и холодная, как над гробное изваяние, с застывшими глазами, устремленными в потолок, словно притянутыми к нему невидимыми стальными нитями. в ушах у нее плотно вставлены миниатюрные «ра кушки», крошечные, с наперсток, радиоприемникивтулки, и электронный океан звуков — музыка и голоса, музыка и голо са — волнами омывает берега ее бодрствующего мозга. нет, комната была пуста. Каждую ночь сюда врывался океан зву ков и, подхватив Милдред на свои широкие крылья, баюкая и качая, уносил ее, лежащую с открытыми глазами, навстречу утру. не было ночи за последние два года, когда Милдред не уплывала бы на этих волнах, не погружалась бы в них с готов ностью еще и еще раз. в комнате было холодно, но Мон тэг чувствовал, что зады хается. однако он не поднял штор и не открыл балконной две ри — он не хотел, чтобы сюда заглянула луна. С обреченнос тью человека, который в ближайший же час должен погибнуть от удушья, он ощупью направился к своей раскрытой, одино кой и холодной постели. За мгновение до того, как его нога наткнулась на предмет, лежавший на полу, он уже знал, что так будет. Это чувство от части было похоже на то, которое он испытал, когда завернул за угол и чуть не налетел на девушку, шедшую ему навстречу. его нога, вызвав своим движением колебание воздуха, полу чила отраженный сигнал о препятствии на пути и почти в ту же секунду ударилась обо чтото. Какойто предмет с глухим стуком отлетел в темноту. Мон тэг резко выпрямился и прислушался к дыханию той, что лежала на постели в кромешном мраке комнаты: дыхание было слабым, чуть заметным, в нем едва угадывалась жизнь — от него мог бы затрепетать лишь крохотный листок, пушинка, одинединственный волосок. он все еще не хотел впустить в комнату свет с улицы. вы нув зажигалку, он нащупал саламандру, выгравированную на серебряном диске, нажал... 28 29 Два лунных камня глядели на него при слабом свете при крытого рукой огонька, два лунных камня, лежащих на дне прозрачного ручья, — над ними, не задевая их, мерно текли воды жизни. — Милдред! ее лицо было как остров, покрытый снегом; если дождь прольется над ним, оно не ощутит дождя; если тучи бросят на него свою вечно движущуюся тень, оно не почувствует тени. недвижность, немота... только жужжание освтулок, плотно закрывающих уши Милдред, только остекленевший взор и слабое дыхание, чуть колеблющее крылья ноздрей — вдох и выдох, вдох и выдох, — и полная безучастность к тому, что в любую минуту даже и это может прекратиться на всегда. Предмет, который Мон тэг задел ногой, тускло светился на полу возле кровати — маленький хрустальный флакончик, в котором еще утром было тридцать снотворных таблеток. теперь он лежал открытый и пустой, слабо поблескивая при свете крошечного огонька зажигалки. вдруг небо над домом заскрежетало. раздался оглушитель ный треск, как будто две гигантские руки разорвали вдоль кромки десять тысяч миль черного холста. Мон тэга словно раскололо надвое; словно ему рассекли грудь и разворотили зияющую рану. над домом пронеслись ракетные бомбарди ровщики — первый, второй, первый, второй, первый, второй. Шесть, девять, двенадцать — один за другим, один за другим, сотрясая воздух оглушительным ревом. Мон тэг открыл рот, и звук ворвался в него сквозь его оскаленные зубы. Дом со трясался. огонек зажигалки погас. лунные камни растаяли в темноте. рука рванулась к телефону. Бомбардировщики пролетели. его губы, дрогнув, косну лись телефонной трубки: — Больницу неотложной помощи. Шепот, полный ужаса... ему казалось, что от рева черных бомбардировщиков звез ды превратились в пыль и завтра утром земля будет вся осы пана этой пылью, словно диковинным снегом. Эта нелепая мысль не покидала его, пока он стоял в темноте возле телефона, дрожа всем телом, беззвучно шевеля губами. * * * они привезли с собой машину. вернее, машин было две. одна пробиралась в желудок, как черная кобра на дно заброшенно го колодца в поисках застоявшейся воды и загнившего про шлого. она пила зеленую жижу, всасывала ее и выбрасывала вон. Могла ли она выпить всю темноту? или весь яд, скопив шийся там за долгие годы? она пила молча, по временам за хлебываясь, издавая странные чмокающие звуки, как будто шарила там на дне, чтото выискивая. у машины был глаз. обслуживающий ее человек с бесстрастным лицом мог, надев оптический шлем, заглянуть в душу пациента и рассказать о том, что видит глаз машины. но человек молчал. он смотрел, но не видел того, что видит глаз. вся эта процедура напомина ла рытье канавы в саду. Женщина, лежащая на постели, была всего лишь твердой мраморной породой, на которую наткну лась лопата. ройте же дальше, запускайте бур поглубже, выса сывайте пустоту, если только может ее высосать эта подраги вающая, причмокивающая змея! Санитар стоял и курил, наблюдая за работой машины. вторая машина тоже работала. обслуживаемая вторым, таким же бесстрастным человеком в красноватокоричневом комбинезоне, она выкачивала кровь из тела и заменяла ее све жей кровью и свежей плазмой. — Приходится очищать их сразу двумя способами, — за метил санитар, стоя над неподвижной женщиной. — Желу док — это еще не все, надо очистить кровь. оставьте эту дрянь 30 31 в крови, кровь, как молотком, ударит в мозг — этак тысячи две ударов, и готово! Мозг сдается, просто перестает работать. — Замолчите! — вдруг крикнул Мон тэг. — Я только хотел объяснить, — ответил санитар. — вы что, уже кончили? — спросил Мон тэг. они бережно укладывали в ящики свои машины. — Да, кончили. — их нисколько не тронул его гнев. они стояли и курили, дым вился, лез им в нос и глаза, но ни один из санитаров ни разу не моргнул и не поморщился. — Это стоит пятьдесят долларов. — Почему вы мне не скажете, будет ли она здорова? — Конечно, будет. вся дрянь теперь вот здесь, в ящиках. она больше ей не опасна. Я же говорил вам — выкачивается старая кровь, вливается новая, и все в порядке. — но ведь вы — не врачи! Почему не прислали врача? — врачаа! — сигарета подпрыгнула в губах у санитара. — у нас бывает по девятьдесять таких вызовов в ночь. За пос ледние годы они так участились, пришлось сконструировать специальную машину. нового в ней, правда, только оптичес кая линза, остальное давно известно. врач тут не нужен. Двое техников, и через полчаса все кончено. однако надо идти, — они направились к выходу. — только что получили по радио новый вызов. в десяти кварталах отсюда еще ктото прогло тил всю коробочку со снотворным. если опять понадобимся, звоните. а ей теперь нужен только покой. Мы ввели ей тони зирующее средство. Проснется очень голодная. Пока! и люди с сигаретами в тонких, плотно сжатых губах, люди с холодным, как у гадюки, взглядом, захватив с собой машины и шланг, захватив ящик с жидкой меланхолией и темной гус той массой, не имеющей названия, покинули комнату. Мон тэг тяжело опустился на стул и вгляделся в лежащую пе ред ним женщину. теперь ее лицо было спокойно, глаза закры ты; протянув руку, он ощутил на ладони теплоту ее дыхания. — Милдред, — выговорил он наконец. «нас слишком много, — думал он. — нас миллиарды, и это слишком много. никто не знает друг друга. Приходят чу жие и насильничают над тобой. Чужие вырывают у тебя сер дце, высасывают кровь. Боже мой, кто были эти люди? Я их в жизни никогда не видел». Прошло полчаса. Чужая кровь текла теперь в жилах этой женщины, и эта чужая кровь обновила ее. Как порозовели ее щеки, какими свежими и алыми стали губы! теперь выражение их было не жным и спокойным. Чужая кровь взамен собственной... Да, если бы можно было заменить также и плоть ее, и мозг, и память! если бы можно было самую душу ее отдать в чистку, чтобы ее там разобрали на части, вывернули карманы, отпари ли, разгладили, а утром принесли обратно... если бы можно!.. он встал, поднял шторы и, широко распахнув окна, впус тил в комнату свежий ночной воздух. Было два часа ночи. не ужели прошел всего час с тех пор, как он встретил на улице Клариссу Маклеллан, всего час с тех пор, как он вошел в эту темную комнату и задел ногой маленький хрустальный фла кончик? один только час, но как все изменилось — исчез, рас таял тот, прежний мир и вместо него возник новый, холодный и бесцветный. Через залитую лунным светом лужайку до Мон тэга доле тел смех. Смех доносился из дома, где жили Кларисса, ее отец и мать, и ее дядя, умевший улыбаться так просто и спокойно. Это был искренний и радостный смех, смех без принуждения, и доносился он в этот поздний час из ярко освещенного дома, в то время как все дома вокруг были погружены в молчание и мрак. Мон тэг слышал голоса беседующих людей, они чтото го ворили, спрашивали, отвечали, снова и снова сплетая маги ческую ткань слов. 32 33 Мон тэг вышел через стеклянную дверь и, не отдавая себе отчета в том, что делает, пересек лужайку. он остановился в тени возле дома, в котором звучали голоса, и ему вдруг по думалось, что если он захочет, то может даже подняться на крыльцо, постучать в дверь и прошептать: «впустите меня. Я не скажу ни слова. Я буду молчать. Я только хочу послушать, о чем вы говорите». но он не двинулся с места. он все стоял, продрогший, окоченелый, с лицом, похожим на ледяную маску, слушая, как мужской голос (это, наверное, дядя) говорит спокойно и не торопливо: — в конце концов, мы живем в век, когда люди уже не представляют ценности. Человек в наше время — как бумаж ная салфетка: в нее сморкаются, комкают, выбрасывают, бе рут новую, сморкаются, комкают, бросают... люди не имеют своего лица. Как можно болеть за футбольную команду свое го города, когда не знаешь ни программы матчей, ни имен иг роков? нука, скажи, например, в какого цвета фуфайках они выйдут на поле? Мон тэг побрел назад к своему дому. он оставил окна от крытыми, подошел к Милдред, заботливо укутал ее одеялом и лег в свою постель. лунный свет коснулся его скул, глубоких морщинок нахмуренного лба, отразился в глазах, образуя в каждом крошечное серебряное бельмо. упала первая капля дождя. Кларисса. еще капля. Милд ред. еще одна. Дядя. еще одна. Сегодняшний пожар. одна. Кла рис са. Дру гая. Милд ред. третья. Дядя. Четвертая. Пожар. одна, дру гая, третья, четвертая, Милдред, Кларисса, дядя, пожар, таблет ки снотворного, люди — бумажные, салфетки, используй, брось, возьми новую! одна, другая, третья, четвертая. Дождь. гроза. Смех дяди. раскаты грома. Мир обрушивается потоками ливня. Пламя вырывается из вулкана. и все кружится, несется, бурной, клокочущей рекой устремляется сквозь ночь навстречу утру... — ничего больше не знаю, ничего не понимаю, — сказал Мон тэг и положил в рот снотворную таблетку. она медленно растаяла на языке. * * * утром в девять часов постель Милдред была уже пуста. Мон тэг торопливо встал, с бьющимся сердцем побежал по кори дору. в дверях кухни он остановился. ломтики поджаренного хлеба выскакивали из серебряно го тостера. тонкая металлическая рука тут же подхватывала их и окунала в растопленное масло. Милдред смотрела, как подрумяненные ломтики ложатся на тарелку. уши ее были плотно заткнуты гудящими элект ронными пчелами. Подняв голову и увидев Мон тэга, она кив нула ему. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он. За десять лет знакомства с радиовтулками «ракушка» Милдред научилась читать по губам. она снова кивнула голо вой и вложила в тостер свежий ломтик хлеба. Мон тэг сел. — не понимаю, почему мне так хочется есть, — сказала его жена. — ты... — начал он. — ужас, как проголодалась! — вчера вечером... — Я плохо спала. отвратительно себя чувствую, — про должала она. — господи, до чего хочется есть! не могу по нять почему... — вчера вечером... — опять начал он. она рассеянно следила за его губами. — Что было вчера вечером? — ты разве ничего не помнишь? 34 35 — а что такое? у нас были гости? Мы кутили? Я сегодня словно с похмелья. Боже, до чего хочется есть! а кто у нас был? — несколько человек. — Я так и думала. — она откусила кусочек поджаренного хлеба. — Боли в желудке, но голодна ужасно. надеюсь, я не натворила вчера какихнибудь глупостей? — нет, — сказал он тихо. тостер выбросил ему ломтик пропитанного маслом хлеба. он взял его со странным смущением, как будто ему оказали любезность. — ты тоже неважно выглядишь, — заметила его жена. * * * во второй половине дня шел дождь, все кругом потемнело, мир словно затянуло серой пеленой. он стоял в передней своего дома и прикреплял к куртке значок, на котором пылала оранжевая саламандра. Задумавшись, он долго глядел на вен тиляционную решетку. его жена, читавшая сценарий в теле визорной комнате, подняла голову и посмотрела на него. — Смотритека! он думает! — Да, — ответил он. — Мне надо поговорить с тобой. — он помедлил. — вчера ты проглотила все таблетки снотвор ного, все, сколько их было в флаконе. — ну да? — удивленно воскликнула она. — не может быть! — Флакон лежал на полу пустой. — Да не могла я этого сделать. Зачем бы мне? — ответила она. — Может быть, ты приняла две таблетки, а потом забыла и приняла еще две, и опять забыла и приняла еще, а после, уже одурманенная, стала глотать одну за другой, пока не прогло тила все тридцать или сорок — все, что было в флаконе. — Чепуха! Зачем бы я стала делать такие глупости? — не знаю, — ответил он. ей, видимо, хотелось, чтобы он скорее ушел, — она этого даже не скрывала. — не стала бы я это делать, — повторила она. — ни за что на свете. — хорошо, пусть будет потвоему, — ответил он. — Как сказала леди, — добавила она и снова углубилась в чтение сценария. — Что сегодня в дневной программе? — спросил он ус тало. она ответила, не поднимая головы: — Пьеса. начинается через десять минут с переходом на все четыре стены. Мне прислали роль сегодня утром. Я им предложила коечто, это должно иметь успех у зрителя. Пье су пишут, опуская одну роль. Совершенно новая идея! Эту недостающую роль хозяйки дома исполняю я. Когда наступа ет момент произнести недостающую реплику, все смотрят на меня. и я произношу эту реплику. например, мужчина гово рит: «Что ты скажешь на это, Элен?» — и смотрит на меня. а я сижу вот здесь, как бы в центре сцены, видишь? Я отве чаю... я отвечаю... — она стала водить пальцем по строчкам рукописи. — ага, вот: «Помоему, это просто великолепно!» Затем они продолжают без меня, пока мужчина не скажет: «ты согласна с этим, Элен?» тогда я отвечаю: «ну, конечно, согласна». Правда, как интересно, гай? он стоял в передней и молча смотрел на нее. — Право же, очень интересно, — снова сказала она. — а о чем говорится в пьесе? — Я же тебе сказала. там три действующих лица — Боб, рут и Элен. — а! — Это очень интересно. и будет еще интереснее, когда у нас будет четвертая телевизорная стена. Как ты думаешь, 36 37 долго нам еще надо копить, чтобы вместо простой стены сде лать телевизорную? Это стоит всего две тысячи долларов. — треть моего годового заработка. — всего две тысячи долларов, — упрямо повторила она. — не мешало бы хоть изредка и обо мне подумать. если бы мы поставили четвертую стену, эта комната была уже не только наша. в ней жили бы разные необыкновенные, занятые люди. Можно на чемнибудь другом сэкономить. — Мы и так уж на многом экономим, с тех пор как упла тили за третью стену. если помнишь, ее поставили всего два месяца назад. — только два месяца? — она остановила на нем задумчи вый взгляд. — ну, до свидания, милый. — До свидания, — ответил он, направляясь к выходу, но вдруг остановился и обернулся. — а какой конец в этой пье се? Счастливый? — Я еще не дочитала до конца. он подошел, взглянул на последнюю страницу, кивнул го ловой, сложил сценарий, вернул его жене и вышел на мокрую от дождя улицу. Дождь уже почти перестал. Девушка шла посередине тро туара, подняв голову, и редкие капли дождя падали на ее лицо. увидев Мон тэга, она улыбнулась. — Здравствуйте. Мон тэг ответил на приветствие, затем спросил: — Что это вы делаете? еще чтото придумали? — ну да, я же сумасшедшая. Как приятно, когда дождь па дает тебе на лицо! Я люблю гулять под дождем. — Мне бы не понравилось — ответил он. — а может, и понравилось бы, если бы попробовали. — Я никогда не пробовал. она облизнула губы. — Дождик даже на вкус приятен. — всегда вам хочется чтото пробовать. — сказал он. — хоть раз, да попробовать. — а бывает, что и не раз, — ответила она и взглянула на то, что прятала в руке. — Что там у вас? — спросил он. — одуванчик. Последний, наверное. вот уж не думала. что найду одуванчик так поздно осенью. теперь нужно его взять и потереть под подбородком. Слышали когданибудь об этом? Смотрите! — Смеясь, она провела цветком у себя под подбородком. — Зачем? — если останется след — значит, я влюблена. ну как? Что было делать? он взглянул на ее подбородок. — ну? — спросила она. — Желтый стал. — Чудесно! а теперь проверим на вас. — у меня ничего не выйдет. — Посмотрим. — и, не дав ему опомниться, она сунула одуванчик ему под подбородок. он невольно отшатнулся, а она рассмеялась. — Стойте смирно! оглядев его подбородок, она нахмурилась. — ну как? — спросил он. — Какая жалость! — воскликнула она. — вы ни в кого не влюблены! — нет, влюблен. — но этого не видно. — Я влюблен, очень влюблен. — он попытался вызвать в памяти чейнибудь образ, но безуспешно. — Я влюблен, — упрямо повторил он. — не смотрите так! Пожалуйста, не надо! — Это ваш одуванчик виноват, — сказал он. — вся пыль ца сошла вам на подбородок. а мне ничего не осталось. 38 39 — ну вот, я вас расстроила? Я вижу, что расстроила. Прости те, я, право, не хотела... — она легонько тронула его за локоть... — нетнет, — поспешно ответил он. — Я ничего. — Мне нужно идти. Скажите, что вы меня прощаете. Я не хочу, чтобы вы на меня сердились. — Я не сержусь. так, чуточку огорчился. — Я иду к своему психиатру. Меня заставляют ходить к нему. ну я и придумываю для него всякую всячину. не знаю, что он обо мне думает, но он говорит, что я настоящая луко вица. Приходится облупливать слой за слоем. — Я тоже склонен думать, что вам нужен психиатр, — ска зал Мон тэг. — неправда. вы этого не думаете. он глубоко вздохнул, потом сказал: — верно. Я этого не думаю. — Психиатр хочет знать, почему я люблю бродить по лесу, смотреть на птиц, ловить бабочек. Я когданибудь покажу вам свою коллекцию. — хорошо. Покажите. — они то и дело спрашивают, чем это я все время занята. Я им говорю, что иногда просто сижу и думаю. но не гово рю, о чем. Пусть поломают голову. а иногда я им говорю, что люблю, откинув назад голову, вот так, ловить на язык капли дождя. они на вкус, как вино. вы когданибудь пробовали? — нет, я... — вы меня простили? Да? — Да. — он на минуту задумался. — Да, простил. Сам не знаю почему. вы какаято особенная, на вас обижаешься и вмес те с тем вас легко простить. вы говорите, вам семнадцать лет? — Да, будет через месяц. — Странно. очень странно. Моей жене — тридцать, но иногда мне кажется, что вы гораздо старше ее. не понимаю, отчего у меня такое чувство. — вы тоже какойто особенный, мистер Мон тэг. вре ме нами я даже забываю, что вы пожарник. Можно опять рассер дить вас? — ладно, давайте. — Как это началось? Как вы попали туда? Как выбрали эту работу и почему именно эту? вы не похожи на других пожар ных. Я видала некоторых — я знаю. Когда я говорю, вы смот рите на меня. Когда я вчера заговорила о луне, вы взглянули на небо. те, другие, никогда бы этого не сделали. те просто ушли бы и не стали меня слушать. а то и пригрозили бы мне. у людей теперь нет времени друг для друга. а вы так хорошо отнеслись ко мне. Это редкость. Поэтому мне странно, что вы пожарник. Както не подходит к вам. ему показалось, что он раздвоился, раскололся пополам и одна его половина была горячей как огонь, а другая холодной как лед, одна была нежной, другая — жесткой, одна — тре петной, другая — твердой, как камень. и каждая половина его раздвоившегося «я» старалась уничтожить другую. — вам пора. не опоздайте к своему психиатру, — сказал он. она убежала, оставив его на тротуаре под дождем. он дол го стоял неподвижно. Потом, сделав несколько медленных шагов, вдруг запрокинул голову и, подставив лицо дождю, на мгновение открыл рот... * * * Механический пес спал и в то же время бодрствовал, жил и в то же время был мертв в своей мягко гудящей, мягко вибри рующей, слабо освещенной конуре в конце темного коридора пожарной станции. Бледный свет ночного неба проникал че рез большое квадратное окно, и блики играли то тут, то там на медных, бронзовых и стальных частях механического зверя. 42 43 Свет отражался в кусочках рубинового стекла, слабо перели вался и мерцал на тончайших, как капилляры, чувствительных нейлоновых волосках в ноздрях этого странного чудовища, чуть заметно вздрагивающего на своих восьми паучьих, под битых резиной лапах. Мон тэг соскользнул вниз по бронзовому шесту и вышел поглядеть на спящий город. тучи рассеялись, небо было чис то. он закурил и, вернувшись в коридор, нагнулся и заглянул в конуру. Механический пес напоминал гигантскую пчелу, воз вратившуюся в улей с поля, где нектар цветов напоен ядом, рождающим безумие и кошмары. тело пса напиталось этим густым сладким дурманом, и теперь он спал, сном пытаясь по бороть злую силу яда. — Здравствуй, — прошептал Мон тэг, как всегда зачаро ванно глядя на мертвого и в то же время живого зверя. По ночам, когда становилось скучно, — а это бывало каж дую ночь, пожарники спускались вниз по медным шестам и, настроив тикающий механизм обонятельной системы пса на определенный запах, пускали в подвал крыс, цыплят, а иногда кошек, которых все равно предстояло утопить. Держали пари, которую из жертв пес схватит первой. Через несколько секунд игра заканчивалась. Цыпленок, кошка или крыса, не успев пробежать и несколько метров, оказывались в мягких лапах пса, и четырехдюймовая стальная игла, высунувшись, словно жало, из его морды, впрыскивала жертве изрядную дозу морфия или прокаина. Затем убитого зверька бросали в печь для сжигания мусора, и игра начина лась снова. Мон тэг обычно оставался наверху и не принимал участия в этих забавах. Както раз, два года назад, он побился об заклад с одним из опытных игроков и проиграл недельный зарабо ток. расплатой был бешеный гнев Милдред — он до сих пор помнит ее лицо все в красных пятнах, со вздувшимися на лбу жилами. теперь по ночам он лежал на койке, отвернувшись к стене, прислушиваясь к долетавшим снизу взрывам хохота, дробному цокоту крысиных когтей по полу — будто ктото быстробыстро дергал струну рояля, — к скрипичному пис ку мышей, к внезапной тишине, когда пес одним бесшумным прыжком выскакивал из будки, как тень, как гигантская ноч ная бабочка, вдруг вылетевшая на яркий свет. он хватал свою жертву, вонзал в нее жало и возвращался в конуру, чтобы тут же затихнуть и умереть — как будто выключили рубильник. Мон тэг коснулся морды пса. Пес заворчал. Мон тэг отпрянул. Пес приподнялся в конуре и взглянул на Мон тэга вне запно ожившими, полными зеленосиних неоновых искр глазами. Снова он заворчал — странный, режущий ухо звук, смесь электрического жужжания, шипения масла на сково роде и металлического скрежета, словно пришел в движе ние какойто ветхий, давно заброшенный механизм, скри пучий от ржавчины и стариковской подозритель ности. — ноно, старик, — прошептал Мон тэг, сердце у него бе шено заколотилось. он увидел, как из морды собаки высунулась на дюйм игла, исчезла, снова высунулась, снова исчезла. гдето в чреве пса нарастало рычание, сверкающий взгляд был устремлен на Мон тэга. Мон тэг попятился. Пес сделал шаг из конуры. Мон тэг схватился рукой за шест. ответив на прикосновение, шест взвился вверх и бесшумно пронес Мон тэга через люк в по толке. он ступил на полутемную площадку верхнего этажа. он весь дрожал, лицо его покрылось землистой бледно стью. внизу пес затих и снова опустился на свои восемь не правдоподобных паучьих лап, продолжая мягко гудеть: его многогранные глазакристаллы снова погасли. 44 45 Мон тэг не сразу отошел от люка, он хотел сперва немного успокоиться. За его спиной, в дальнем углу, у стола, освещен ного лампой под зеленым абажуром, четверо мужчин играли в карты. они бегло взглянули на Мон тэга, но никто из них не произнес ни слова. только человек в шлеме брандмейстера, украшенном изображением феникса, державший карты в су хощавой руке, заинтересовался наконец и спросил из своего угла: — Что случилось, Мон тэг? — он меня не любит, — сказал Мон тэг. — Кто, пес? — Брандмейстер разглядывал карты в руке. — Бросьте. он не может любить или не любить. он просто «функ ционирует». Это как задача по баллистике. Для него рассчитана траектория, и он следует по ней. Сам находит цель, сам возвращается обратно, сам выключается. Медная прово лока, аккумуляторы, электрическая энергия — вот и все, что в нем есть. Мон тэг судорожно глотнул воздух. — его обонятельную систему можно настроить на любую комбинацию: столькото аминокислот, столькото фосфора, столькото жиров и щелочей. так? — ну это всем известно. — химический состав крови каждого из нас и процент ное соотношение зарегистрированы в общей картотеке там, внизу. Что стоит комунибудь взять и настроить «память» механического пса на тот или другой состав — не полностью, а частично, ну хотя бы на аминокислоты? Этого достаточно, чтобы он сделал то, что сделал сейчас, — он реагировал на меня. — Чепуха! — сказал брандмейстер. — он раздражен, но не разъярен окончательно. Ктото на строил его «память» ровно настолько, чтобы он рычал, когда я прикасаюсь к нему. — Да кому пришло бы в голову это делать? — сказал бран дмейстер. — у вас нет здесь врагов, гай? — насколько мне известно, нет. — Завтра механики проверят пса. — Это уже не первый раз он рычит на меня, — продолжал Мон тэг. — в прошлом месяце было дважды. — Завтра все проверим. Бросьте об этом думать. но Мон тэг продолжал стоять у люка. он вдруг вспомнил о вентиляционной решетке в передней своего дома и о том, что было спрятано за ней. а что, если ктонибудь узнал об этом и «рассказал» псу?.. Брандмейстер подошел к Мон тэгу и вопросительно взгля нул на него. — Я пытаюсь представить себе, — сказал Мон тэг, — о чем думает пес по ночам в своей конуре? Что он, правда, оживает, когда бросается на человека? Это даже както страшно. — он ничего не думает, кроме того, что мы в него вло жили. — очень жаль, — тихо сказал Мон тэг. — Потому что мы вкладываем в него только одно — преследовать, хватать, уби вать. Какой позор, что мы ничему другому не можем его на учить! Брандмейстер Битти презрительно фыркнул. — Экой вздор! наш пес — это прекрасный образчик того, что может создать человеческий гений. усовершенствованное ружье, которое само находит цель и бьет без промаха. — вот именно. и мне, понимаете ли, не хочется стать его очередной жертвой, — сказал Мон тэг. — Да почему вас это так беспокоит? у вас совесть не чиста, Мон тэг? Мон тэг быстро вскинул глаза на брандмейстера Битти. тот стоял, не сводя с него пристального взгляда, вдруг губы брандмейстера дрогнули, раздвинулись в широкой улыбке, и он залился тихим, почти беззвучным смехом. 46 47 * * * один, два, три, четыре, пять, шесть, семь дней. и каждый день, выходя из дому, он знал, что Кларисса гдето здесь, рядом. один раз он видел, как она трясла ореховое дерево, в другой раз он видел ее сидящей на лужайке — она вязала синий сви тер; три или четыре раза он находил на крыльце своего дома букетик осенних цветов, горсть каштанов в маленьком кулечке, пучок осенних листьев, аккуратно приколотый к листу белой бумаги и прикрепленный кнопкой к входной двери. и каждый вечер Кларисса провожала его до угла. один день был дожд ливый, другой ясный, потом очень ветреный, а потом опять тихий и теплый, а после был день жаркий и душный, как будто вернулось лето, и лицо Клариссы покрылось легким загаром. — Почему мне кажется, — сказал он, когда они дошли до входа в метро, — будто я уже очень давно вас знаю? — Потому что вы мне нравитесь, — ответила она, — и мне ничего от вас не надо. а еще потому, что мы понимаем друг друга. — С вами я чувствую себя старымпрестарым, как будто гожусь вам в отцы. — Да? а скажите, почему у вас у самого нет дочки, такой вот, как я, раз вы так любите детей? — не знаю. — вы шутите! — Я хотел сказать... — он запнулся и покачал головой. — ви дите ли, моя жена... ну, одним словом, она не хотела иметь детей. улыбка сошла с лица девушки. — Простите. Я ведь, правда, подумала, что вы смеетесь надо мной. Я просто дурочка. — нетнет! — воскликнул он. — очень хорошо, что вы спросили. Меня так давно никто об этом не спрашивал. нико му до тебя нет дела... очень хорошо, что вы спросили. — ну давайте поговорим о чемнибудь другом. Знаете, чем пахнут палые листья? Корицей! вот понюхайте. — а ведь верно... очень напоминает корицу. она подняла на него свои лучистые темные глаза. — Как вы всегда удивляетесь! — Это потому, что раньше я никогда не замечал... не хва тало времени... — а вы посмотрели на рекламные щиты? Помните, я вам говорила? — Посмотрел. — и невольно рассмеялся. — вы теперь уже гораздо лучше смеетесь. — Да? — Да. Более непринужденно. у него вдруг стало легко и спокойно на сердце. — Почему вы не в школе? Целыми днями бродите одна, вместо того чтобы учиться? — ну в школе по мне не скучают, — ответила девушка. — видите ли, они говорят, что я необщительна. Будто бы я плохо схожусь с людьми. Странно. Потому что на самом деле я очень общительна. все зависит от того, что понимать под общением. Помоему, общаться с людьми — значит, болтать вот как мы с вами. — она подбросила на ладони несколько каштанов, ко торые нашла под деревом в саду. — или разговаривать о том, как удивительно устроен мир. Я люблю бывать с людьми. но собрать всех в кучу и не давать никому слова сказать — какое же это общение? урок по телевизору, урок баскетбола, бейс бола или бега, потом урок истории — чтото переписываем, или урок рисования — чтото перерисовываем, потом опять спорт. Знаете, мы в школе никогда не задаем вопросов. По крайней мере, большинство. Сидим и молчим, а нас бомбар дируют ответами — трах, трах, трах, — а потом еще сидим часа четыре и смотрим учебный фильм. где же тут общение? Сотня воронок, и в них по желобам льют воду только для того, 50 51 есть у тебя в кармане страховая квитанция на десять тысяч долларов, ну, значит, все в порядке и все счастливы и доволь ны. иногда я подслушиваю разговоры в метро. или у фонтан чиков с содовой водой. и знаете что? — Что? — люди ни о чем не говорят. — ну как это может быть! — Дада. ни о чем. Сыплют названиями — марки автомо билей, моды, плавательные бассейны и ко всему прибавляют: «Как шикарно!» все они твердят одно и то же. Как трещотки. а ведь в кафе включают ящики анекдотов и слушают все те же старые остроты или включают музыкальную стену и смотрят, как по ней бегут цветные узоры, но ведь все это совершенно беспредметно, так — переливы красок. а картинные галереи? вы когданибудь заглядывали в картинные галереи? там тоже все беспредметно. теперь другого не бывает. а когдато, так говорит дядя, все было иначе. Когдато картины рассказыва ли о чемто, даже показывали людей. — Дядя говорит то, дядя говорит это. ваш дядя, должно быть, замечательный человек. — Конечно, замечательный. ну мне пора. До свидания, мистер Мон тэг. — До свидания. — До свидания... * * * один, два, три, четыре, пять, шесть, семь дней. Пожарная станция. — Мон тэг, вы прямо, как птичка, взлетаете по этому шесту. третий день. — Мон тэг, я вижу, вы сегодня пришли с черного хода. опять вас пес беспокоит? чтобы она вылилась с другого конца. Да еще уверяют, будто это вино. К концу дня мы так устаем, что только и можем либо завалиться спать, либо пойти в парк развлечений — задевать гуляющих, или бить стекла в специальном павильоне для би тья стекол, или большим стальным мячом сшибать автомаши ны в тире для крушений. или сесть в автомобиль и мчаться по улицам — есть, знаете, такая игра: кто ближе всех проскочит мимо фонарного столба или мимо другой машины. Да, они, должно быть, правы, я, наверное, такая и есть, как они гово рят. у меня нет друзей. и это будто бы доказывает, что я не нормальная. но все мои сверстники либо кричат и прыгают как сумасшедшие, либо колотят друг друга. вы заметили, как теперь люди беспощадны друг к другу? — вы рассуждаете, как старушка. — иногда я и чувствую себя древней старухой. Я боюсь своих сверстников. они убивают друг друга. неужели всег да так было? Дядя говорит, что нет. только в этом году шесть моих сверстников были застрелены. Десять погибли в авто мобильных катастрофах. Я их боюсь, и они не любят меня за это. Дядя говорит, что его дед помнил еще то время, когда дети не убивали друг друга. но это было очень давно, тогда все было иначе. Дядя говорит, тогда люди считали, что у каж дого должно быть чувство ответственности. Кстати, у меня оно есть. Это потому, что давно, когда я еще была маленькой, мне вовремя задали хорошую трепку. Я сама делаю все покуп ки по хозяйству, сама убираю дом. — но больше всего, — сказала она, — я всетаки люб лю наблюдать за людьми. иногда я целый день езжу в мет ро, смотрю на людей, прислушиваюсь к их разговорам. Мне хочется знать, кто они, чего хотят, куда едут. иногда я даже бываю в парках развлечений или катаюсь в ракетных автомо билях, когда они в полночь мчатся по окраинам города. Поли ция не обращает внимания, лишь бы они были застрахованы. 52 53 — нетнет. Четвертый день. — Мон тэг, послушайте, какой случай! Мне только сегодня рассказали. в Сиэттле один пожарник умышленно настроил пса на свой химический комплекс и выпустил его из конуры. ничего себе — способ самоубийства! Пятый, шестой, седьмой день. а затем Кларисса исчезла. Сперва он даже не понял, чем отличается этот день от другого, а суть была в том, что нигде не видно было Клариссы. лужайка была пуста, деревья пусты, улицы пусты. и пре жде чем он сообразил, чего ему не хватает, прежде чем он начал искать пропавшую, ему уже стало не по себе; подходя к метро, он был уже во власти смутной тревоги. Чтото слу чилось, нарушился какойто порядок, к которому он привык. Правда, порядок этот был так прост и несложен и установил ся всего несколько дней тому назад, а всетаки... он чуть не повернул обратно. Может быть, пройти еще раз весь путь от дома до метро? он был уверен, что если пройдет еще раз, Кларисса нагонит его и все станет попрежнему. но было уже поздно, и подошедший поезд положил конец его ко лебаниям. * * * Шелест карт, движение рук, вздрагивание век, голос говоря щих часов, монотонно возвещающих с потолка дежурного помещения пожарной станции: «...час тридцать пять минут утра, четверг, ноября четвертого... час тридцать шесть ми нут... час тридцать семь минут...» Шлепанье карт о засален ный стол. Звуки долетали до Мон тэга, несмотря на плотно за крытые веки — хрупкий барьер, которым он пытался на миг защититься. но и с закрытыми глазами он ясно ощущал все, что было вокруг: начищенную медь и бронзу, сверкание ламп, тишину пожарной станции. и блеск золотых и серебряных монет на столе. Сидящие через стол от него люди, которых он сейчас не видел, глядели в свои карты, вздыхали, ждали. «...Час сорок пять минут...» говорящие часы, казалось, опла кивали уходящие минуты неприветливого утра и еще более неприветливого года. — Что с вами, Мон тэг? Мон тэг открыл глаза. гдето хрипело радио: — в любую минуту может быть объявлена война. Страна готова защищать свои... Здание станции задрожало: эскадрилья ракетных бомбар дировщиков со свистом прорезала черное предрассветное небо. Мон тэг растерянно заморгал. Битти разглядывал его, как музейный экспонат. вот он сейчас встанет, подойдет, при коснется к Мон тэгу, вскроет его вину, причину его мучений. вину? но в чем же его вина? — ваш ход, Мон тэг. Мон тэг взглянул на сидящих перед ним людей. их лица были опалены огнем тысячи настоящих и десятка тысяч во ображаемых пожаров, их профессия окрасила неестествен ным румянцем их щеки, воспалила глаза. они спокойно, не щурясь и не моргая, глядели на огонь платиновых зажигалок, раскуривая свои неизменные черные трубки. угольночерные волосы и черные, как сажа, брови, синеватые щеки, гладко вы бритые и вместе с тем как будто испачканные золой — клеймо наследственного ремесла! Мон тэг вздрогнул и замер, приотк рыв рот, — странная мысль пришла ему в голову. Да видел ли он когданибудь пожарного, у которого не было бы черных во лос, черных бровей, воспаленнокрасного лица и этой сталь ной синевы гладко выбритых и вместе с тем как будто давно 56 57 ционной решетки холодила ему лицо. и снова он сидел в пар ке и разговаривал со старым, очень старым человеком. в пар ке тоже дул прохладный ветер... С минуту Мон тэг не решался, потом спросил: — всегда ли... всегда ли было так? Пожарные станции и наша работа? Когдато, давнымдавно... — Когдато, давнымдавно!.. — воскликнул Битти. — Это еще что за слова? «глупец, что я говорю, — подумал Мон тэг. — Я выдаю себя». на последнем пожаре в руки ему попалась книжка дет ских сказок, он прочел первую строчку... — Я хотел сказать, в прежнее время, — промолвил он. — Когда дома еще не были несгораемыми... — и вдруг ему по чудилось, что эти слова произносит не он, он слышал чейто другой, более молодой голос. он только открывал рот, но го ворила за него Кларисса Маклеллан. — разве тогда пожарные не тушили пожары, вместо того чтобы разжигать их? — вот это здорово! — Стоунмен и Блэк оба разом, как по команде, выхватили из карманов книжки уставов и положили их перед Мон тэгом. Кроме правил, в них давалась краткая ис тория пожарных команд америки, и теперь книжки были рас крыты именно на этой хорошо знакомой Мон тэгу странице: жүктеу/скачать 4,02 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|