Список использованной литературы

55 
 
4. Фразеологический словарь русского языка/ сост. Л.А. Войнова [и др.] под ред. А. И. 
Молоткова.– М. : Рус. яз., 1978.– 543с. 
5. Longman Dictionary of English Language and Culture. – L.: Longman, 1992. 
6. http://frazbook.ru/frazeologizmy/ 
7. http://www.otrezal.ru/phraseological_dictionary/ 
8. http://www.frazeologiya.ru/ 
 
 
Особенности функционирования метафоры в итальянском политическом 
дискурсе 
Казарцева В.В. , ФГБОУ ВПО «ЧелГУ» 
Научный руководитель: Попова Н.Б., д.ф.н., профессор, ФГБОУ ВПО «ЧелГУ» 
Известно, что политический дискурс как совокупность "речевых актов, используемых в 
политических  дискуссиях,  а  также  правил  публичной  политики,  освященных  традицией  и 
проверенных  опытом"  [1,  с.  6]  характеризуется  высокой  степенью  метафоризации,  которая 
является важным признаком агитационно-политической речи, позволяющим доходчивому и 
образному изложению политических установок и мнений. 
При  всем  разнообразии  толкований  метафоры  все  они  восходят  к  аристотелевскому 
определению: «Метафора есть перенесение необычного имени или с рода на вид, или с вида 
на род, или с вида на вид, или по аналогии» [2]. Таким образом, рождается некоторый новый 
признак,  новое  метафорическое  значение,  связанное  с  исходным  по  сходству  ассоциаций.  
Ассоциативные  метафорические  переносы  с  трудом  поддаются  какой-либо  классификации, 
так  как  ассоциативная  связь  не  всегда  очевидна  и  понятна  адресату.  Именно  поэтому  по 
семантической связи значений некоторые лингвисты выделяют также неконвенциональную 
(живую)  и  конвенциональную  (стертую)  метафоры  [3].  Конвенциональная  или  стертая 
метафора – это «разновидность метафоры, утратившей семантически мотивированные связи 
значений»  [4].  Под  неконвенциональной  живой  метафорой  понимается  окказиональная 
образная метафора, в основе которой лежит субъективно-эмоциональное сходство явлений.  
В  политическом  дискурсе  многие  стертые  метафоры  функционируют  как  социально-
экономические  и  политические  термины.  Стертые  метафоры  свойственны  таким 
разновидностям политического дискурса как пресс-конференция, дебаты, так как основным 
их отличием выступает спонтанность задаваемых вопрос и ответов. В отличие от них, живые 
метафоры  характеризуют  языковую  личность  политика,  так  как  несут  в  себе  явный 
оценочный  характер.  Живые  метафоры  функционируют  в  политическом  дискурсе  при 
обсуждении  острых  неоднозначных  проблем  или  когда  одна  из  сторон  диалога  начинает 
вести себя агрессивно [5]. 
Какой  бы  ни  была  метафора,  в  руках  политика  она  становится    универсальным 
инструментом,  посредством  которого,  политический  деятель  влияет  на  общественное 
сознание, манипулирует им, решая свои задачи.  
Особую  нишу  в  политическом  дискурсе  занимает  сегодня  дискурс  сети  Интернет, 
который сегодня широко распространен  и среди политиков разных рангов. Задачей нашего 
исследования  выступает  анализ  политического  дискурса  в  блогах  итальянских  политиков. 
Блог  (от  англ.  web-log,  Интернет-журнал)  представляет  собой  ленту  сообщений  (записей, 
постов), расположенных в обратном хронологическом порядке [6]. 
Особенностью блогов является их публичность: любой пользователь сети имеет доступ 
к записям в блоге и может оставлять комментарии к ним. Отличительной чертой блога также 
является  его  актуальность.  Запись  в  блоге  –  это  всегда  реакция  на  какое-либо  событие, 
недавно  произошедшее  в  обществе  или  в  жизни  автора.  Некоторые  блоги  способны 
оказывать влияние на формирование общественного мнения и на политическую ситуацию в 
стране.  
Политическая  блогосфера  становится  все  более  значимым  элементом  системы 
политической  коммуникации  современной  России  и  других  стран.  Так,  особой 

56 
 
популярностью пользуются блоги Д. Медведева, А. Пушкова, Р. Кадырова, блоги некоторых 
оппозиционных  лидеров,  таких  как  А.  Навальный,  Э.  Лимонов.  Весь  мир  следит  за 
электронными дневниками лидеров западных стран: Б. Обамы, А. Меркель и др. 
Особой  платформой  для  современных  блогеров  являются  социальные  сети.  Многие 
политики, упомянутые выше, имеют аккаунты одновременно в нескольких социальных сетях 
(Twitter,  Facebook,  LiveJournal,  Вконтакте),  и  на  каждый  их  блог  подписаны  миллионы 
интернет-пользователей.  По  данным  исследований,  проведенных  компанией  Mail.Ru  Group 
самой  популярной  социальной  сетью  в  России  является  Вконтакте,  ее  месячная  аудитория 
составляет более 52 млн пользователей [7]. В Италии же наиболее популярной социальной 
сетью  среди  интернет-пользователей  является  Facebook.  По  данным  портала  «Audiweb»,  в 
месяц  более  21  миллиона  итальянцев  активно  используют  Facebook  [8].  Массовый  интерес 
итальянцев  к  персональным  страницам  политиков  обуславливает  и  наш  интерес  к  данному 
материалу.  
Мы проанализировали метафоры в записях некоторых итальянских политиков (Маттео 
Ренци,  Анджелино  Альфано,  Сильвио  Берлускони,  Маттео  Сальвини),  и  нами  были 
выявлены определенные особенности. 
В тексте блогов преобладают живые, неконвенциональные, метафоры. Это обусловлено 
возможностью автора хорошо обдумать письменный текст до его размещения в сети, а также 
неформальным  форматом  общения  с  читателем,  свойственным  блогосфере.  Яркие, 
эмоциональные метафоры усиливают эмоциональное воздействие сообщения. Например, «il 
futuro non è più una minaccia» (Будущее – больше не угроза) ( Маттео Ренци), «sto cercando 
di fare una squadra nuova di Forza Italia senza rottamare nessuno» (Я стараюсь сформировать 
новую команду «Вперед, Италия»,  не сдавая никого в металлолом)  (Сильвио Берлускони). 
Итальянские  политики  метафорично  выражаются  о  своих  сторонниках  и  противниках. 
Метафора  отражает  отношение  и  настроение  автора:  «l'occupazione  renziana  della  Rai» 
(канал Рай оккупирован Ренци) ( Маттео Сальвини, лидер партии «Лига Севера»). В целом, 
большинство проанализированных нами метафор отражают стратегию той или иной партии 
или  политического  движения.  «Questa  è  la  nostra  linea»  (Такова  наша  линия)  (Анджелино 
Альфано, министр внутренних дел).  
Одна  из  функций  метафоры  –  объяснительная.  Неконвенциональные  метафоры, 
несущие в себе оценку, определяют важные политические установки, расставляют по местам 
политические  высказывания,  идеи  и  цели.  В  них  наглядно  отражаются  политическая 
ситуация в стране, в мире, важные политические тенденции и настроения в обществе. 
Попробуем  более  подробно  разобрать  особенности  итальянской  политической 
метафорики  на  конкретном  примере,  а  именно  на  записи  в  Facebook  премьер-министра 
Италии, Маттео Ренци.  
«Tutti  gli  indicatori  ci  dicono  che  in  Italia  sta  tornando  la  fiducia.  Oggi  Istat  addirittura 
certifica che la fiducia dei consumatori italiani è al top da 21 anni. 
I talk show non daranno questa notizia, ma non importa: è un fatto enorme. Perché? Perché è 
il segno che finalmente per gli italiani il futuro non è più una minaccia . Che il futuro non è così 
male  come  ce  lo  hanno  descritto  per  anni.  E  che  se  tutti  facciamo  la  nostra  parte  questo  nostro 
amato  Paese  tornerà  a  essere  leader  in  Europa  e  nel  mondo.  Italiano  tra  gli  italiani,  so  che 
dobbiamo insistere, lavorare, perseverare senza tregua. Ma aver restituito il futuro agli italiani  
è la riforma più bella e più importante che ha fatto la politica negli ultimi due anni.  Avanti tutta, 
l'Italia riparte». 
(По всем показателям можно говорить о том, что в Италию возвращается вера. Вера 
итальянских  потребителей  сильна  как  никогда  за  последние  20  лет.  В  ток-шоу  не 
обсуждают  эту  новость,  но  это  не  имеет  значения:  в  любом  случае,  это  важнейший 
момент. Почему? Потому что это значит, что будущее для итальянцев наконец-то больше 
не является угрозой. Оно не такое плохое, как о нем говорилось годами. И если все будут на 
нашей стороне, то наша любимая страна  вернется в лидеры  Европы и мира. Я знаю, что 
мы  должны  стоять  на  своем,  работать  и  упорствовать  без  остановки.  Но  возврат 

57 
 
итальянцам их будущего - это самая замечательная реформа,  которую удалось  провести 
за эти два года. Вперед! Италия начинает сначала). 
Рассмотрим  фразу  «Ma  aver  restituito  il  futuro  agli  italiani  è  la  riforma  più  bella  più 
importante che ha fatto la politica negli ultimi due anni» (возврат итальянцам их будущего - это 
самая замечательная реформа,  которую удалось провести за эти два года). Здесь очевиден 
метафорический  перенос  «конкретного  на  абстрактное»:  абстрактное  понятие  «будущее»  в 
данном контексте вполне конкретно подлежит возврату как нечто материальное. Более того, 
возврат  абстрактного  будущего  называется  уже  проведенной  политической  реформой. 
Двучлененная метафора плавно перетекает в  многослойную, а конкретное снова становится 
абстрактным. Получается, что премьер-министра Италии говорит о реформе, но не называет 
ее.    Таким  образом,  адресату  не  ясна  суть  проведенной  реформы,  то  есть  употребляемая 
Ренци  метафора  не  выполняет  свою  объяснительную  функцию:  ее  просто  невозможно 
интерпретировать.  И  это  емкое  и  многозначительное  высказывание  премьер-министра 
говорит о том, что он ничего не обещает, а его призывы «вперед!» и «начать все сначала!» 
зовут избирателей в «никуда». 
Список использованной литературы: 
1.  Баранов,  А.  Н.,  Парламентские  дебаты:  традиции  и  новации  /  А.  Н.  Баранов,  Е.  Г. 
Казакевич. М.: Знание, 1991. 
2.  Аристотель.  Поэтика.  Об  искусстве  поэзии  /  Аристотель;  пер.  В.  Г.  Аппельрота  и 
коммент. Ф.А. Петровского. М.: Государственное издательство художественной литературы, 
1957. 183 с.  
3. Bally Charles. Traité de stylistique française. Geneve, 1951 
4.  Жеребило,  Т.В.  Термины  и  понятия:  Методы  исследования  и  анализа  текста  : 
словарь-справочник / Т.В. Жеребило. Назрань: Пилигрим, 2011. 
5.  Пескова,  Е.  Н.  Метафора  как  средство  реализации  интенций  в  политическом 
дискурсе  (на  материале  текстов  региональных  предвыборных  кампаний)  :  дис.  ...  канд. 
филол. наук : 10.02.19.  Челябинск, 2006. 171 с.  
6.  Квятковский,  К.  О.  Дискурс  политической  блогосферы  как  объект 
политологического  исследования  /  К.  О.    Квятковский  //  Вестник  Южно-Уральского 
государственного  университета.  Серия:  Социально-гуманитарные  науки.  2012.  Вып.  №  10 
(269). С. 138-141  
7.  Исследование  аудиторий  социальных  сетей.  URL  :  https://corp.mail.ru  (дата 
обращения 9 февраля 2016 г.) 
8. Sistema Audiweb. URL : http://www.audiweb.it/ (дата обращения 9 февраля 2016 г.). 
 
 
Анализ образа Аббатисы из «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера 
Кан В.А., КФ ФГБОУ ВПО «ЧелГУ» 
Научный руководитель: Самамбет М.К., к.ф.н., профессор 
В  прологе  к  Кентерберийским  рассказам  Чосер  знакомит  своих  читателей  с 
паломниками,  направляющимся  в  Кентербери  на  поклонение  мощам  святого  мученика 
Томаса  Беккета.  Среди  них  есть  представители  всех  слоев  средневекового  общества. 
Паломничество совершают рыцарь, сквайр, йомен, аббатиса, монах, сборщик податей, врач, 
мореход, купец, повар и многие другие люди.  
При  создании  образов  Рыцаря,  Сквайра,  Йомена  и  других  персонажей  Чосер  дает 
стереотипические описания, поэтому его Рыцарь мало чем отличается от остальных рыцарей, 
так же, как и Сквайр и Йомен являются типичными представителями воинского сословия. По 
схожему  принципу  Чосер  создает  многие  другие  образы.  Однако  некоторые  персонажи 
кардинально  отличаются  от  стереотипных  образов,  так  как  автор  наделяет  их 
индивидуальностью,  чертой  нетипичной  для  средневековой  литературы.  Первым  таким 
персонажем, с которым знакомится читатель, является Аббатиса Эглентина, которой автор в 
отличие от предшествующих персонажей дает собственное имя, что в свою очередь делает ее 

58 
 
не  просто  монахиней,  а  уникальным  человеком  с  характеристиками,  присущими  только  ей 
одной. 
Перед неподготовленным современным читателем Аббатиса предстает в самом лучшем 
свете:  с  ней  приятно  общаться,  во  время  трапезы  она  демонстрирует  самые  изысканные 
манеры,  одета  в  богатые  одежды,  а  ее  любовь  и  сострадание  к  животным  вызывают 
умиление.  Однако,  под  этим,  на  первый  взгляд,  лестным  описанием  автор  мастерски 
скрывает тонкую сатиру на средневековую католическую церковь. 
Чосер описывает Аббатису как человека самых изысканных манер. Ее  улыбка мила и 
скромна. Она не позволяет себе сквернословить, и самая страшная хула из ее уст звучит как 
«By  saint  Loy!»  [2].  За  столом  аббатиса  ведет  себя  как  истинная  леди:  еда  не  падает  с  ее 
приборов во время трапезы; она не пачкает пальцев рук, обмакивая еду в соус; перед тем, как 
испить  вина,  Аббатиса  вытирает  губы  платком;  она  не  хватает  с  жадностью  еду  с  тарелок, 
как  это  присуще  простолюдинам.  Все  это,  без  сомнения,  делает  честь  Аббатисе,  однако, 
большинство исследователей сходятся во мнении, что данные качества больше относятся к 
светской даме, нежели к монахине, тем более к настоятельнице монастыря, которая должна 
служить живым примером для остальных послушниц. Данную теорию также подтверждают 
следующие строки:  
And certainly she was good company,  
So pleasant and so amiable, while she  
Would in her mien take pains to imitate   
The ways of court, the dignity of state, 
That all might praise her for her worthiness [2]. 
Во-первых,  Чосер  подчеркивает,  что  Эглентина  «изо  всех  сил  старается  подражать 
придворным манерам»  («take pains to imitate the ways of court»,  в оригинале  «peyned hire to 
countrefete  cheere  of  court»)  [2]  [1].  Также  вызывает  интерес  тот  факт,  что  Аббатису 
беспокоит считают ли ее в обществе достойной быть наделенной священным саном, что, по 
мнению  М.  Хэлиси,  также  указывает  на  ее  приверженность  к  светской  жизни,  нежели 
монастырской, так как монахиня должна быть достойной в глазах Бога, а не мирян [3, c. 28].  
Другой  чертой,  отличающей  Эглентину  от  других  служительниц  Господа  -  любовь 
настоятельницы к животным. В средневековых монастырях держать питомцев запрещалось, 
так  как  служители  монастыря  должны  были  всю  свою  любовь  без  остатка  посвятить  богу. 
Любовь  к  питомцам  же  расценивалась  как  любовь  мирская,  от  которой  монахини  должны 
были  отречься.  Однако  Аббатиса  пренебрегает  этим  правилом,  отрыто  показывая  свое 
сострадание к животным: 
Her charity was so great that to see 
A little mouse caught in a trap would be 
Enough to make her cry, if dead or bleeding [2]. 
В  добавок  к  этому  Аббатиса  держит  у  себя  маленьких  собачек,  которых  она  кормит 
считавшимися  изысканными  в  те  времена  блюдами  -  жареным  мясом,  молоком  и  белым 
хлебом: 
  She had some little dogs that she was feeding 
With roasted meat or milk and fine white bread; 
And sorely she would weep if one were dead 
Or if someone should smite it with a stick [2].  
Некоторые  исследователи  вполне  обоснованно  полагают,  что  любовь  Эглентины  к 
животным  является  показной,  так  как  плача  над  мертвыми  мышками  она,  тем  не  менее, 
кормит  своих  собачек  мясом,  которые,  в  свою  очередь,  являются  атрибутом  придворной 
кокетки, а не набожной монахини.  
Другой важной деталью, которая также вызывает ряд вопросов, является золотая брошь 
с надписью «Amor vincit omnia» (Любовь побеждает все), которую она носит на груди вместо 
традиционного  распятия.  М.  Хэлиси  отмечает,  что  остается  не  вполне  ясным,  на  любовь 
какого  рода  указывает  надпись:  любовь  к  Богу  или  любовь  грешную  [3,  c.  28].  Однако, 

59 
 
известно,  что  в  средневековых  монастырях  монахиням  строго  запрещалось  носить 
изысканные одежды и, тем более, драгоценности.  
Золотая брошь на груди Аббатисы и другие вышеперечисленные интересные детали, на 
которые Чосер обращает внимание своих читателей, позволяют сделать вывод, что Аббатиса 
Эглентина  больше  склоняется  к  светской  жизни,  чем  монастырской.  Она  -  своеобразный 
узник  средневекового  монастыря,  как  и  Сюзанна  Симонен  из  знаменитого  произведения 
Дени Дидро. Сатирическое описание Аббатисы и других служителей церкви в произведении 
Чосера  указывает  на  моральный  упадок,  царивший  в  английской  церкви  в  конце 
средневековья.  
Список использованной литературы: 
1. Chaucer, G. The Canterbury Tales [Electronic Resource] / G. Chaucer // Corpus of Middle 
English Prose and Verse. - URL: http://quod.lib.umich.edu/c/cme/CT/1:1.1?rgn=div2;view=fulltext 
2.  Chaucer,  G.  The  Canterbury  Tales.  A  Complete  Translation  into  Modern  English  by 
Ronald  L.  Ecker  and  Eugene  J.  Crook  [Electronic  Resource]  /  G.  Chaucer  //  The  English 
Department at Florida State University. - URL: http://english.fsu.edu/canterbury/general.html 
3.  Hallissy,  M.  A  Companion  to  Chaucer‘s  Canterbury  Tales  [Text]  /  M.  Hallissy.  - 
Greenwood Publishing Group, 1995. - 333 p. 
 
 
Особенности английской народной волшебной сказки 
Косогорова А. А., 4 курс, КФ ФГБОУ ВПО «ЧелГУ» 
Научный руководитель: Самамбет М.К., к.ф.н., профессор 
Британская  сказочная  традиция  включает  в  себя  большое  количество  образов, 
пришедших  из  устного  народного  творчества,  содержит  народный  юмор,  богата 
невероятными приключениями и волшебными событиями. Поэтика сказки берет свое начало 
в  кельтской  мифологии,  однако,  если  проанализировать  британскую  народную  сказку,  то 
невозможно  не  заметить  ее  явную  связь  с  европейским  фольклором,  в  особенности  его 
скандинавской и германской ветвью[2, с. 253].  
Британские  сказки,  как  и  сказочные  произведения  других  народов,  являются 
носителями  национального  самосознания,  представляющего  собой  соединение  британского 
народного  духа  и  образа  мысли.  Английский  фольклор  вобрал  в  себя  особенное, 
свойственное  данному  народу,  поэтическое  восприятие  мира,  особенности  языка  и 
нравственные идеалы британцев.  
Язык, являясь отражателем картины мира народа, который его использует, сохранил в 
себе  упоминания  о  предметах  материальной  и  духовной  культуры  народов,  населявших 
Британские  острова.  Основной  особенностью  языка  английских  сказок  является 
преобладание уменьшительно-ласкательных суффиксов по отношению к животным, а также 
краткой,  разговорной  формы  имен  людей  (Том,  Джек,  Бетти),  что  подчеркивает  народную, 
фольклорную  основу  сказок.  Еще  одной  яркой  чертой  сказок  является  наличие  описаний 
народных обычаев и традиций. Большинство сказок содержат в себе элементы песен. Так, в 
сказке «Tom Tit Tot» мать, огорчившаяся из-за оплошности своей дочери, грустно поет: «My 
daughter  ha`  ate  five,  five  pies  today,  my  daughter  ha`  ate  five,  five  pies  today»  [5,  c.  6],  затем 
маленькое волшебное существо во время прядения пряжи напевало: «Nimmy, nimmy not. My 
name is Tom Tit Tot», что представляет некое подобие nursery rhymes [5, c. 9]. В сказке «The 
Rose-tree»  девочка,  убитая  своей  злой  мачехой,  обернулась  птицей  и  напевала  песню:  «My 
wicked mother slew me, My dear father ate me, My little brother whom I love Sits below, and I sing 
above  Stick,  stock,  stone  dead»  [5,  c.  12],  а  великан  в  сказке  «Jack  and  the  beanstalk»  сказал 
такую рифмовку своей жене, почуяв присутствие человека в своем доме: «Fee-fi-fum, I smell 
the blood of an Englishman, Be he alive, or be he dead I`ll have his bones to grind my bread» [5,c. 
32].  
Особый интерес представляют английские волшебные сказки, сочетающие в себе такие 
черты, как образность и фантастичность, которые берут свое начало в кельтской мифологии. 

60 
 
Однако  в  сказке  прослеживается  ряд  изменений,  таких  как  пространственная  и  временная 
неопределенность,  появление  элементов  нравственности.  Иными  словами,  в  сказке 
провозглашаются  основные  нормы  поведения  и  морально-этические  ценности.  Волшебные 
силы в британской сказке переносятся с персонажа на предмет, функционируя независимо от 
героя.  Также  наблюдается  возрастающая  роль  быта  и  хозяйственного  устройства.  В 
народной  сказке  «The  Naughty  Princess»  («Надменная  принцесса»)  перед  нами  открывается 
мир  бытования  главных  ее  персонажей:  распорядок  дня,  основные  занятия,  денежные 
единицы (гинеи) [5, с. 97].  
Волшебство  в  сказке  выражается  посредством  введения  представителей  волшебного 
мира,  так  называемых  фантастических  существ:  великанов,  фей,  эльфов,  наделенных 
сверхъестественными  силами  и  способностями  [2,  с.  139].  Ярким  примером, 
иллюстрирующим  данный  факт,  является  британская  народная  сказка  «The  Red  Ettin» 
(«Рыжий Эттин»), в которой старший брат, отправившись на поиски приключений, попадает 
в  дом  трехглавого  великана,  и,  не  отгадав  его  загадки,  тот  последний  превращает  его  в 
камень.  Однако  его  младший  брат,  будучи  более  сообразительным,  заручается  поддержкой 
волшебницы,  которая  дарует  ему  волшебную  палочку.  С  помощью  данного  подарка  герою 
удается  преодолеть  все  препятствия,  спасти  принцессу,  похищенную  великаном,  и 
освободить  своего  брата  от  действия  волшебных  чар.  В  большинстве  сказок  герои  не 
обладают  магическими  способностями,  они  чаще  всего  получают  волшебный  предмет  в 
подарок  от  сказочного  существа,  выступающего  в  роли  так  называемого  «дарителя».  В 
пример  можно  привести  известнейшую  британскую  народную  сказку  под  названием  «Jack 
and  the  Beanstalk»  («Джек  и  бобовый  стебель»),  согласно  сюжету  которой  Джек  получает 
волшебные  дары  от  волшебника.  Однако  в  некоторых  сказках  категория  волшебства 
практически не прослеживается. Так, в сказке « The Naughty Princess» отсутствуют элементы 
волшебства,  являющиеся  типичными  для  большинства  волшебных  сказок.  Все  события, 
представленные 
сказки, 
характеризуются 
логичностью, 
последовательностью, 
мотивированностью.  
Британский  сказочный  фольклор  характеризуется  односложностью  композиционных 
построений, соответственно, большинство британских сказок развивается по односюжетной 
линии. Многосюжетность представлена в текстах, в которых один из ходов утраивается, как 
в сказке «Jack and the Beanstalk», в которой главный герой-бедняк трижды забирается в дом к 
злому  великану,  каждый  раз  похищая  какие-либо  сокровища,  принадлежащие  ему.  Однако 
такие  случаи  немногочисленны.  Преобладание  простых  сюжетов  является  проявлением 
тенденции к упрощению строгого композиционного строя сказочного текста [2, с. 258].  
Основные  типы  сказочных  героев  восходят  к  эпохе  мифов.  Они  представлены 
великанами,  которые  обычно  обладают  такими  сочетанием  таких  черт,  как  коварство  и 
глупость  и  враждебность,  а  также  эльфами,  основной  характеристикой  которых  является 
веселость, любовь к музыке и танцам, которые сочетаются с хитростью. Немаловажную роль 
в  британской  сказочной  традиции  играют  так  называемые  «природные  духи»:  русалки  и 
водяные.  Присутствие  такого  вида  персонажей  связано  с  народными  представлениями  о 
магии  и  потустороннем  мире  кельтов,  поэтому  они,  как  следствие,  играют  роль  чудесных 
помощников,  одаривающих  главных  героев  и  всячески  помогающим  им  в  преодолении 
возникающих на их пути препятствий.  
Главными героями английских волшебных сказок являются простые люди: крестьяне, 
рыбаки, ремесленники. Присутствие персонажей-животных практически несвойственно для 
волшебной сказки [2, с. 256].  
Категория времени и пространства в английских сказках неопределенна: время и место 
действия  может  вовсе  не  указываться  [4,  с.  35].  Однако  отчетливо  выделяется  топос  места 
дома героя, откуда тот обычно начинает свое путешествие, и «иное» пространство, в которое 
впоследствии попадает главный герой во время своих приключений. Роль этого иного мира 
может играть как лес («The Red Ettin»), так и такое нетипичное место, как облако («Jack and 
the Beanstalk»).  

61 
 
Развитие  волшебной  сказки  привело  к  появлению  таких  нетипичных  топосов,  как 
базарная  площадь  и  королевская  кухня,  представленных  в  сказке  «The  Naughty  Princess». 
Хотя  данные  образы  поданы  в  характерном  и  традиционном  для  сказки  неопределенном 
виде,  они  привносят  в  сказку  элемент  действительности  и  представляют  собой  один  из 
первейших топосов, пришедших в сказку из реальной жизни.  В целом, хронотоп не просто 
отражает пространственное перемещение героев, но и создает необходимые условия для их 
внутреннего  перерождения  (является  метафорой  их  жизненного  пути)  или  отражает  новый 
уровень  испытания  (становится  важным  сюжетообразующим  фактором):  «The  Naughty 
Princess», «The Red Ettin» [2, с. 257].  
Традиционное для многих литературных произведений изображение времени в сказках 
сильно нарушено. В сказочных текстах время носит условный характер. Традиционно сказка 
начинается с формулы «давным-давно», «жил когда-то», а заканчивается словами «они жили 
счастливо  до  самой  смерти»  [4,  c.  9].  Иными  словами,  в  сказках  отсутствуют  конкретные 
указания на время, когда происходит действие, однако очевидно, что оно совершалось когда-
то в прошлом. 
Время  сказки  очень  тесно  связано  с  сюжетом.  Обычно  отсчет  времени  ведется  от 
повествуемого события. Смена времени обычно связана с паузой в развитии сюжета. Обычно 
«через  день»,  «через  год»,  «на  следующее  утро»  начинается  следующее  действие, 
происходит смена эпизодов [1, с. 225]. 
Таким  образом,  проследив  развитие  британской  волшебной  сказки,  можно  сделать 
вывод, что многие сказочные тексты отступают от классического образца волшебной сказки. 
Прежде  всего,  наблюдается  усложнение  образной  системы  волшебной  сказки,  упрощается 
композиция,  хронотоп  дополняется  новыми  топосами,  ослабевают  элементы  волшебного, 
уступая место реалистичной мотивировке событий.  

жүктеу/скачать 3,02 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: