Право, идеология и критическая правовая теория /З. Соломко, кандидат юридических наук, доцент Российского государственного социального университета/
жүктеу/скачать 29,12 Kb.
|
1 2
Байланысты:Право, идеология и критичес
- Бұл бет үшін навигация:
- Право, идеология и критическая правовая теория
| Источник: Информационная система "ПАРАГРАФ" Документ: Право, идеология и критическая правовая теория /З. Соломко, кандидат юридических наук, доцент Российского государственного социального университета/ Право, идеология и критическая правовая теория Статья посвящена проблеме идеологии в современной англоязычной критической правовой теории. Исследуются теоретические и методологические предпосылки актуализации идеологической проблематики в западной юриспруденции. Предпринимается попытка наиболее общей реконструкции понятийного аппарата современного «идеологического дискурса» в критической правовой мысли. Автор кандидат юридических наук, доцент Российского государственного социального университета З. Соломко обосновывает идею о том, что акцентирование идеологической природы и идеологической функциональности права является отличительной особенностью современных критических исследований права. Проблема идеологической природы права - одна из тех, что не привлекает повышенного внимания современных постсоветских теоретиков права. На фоне прекраснодушных дискуссий о становлении правового и социального государства, развитии демократической политико-правовой системы и формировании гражданского общества, местных особенностях реализации принципа разделения властей и перспективах прав человека в условиях посттоталитарного общества проблема соотношения права и идеологии выглядит даже не маргинальной, а, по сути, напрочь вытесненной из теоретико-правового дискурса. Это обстоятельство вызывает тем большее недоумение, если вспомнить о том, что на протяжении всего XX века (и особенно его второй половины) проблематизация идеологической природы и функции права являлась одной из излюбленных тем западной гуманитарной науки в целом и западной юридической теории в частности. Следует ли рассматривать отсутствие интереса к этой теме в русскоязычной юриспруденции как косвенное доказательство того, что эта проблема на постсоветском пространстве сегодня действительно не актуальна, и идеологическая природа права ушла в прошлое вместе с так называемым «социалистическим» режимом? Или, напротив, забвение идеологического дискурса в постсоветской юридической теории можно считать имплицитным свидетельством того, что русскоговорящая юридическая наука сама с некоторого времени оказалась под гнетом новой идеологии, которая, как и любая идеология, создает препятствия теоретической рефлексии и с помощью различных ограничительных методологических приемов затемняет и маскирует свою собственную идеологическую природу? Эти вопросы могут показаться почти риторическими, однако достоверный ответ на них, как представляется, невозможен без анализа теоретического опыта саморефлексии, который уже в течение многих десятилетий сопутствует развитию западной юриспруденции, хотя бы потому, что, по убеждению современных постсоветских апологетов западных правовых ценностей (прав человека, правления права, демократии и т.п.), Россия, как и большинство других политических наследников СССР, в настоящее время находится в начале того длительного пути, по которому развитые западные страны, в частности США, идут уже несколько веков. Итак, оставаясь практически не замеченной советскими и современными российскими исследователями западной политико-правовой мысли, на протяжении уже около четырех десятилетий в самом эпицентре буржуазной демократии (Соединенные Штаты Америки, Великобритания, Германия, Канада и т.д.) развертывается широкая дискуссия об идеологической природе права и социальной роли правовой идеологии. Затрагивая в той или иной степени самые различные научные школы и движения, эта дискуссия получила наибольшее развитие в рамках так называемой критической правовой теории, представленной прежде всего работами движения за критические правовые исследования, иначе - школа критических правовых исследований (КПИ), современной марксистской юриспруденцией и критической (радикальной) криминологией /1/. Критическая правовая теория второй половины XX века, вдохновленная движением «новых левых» и революционными событиями конца 60-х годов, обвинила официальную западную юриспруденцию в том, что она не соответствует критериям научного знания и занимается не поиском истины о правовой реальности, а главным образом схоластическим теоретизированием, за которым скрывается не столько теоретическая наивность, сколько вполне конкретный социальный интерес. Вот один из образцов такого рода теоретических претензий: «Вульгарная юриспруденция забыла о возникновении частной собственности, права и государства из человеческой активности, об их социально-обусловленном характере, который отличает их от других форм собственности и власти, об их исторических источниках, о противоречиях и антагонизмах, неотъемлемых от их функционирования. Вместо этого она относится к ним как к … естественным, вечным … и идеальным атрибутам всех социальных организаций. Таким образом она притупила критическое острие классической юриспруденции и подчинила научное исследование оправданию и обслуживанию буржуазной собственности и власти» /2/. Отсюда следовал вывод о том, что «не может существовать вызывающей доверие правовой теории без социальной теории» /3/. В качестве непременного условия возвращения юридической мысли в научное поле наиболее радикальные представители критической правовой теории (КПТ) заявили о необходимости «читать Маркса» и относиться к нему «всерьез». Тем самым была развеяна атмосфера академической скуки и внешней благопристойности, которая в течение долгого времени царила в западной теории права и уже стала казаться имманентной чертой юриспруденции как таковой. Сегодня КПТ - своеобразный и очень влиятельный «контрмейнстрим» западной юридической мысли (в противоположность позитивистско-юснатуралистскому (по форме), консервативно-либеральному (по содержанию) «мейнстриму»). Что значит «относиться к Марксу всерьез», если перед нами стоит цель научного познания юридического поля? По убеждению марксистcки ориентированных сторонников критической правовой мысли, это означает, что всякий раз, когда мы имеем дело с юридической реальностью, нужно отдавать себе отчет в том, что эта реальность не может быть понята без учета ее обусловленности экономической реальностью и классовым устройством общества, а также - без адекватного осознания идеологической природы права и идеологической компоненты его социальной функции. Сторонники КПТ обращают внимание на две составляющие классического марксистского понимания права: с одной стороны, право с точки зрения марксизма - это инструмент прямого классового угнетения, обеспеченное силой государственного принуждения орудие в руках господствующего класса, с помощью которого реализуются и защищаются общие интересы господствующего класса и частные интересы его отдельных представителей. С другой стороны, марксистское понимание права включает в себя идею о том, что право и так называемое «юридическое мышление» - суть превращенные формы экономических отношений, модификации «ложного сознания», в которых действительный мир оказывается стоящим «на голове», а частным интересам удается восторжествовать над всеобщими, в том числе и благодаря тому, что им удается «представить» себя в качестве таковых. Вопрос об «онтологическом статусе» юридической идеологии, как известно, до сих пор вызывает споры среди сторонников и исследователей марксизма. Является ли ложное «юридическое мышление» всего лишь эпифеноменом производственных отношений, не имеющим «собственной истории», или же правовая идеология есть нечто большее - не только атрибут, но обладающий собственной функциональностью посредник между способом производства и структурой надстройки? Другими словами, вопрос в том, является ли искаженное юридическое мышление всего лишь побочным продуктом экономики - своеобразным «отходом» экономического производства - или же правовые представления, искажающие объективную картину мира, оказываются необходимым условием сохранения существующего порядка вещей в неизменном виде. Именно этот вопрос, который - в терминах марксистской теории - суть лишь частная постановка более общего вопроса о соотношении «базиса» и «надстройки», становится зачастую только имплицитно одним из основных для критических исследований права. Он же может служить и критерием размежевания различных направлений КПТ. Как именно следует понимать идеологическую природу права и механизм идеологического функционирования правовых представлений? В чем состоит экономическая обусловленность правовой формы? В каком отношении находится правовая идеология к интересам господствующих классов? Можно ли вообще говорить в этом контексте о классах и способе производства в марксистском понимании? Споры вокруг этих и многих других проблем не оставляют шансов для представлений о содержательном единстве современных критических правовых исследований, равно как и для решения задачи исчерпывающего анализа всех связанных с этим теоретических перипетий. Вместе с тем в знаменателе всех значимых дискуссий о природе права в рамках критических правовых исследований так или иначе оказывается идея о том, что в праве и в механизме его функционирования всегда присутствуют не только принуждение с помощью силы и повиновение под угрозой наказания, но и добровольное (в смысле не являющееся результатом применения внешней физической силы или угрозы ее применения) подчинение, которое является следствием некритичного восприятия общественным сознанием объективированного в праве образа социальной реальности (и навязываемого правом способа «нормального», «правильного» действия в ней). Другими словами, по убеждению представителей критических исследований права, освященные законом и юридической догмой диспозиции мышления и действия господствуют над обыденным сознанием современного человека, и это является необходимым условием эффективности правовых норм и стабильности существующего социального порядка, поскольку «капитализм не является самовоспроизводящим, он воспроизводится и увековечивается посредством процесса, который в развитых капиталистических странах не может быть сведен … к принуждению» /4/. В этом отношении идейными вдохновителями критических правовых исследований в большей степени были даже не Маркс и Энгельс, а А. Грамши, Г. Лукач и Л. Альтюссер. Как отмечает А. Хант, все возможные марксистские ответы на вопрос: «Каким образом право помогает капитализму?» - находятся в русле одного из двух направлений теоретизирования: «право как репрессия» и «право как идеология». И если акцент на репрессивной функции права традиционно был и остается сильным в классической социалистической теории и прослеживается в качестве главного, к примеру, в исследованиях Клоука (1971 г.) и Лефкорта (1971 г.), Банковского и Манхэма (Images of Law, 1976 г.), а также союза радикальных криминологов (например, The Iron First and the Velvet Glove, 1975 г.), то выяснение форм соотношения репрессивной и идеологической функций права в XX веке было реактуализировано работами А. Грамши и Л. Альтюссера. В частности, огромное влияние на последующие марксистские дискуссии о праве оказала работа Л. Альтюссера «Идеология и идеологические аппараты государства» (1971 г.) /5/. Многочисленные тексты сторонников критической правовой теории, инспирированные идеями Грамши и Альтюссера, могут быть определены как частнонаучное исследование «функциональности воображаемого»: на материале юридического поля авторы показывают, как, говоря словами Лукача, «то, что совершенно не существует в общественном бытии, но представления о чем практически руководят общественной активностью и определяют ее, - может играть важную роль как момент этого бытия» /6/. По справедливому замечанию Синхи Сурии Пракаша, если марксисты рассматривали право прежде всего как инструмент классового угнетения, то неомарксисты - уже в первую очередь как средство идеологического воздействия, с помощью которого достигается легитимизация классового общества, производится маскировка его эксплуататорской сущности /7/. Рассматривая «процесс комплексной эффективности неэкономических уровней, в частности, политического и идеологического, в воспроизводстве капиталистических социальных отношений», неомарксисты приходят к выводу о том, что право, размещаясь в пределах как политического, так и идеологического уровней, действует как «фактор сплоченности», обеспечивая единство господствующего класса (классов) и разобщенность/ дезорганизацию подчиненных классов» /8/. По убеждению одного из наиболее известных и авторитетных представителей школы критических правовых исследований, «власть, приводимая в действие юридическим режимом, заключается не столько в силе, которую он может использовать против нарушителей правил, сколько в его способности убеждать людей в том, что мир, описанный в его образах и категориях, - это единственно достижимый мир, в котором здравомыслящий человек может хотеть жить» /9/. Сама же эта «способность убеждать», доказывает Р. Гордон, зиждется на том, что категории и образы юридического дискурса «рационализируют и оправдывают бесчисленными искусными способами существующий социальный порядок как естественный, необходимый и справедливый» /10/. Цитата из еще одного «канонического» для КПТ текста: «Юридическое мышление - это, по сути, репрессивная форма интерпретации, которая ограничивает наше понимание социального мира и его возможностей. Эта интерпретация появляется в сознании в моменты сомнений относительно легитимности конкретного мира, в котором мы оказываемся, и ее функция состоит в том, чтобы институционализировать - с помощью таких подавляющих психологических символов, как судьи в мантиях, квази-экклезиастические школы, Профессия и Трибунал, - границы легитимной рациональности» /11/. Очевидно, что во всех этих утверждениях прослеживается все та же «грамшианская перспектива». Механизм осуществления «гегемонии», своеобразной духовной власти, основанной на способности господствующего класса навязать свои ценности всему обществу, поскольку он основан на потенциале позитивного права и официальной юридической догмы, - является одним из главных предметов критических исследований права. Социально-философское открытие Грамши оказывается в равной степени приемлемым как для представителей неомарксизма в юридической теории (А. Хант, К. Самнер, С. Холл, Н. Пулантцас), так и для дистанцирующихся от марксизма сторонников школы КПИ (Д. Кеннеди, Р. Ангер, П. Габель, М. Келман, К. Катлер) /12/. Обнаруживая в правовой реальности густую сеть реифицированных продуктов человеческой деятельности, препятствующих становлению более справедливых общественных отношений, представители КПТ приходят к выводу о необходимости, во-первых, теоретической деконструкции «чистой теории права» и, во-вторых, утверждения новой модели юридической практики (социального активизма), в рамках которой можно использовать «неопределенность права» для защиты и осуществления интересов доминируемых, а в конечном итоге - для переустройства социального мира на более разумных и справедливых основаниях /13/. Общая оптимистическая вера сторонников критической правовой теории состоит в том, что, «демонстрируя ложность или непоследовательность … господствующих юридических понятий, критика может привести - посредством творческой реконструкции - к изменению нашей социальной реальности» /14/. Подобные теоретические и практические интенции не могли оказаться незамеченными противоположной стороной: представители официального юридического «мейнстрима» традиционно обвиняют юристов-критиков в нигилизме и, не имея доводов для убедительной контраргументации, затрудняют (не без помощи «административного ресурса») им доступ в юридические школы /15/. Сложно даже представить, с какими отнюдь не теоретическими трудностями могло бы столкнуться движение за критические исследования права в современной России. Особенно если вспомнить о том, какая судьба (прижизненная и посмертная) постигла идеи «переоткрытого» и столь уважаемого многими представителями критической правовой теории Е.Б. Пашуканиса /16/. Даже поверхностное знакомство с критической правовой теорией и ее предметным полем наводит на мысль о справедливости одной ортодоксальной идеи: для появления истинных понятий недостаточно того, чтобы «мысль стремилась к действительности», необходимо, чтобы сама «действительность стремилась к мысли» (К. Маркс). жүктеу/скачать 29,12 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|
1 2