О чем мы молчим с моей матерью. 16 очень личных историй, которые знакомы многим

признанным инвалидом по зрению. Так что собственного автомобиля у нас
не имелось. Чтобы добраться до работы, мать пристраивалась к одной из
моих тетушек или же платила пять долларов мужу сестры, чтобы тот
подвез ее до работы, и еще пять — чтобы забрал оттуда домой.
В то время мы все вместе жили на бывшем болоте, на полутора акрах
расчищенной от густых кустов земли, примыкавшей к участку,
принадлежавшему моим бабушке с дедушкой. У родителей никогда не
было ни клочка собственной земли, а трейлер достался нам в наследство от
бабушкиной сестры, которая поселилась у подножия рыжего глинистого
холма, у самой границы с собственностью моей бабушки, но уже на земле
прабабушки. Вообще сейчас может показаться странным, что все мои
родственники таким образом скучковались в одном месте, что никто из
детей не приобретал себе никакой земли и все жили с родителями, пока уже
сами не становились довольно старыми или не обрастали слишком
большими семьями — и тогда, наконец, отваливались от родной ветки,
точно переспелые фрукты в саду. Впрочем, такое положение дел было
очень удобно для моих родителей, из которых, как я уже обмолвился, никто
машину не водил.
Мать у меня работала, потому что отец этого делать не мог. Я никогда
не спрашивал его напрямик, что же он все-таки способен видеть, хотя не
мог не проверять потихоньку границы его зрения — как зачастую дети
прощупывают пределы родительской любви. Я дожидался, пока он
неподвижно встанет или сядет в комнате один. Это было очень важно,
чтобы отец был там один: мне не хотелось, чтоб кто-то позвал меня по
имени или как-то иначе испортил игру. Я подкрадывался и вставал сбоку от
него или поблизости в коридоре, дожидаясь, когда же он повернется ко мне.
Держался я абсолютно тихо, полагая, что если задержу дыхание и не буду
шевелиться или скрипеть полом, то он не сможет найти меня по слуху.
Порой бывало, отец приходил в мою комнату и окидывал ее быстрым
взглядом — причем, даже если смотрел прямо на меня, он все равно меня
не видел. Он заходил в комнату и звал меня, но совсем не так, как зовут
того, кого видят, просто привлекая к себе его внимание. Таким голосом
обычно зовешь, когда разыскиваешь кого-то или когда стоишь перед стеной
деревьев, полностью скрывающих то, что ты ищешь, и ждешь, что оно
само к тебе явится, что оно поднимется с того места, где улеглось, и
прилетит к тебе обратно, точно ветер. Он заходил в мою комнату,
произносил мое имя, после чего, не видя меня, выходил прочь. Я же в это
время прямо перед его носом сидел на кровати или на полу.
Мама целыми днями пропадала на работе, так что дома мы с ним

подолгу оставались одни. У меня же была еще одна любимая игра. Я
дожидался, пока его зовущий голос станет резким и хриплым, когда он
устанет уже раз за разом меня звать, и лишь тогда подбирался к нему сзади,
прижимался лицом к его вспотевшей пояснице и, обхватив руками за бока,
говорил:
— Да вот я, здесь. Ты меня просто не заметил.
Он издавал стон, что-то бормотал, потом тянулся ко мне ладонями и,
ущипнув легонько, отвечал:
— Точно, совсем не заметил.
Итак, после рекламной паузы продолжаем статью.
«Когда мама вспоминала другие случаи из жизни, ее рассказы всегда
менялись в зависимости от ее настроения или от того, что именно ей
хотелось этим доказать».
Когда мама в конце дня возвращалась домой, терпения у нее на меня
не хватало. Звала она меня только один раз, и я сразу чувствовал, будто что-
то холодное и неприятное сползает у меня по хребту. Я тут же мчался в ту
комнату, откуда мать меня звала, причем она глядела на меня так, словно
уже из-за чего-то разозлилась. Глаза у нее казались ужасно темными и
всегда были прищурены. Волосы у матери были черными, и, пока не
обрила голову, когда я уже был подростком, она делала перманентную
завивку и укладывала себе что-то типа боба. Сколько помню, мать почти
никогда не носила ювелирных украшений. В ней словно крылась какая-то
горькая, жестокая тайна — будто бы ничто не могло держаться на ней или с
нею рядом, не будучи разорванным в клочья или разлетевшимся на мелкие
куски.
Помню, стоило ей появиться поблизости, и атмосфера сразу делалась
мрачной и холодной. Помню, как я постоянно боялся, что она меня ударит
за какую-то провинность, в которой я не признался, за нечто такое, что она
сама учует. Моя мать была не из тех людей, что играют с детишками в
разные игры. Даже когда она просто вместе с нами смеялась, я всегда
ощущал, как острия ее насмешек вонзаются мне в бока. Стоило мне
заслышать ее мощную поступь на лестнице снаружи, я вскакивал с кровати
и прижимался лбом к окну, глядя, как она неспешно одолевает ступеньку за
ступенькой, сотрясая их своим массивным телом, и наконец тяжело заходит
в дом.

жүктеу/скачать 1,3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: