В
свою очередь она получила мужа, который хранит ей верность,
постоянно кричит и вопит, выходит из себя, то и дело унижая ее, отчитывая
и шлепая детей, но который всю жизнь обеспечивает ее и этих самых детей,
обогатил ее жизнь культурно и так же беззаветно полагается на нее, как и
она на него. Был ли он жесток по своей натуре или ему просто не хватало
душевного такта и сочувствия? А так уж ли это важно? Это всего-навсего
слова. Как сказал Эли Визель, чувство, противоположное любви, не
ненависть, а безразличие, — уж что-что, а безразличным моего отца точно
назвать нельзя. Он всегда был рядом. Постоянно. Порой до смешного
близко. И вот после шестидесяти лет,
проведенных вместе, в течение
которых они вырастили четверых детей и шестерых внуков, сменили
множество собак и повидали кучу разных стран, моя мама по-прежнему с
ним. Рядом, но чуть позади него. «Какой бы длинной ни выпала нам жизнь,
/ Я буду любить его, правильно это или нет»
[17]
.
Загадка моей мамы разгадана: оказывается, и не было никакой загадки
— все дело лишь в
моем желании окутать ее жизнь тайной, чтобы она не
показалась самой обычной. Как и ее отец когда-то, моя мама спокойно
пережидает все превратности судьбы, ничего особенно не анализируя;
занимается своими делами, закрывает глаза на какие-то вещи, помогает
тем, кому это действительно необходимо, и не позволяет отравлять себе
жизнь. В
отличие от меня, ей не нужны были — да и сейчас не нужны —
ответы на вопросы, которые задает жизнь; она постелила себе постель,
когда ей было шестнадцать, и сейчас, шестьдесят пять лет спустя, она по-
прежнему спит в ней, пригожая и довольная. Она именно та, за кого себя
выдает, и именно такая, какой хочет быть. В большинстве случаев ей нужно
ровно столько, сколько у
нее уже есть, в других же случаях она смиренно
ждет, пока невзгоды пройдут стороной.
Открывая банку червей, отец сказал мне: «Она счастлива. Не заставляй
ее сомневаться в этом».
И он прав. Поэтому я больше не беспокою маму своими расспросами.
В
конце концов, ее история — это ее история: история любви со
счастливым, как ей кажется, концом.
А моя история — о любви, да, но также и о прощении, — это моя
история.