разделяют многие взгляды Рашера, но готовы посмеяться, отреагировать на
«подначку» и выслушать совершенно другое мнение зрителя, звонящего по
телефону, или другого гостя.
Рашер не таков, и порой он способен на откровенную низость. Когда
умер Ричард Никсон, Фил Маккомбс из The Washington Post процитировал
высказывание Рашера: «Самое жесткое, что я сказал о Никсоне, — это что
он не более виновен в том, что лишен каких-либо принципов, чем ребенок,
мать которого принимала талидомид,
[34]
в том, что он родился без рук».
Сравните эту фразу с высказываниями тех, кто в политическом
спектре стоит левее Рашера, а по значимости в политической жизни
сравнимы с ним, например с Фрэнком Манкевичем, пресс-секретарем
Бобби Кеннеди. Говоря о Никсоне, Манкевич сказал: «Я думал, его
самооценка ниже, чем у любого другого преуспевающего американского
политика. Это был Вилли Ломэн американской политики», имея в виду
персонажа из «Смерти продавца», который жаловался, что его любят, но не
очень. Это сбалансированный взгляд на Никсона, с которым согласятся
миллионы американцев… Подобно большинству советников Джона и
Роберта Кеннеди, в шестидесятых годах Манкевичу не раз приходилось
сражаться со сторонниками Никсона и им самим не на жизнь, а на смерть.
Отношения между этими двумя лагерями были очень напряженными, и все
же Фрэнк не сказал, что на дух Никсона не переносит или что тот
никчемный негодяй. Он дал спокойную, обоснованную оценку Никсона —
человека и президента, с которой согласятся многие американцы,
помнящие его эпоху.
Между тем комментарий Рашера говорит больше о Рашере, чем о
Никсоне.
Но если меня спрашивают, кто наихудший из моих гостей, я отвечаю
всегда однозначно — Роберт Мичем.
Как-то вечером он участвовал в моем телевизионном ток-шоу, и мне
до сих пор не понять, почему он вел себя именно так. Мичем всегда играл
роль «крутого», немногословного героя типа Джона Уэйна — правда,
Мичем иногда был «плохим парнем» в черной шляпе, а Уэйн всегда носил
белую. Но у них было и нечто общее. Оба выступали в амплуа «настоящего
мужчины», скупого на слова, но деятельного. Однако то были их роли. В
жизни они были не такие. А может, все-таки были?
Мне не доводилось интервьюировать Уэйна, но с Мичемом я говорил.
Именно так — говорил только я. До сих пор не знаю, разыгрывал он меня
или просто был не в настроении и не хотел приходить тем вечером в
студию, а может быть, он плохо поужинал или еще что-нибудь.
Как бы то ни было, он не ответил по-настоящему ни на один мой
вопрос. Вот, например:
— Вам нравилось сниматься в фильме Джона Хьюстона?
— Нормальный режиссер.
— А есть ли разница между съемками у Джона Хьюстона и у какого-
нибудь Джона Смита?
— Нет. Пожалуй, нет.
На следующие несколько вопросов он отвечал также односложно: что
бы я ни спрашивал, на всё только «да», «нет», «пожалуй».
Я спросил его о Роберте де Ниро, одном из самых знаменитых актеров
нашего времени.
— Я с ним не знаком.
Этот ответ меня шокировал и разочаровал. Разочарован я был прежде
всего из-за телезрителей, поскольку Мичем теперь народный герой, почти
культовая фигура. И за себя. Когда я с Герби Коэном и другими друзьями
— например, Дэви Фридом, Ху-Ха и Беном Трусишкой — по субботам
ходил на детские утренники в театр Бенсона, Мичем был нашим кумиром.
Видеть, как он заползает в дыру и действует так, будто не хочет иметь
ничего общего ни с кем из людей, было для меня настоящим нокаутом, не
говоря уже о зрителях.
Эпизод с Робертом Мичемом кое в чем поучителен. Можно быть
величайшим
интервьюером
или
собеседником
во
всей
истории
человечества и прибегнуть к угрозам, пыткам, подкупу и чему угодно, но
если кто-нибудь для себя решил, что будет помалкивать, он и будет это
делать. Не принимайте это слишком близко к сердцу, просто найдите себе
другого собеседника. А если вы ведущий ток-шоу, попросите вашего
продюсера больше не беспокоить этого человека приглашениями.
|