ченных концентрационных лагерей. Как они интерпрети
ровали то, что должны были пережить эти заключенные?
Как описывается смысл этого страдания при проецирова
нии его в измерение аналитического и динамического пси
хологизма? «Заключенные,— пишет один из а в т о р о в , —
регрессировали к нарциссическому положению. Пыт
ки...» — каким, вы полагаете, мог быть смысл, который
заключенные могли извлечь из страданий под пытками?
Слушайте: «Пытки, которым их подвергали, имели для
них бессознательный смысл кастрации».
Даже если мы согласимся, что материал исследования
репрезентативен, очевидно, что смысл страдания не мо
жет быть понят в рамках чисто аналитической и динами
ческой интерпретации.
В заключение давайте послушаем человека, который
должен знать это лучше, чем психоаналитические тео
р и и , — человека, который в детстве был заключенным
Освенцима и вышел оттуда все еще мальчиком: Иегуда Бэ
кон, один из ведущих артистов Израиля, однажды опу
бликовал следующие воспоминания о своих пережива
ниях в течение первого периода после освобождения из
концентрационного лагеря: «Я помню одно из моих пер
вых впечатлений после войны; я увидел похоронную про
цессию с огромным гробом и с музыкой, и я начал смея
ться: „Что они, с ума сошли, что поднимают такой шум
по поводу одного трупа?" Когда я оказывался на концер
те или в театре, я подсчитывал в уме, сколько потребова
лось бы времени, чтобы умертвить газом данное количе
ство людей, сколько одежды, золотых зубов осталось
бы, сколько мешков волос получилось бы». Это по
поводу страданий Иегуды Бэкона. Теперь — об их смы
сле: «Мальчиком я думал: „Я расскажу им, что я видел,
в надежде, что люди изменятся к лучшему". Но люди не
менялись и даже не хотели знать. Гораздо позже я понял
смысл страдания. Оно может иметь смысл, если оно ме
няет к лучшему
тебя самого»
.
Достарыңызбен бөлісу: