110
Наши публикации
жизненную силу не только отдельного человека,
но и целого общества, актуализируя определен-
ные интенции духа и вызывая в человеческом
сердце «необозримый объём резонансных окли-
ков и откликов» (А. В. Чехонадских, «Феномен
символистской циклизации на примере цикла
Бальмонта “Отсветы раковин”» – см. в данном
выпуске).
Однако наиболее грандиозным событием
можно по праву считать встречу мистерии, цик-
ла и символа в едином творческом поле; всходы,
которые она принесла, расцвели в русской лите-
ратуре, вступившей в новый век, пышным цве-
том. Это уже не просто необходимое жанровое
обновление и появление новых, переходных ли-
тературных типов (в частности – у Бальмонта –
микроцикл [8] и поэма-цикл [9]), но оформление
поэтической книги как чего-то
качественно ино-
го, нежели сборник или цикл стихов; к 1930-м
годам она стала одним из ведущих жанров в от-
ечественной литературе. Выделившись в каче-
стве сверхтекстового единства (изначально – как
вид циклизации), она была подвергнута особого
рода рефлексии и была понята, с одной стороны,
в качестве воплощения модели мира и отражения
ключевых мировоззренческих позиций автора, а
также в качестве
способа организации читатель-
ского понимания художественной концепции – с
другой. Кроме того, лирический поэт при её соз-
дании получил возможность выйти за пределы
художественного произведения как структурно,
содержательно и количественно ограниченной
единицы. Сочетание же различных символов в
книге стихов не только не подавлялось фабулой,
но и позволяло расширять сферу смысла худо-
жественного слова и образа, благодаря чему –
при всё большем углублении на новые уровни
понимания и осмысления – происходила клю-
чевая трансформация цикла: в зависимости от
прочтения он мог трактоваться совершенно по-
разному и потому приобретал все большую уни-
версальность и всеохватность [10], о которой не
могло быть и речи при понимании цикла в узком
смысле.
Процесс создания поэтической книги стал
отныне не просто актом циклизации, но мифот-
ворческой, жизнестроительной деятельностью,
цель которой – призвать читателя к особого рода
morale negotium в ходе его – теперь уже мисте-
риального – приобщения к книге. В качестве
одной из потенциальных задач могло выступать
всё то же высвобождение психических энергий
и проявление божественного в человеке – что
казалось совершенно необходимым, например,
в период Гражданской войны, захлестнувшей
Россию. Принцип же «божественности», до-
стигаемый таким образом, требовал от чело-
века служения обществу в христианском духе:
жертвовать во имя блага людей собственным
вниманием, временем, энергией и даже жизнью.
В этом можно усмотреть особо яркий расцвет
гуманизма, неуклонно долженствовавший со-
вершиться в подобном историческом контексте.
Именно поэтому можно с достаточной
уверенностью полагать, что «Серебряные Реки»,
оформившиеся в 1919 году в законченную по-
этическую книгу, постулировали в качестве все-
общей мировой религии религию жертвенной
любви и сострадания как проявления высших
нравственных законов в человеке. Не последнюю
роль в формировании книги сыграл не только
социальный разлад, но и бытовое неустройство:
«дом с чертовщиной» [25] в Новогиреево, где
Бальмонт жил в 1919 году, преследования пред-
полагаемого полтергейста, медиумические явле-
ния и загадочные происшествия с домочадцами
не могли пройти бесследно для творчества по-
эта. Весь мир казался буквально пронизанным
дисгармонией и болью, и наступивший как для
всего общества, так и для отдельного человека
экзистенциальный кризис требовал разрешения.
Пробуждение духовной и смысловой жажды
(жажды познания) в человеке, следующее затем
её утоление и осознание нерушимости косми-
ческого закона развития и смысловой полноты
бытия, принципа единства – только это могло
привести к «расширению» души и осознанию
божественного соприсутствия, к «ладу с Миро-
вым». Поэтическая книга, отражавшая модель
мироустройства со всеми его циклами, казалась
той сферой особого бытия, из которой неким
творческим, мистическим образом можно было
воздействовать на окружающий мир и способ-
ствовать очищению сознания человека, приводя
через музыкальность поэтической речи ритмы
его жизни в соответствие космическим. Сце-
пленность и текучесть символов, а также их спо-
собность выявить образ инобытия в реальном
предмете и тем самым соединить вечное с его
временным и пространственным проявлением
как нельзя лучше обеспечивала процесс духов-
ного восхождения. Задача же всякой мистерии
как раз и заключается в том, чтобы, соединив-
шись с божественным, приобщиться к победе
над смертью в четырех аспектах: социальном,
психологическом, философском и религиозном.
Труд поэта – помочь и человеку, и обществу из-
мениться, получить обновление, вырасти из
себя прежнего:
Быть может, я малый,
быть может, я тленный,
Быть может, лишь взору кажусь я таким.
Мы в сердце, мы
в пляске кровавой, храним
Печать необъятных просторов Вселенной.
Звезда за звездою,
звезда до звезды,
Пусть падают звёзды, их ток бесконечен.
111
Наши публикации
И выйдя из
бездн Океанской воды,
В мгновеньи я вечен.
(«Печать», кн. «Серебряные Реки» [26])
«Человек отныне живёт не только в физи-
ческом, но и символическом универсуме. Язык,
миф, искусство, религия – части этого универсу-
ма, те разные нити, из которых сплетается сим-
волическая сеть, сложная ткань человеческого
опыта. Весь человеческий прогресс в мышлении
и опыте утончает и одновременно укрепляет эту
сеть. Человек уже не противостоит реальности
непосредственно, он не сталкивается с ней ли-
цом к лицу. Физическая реальность как бы от-
даляется по мере того, как растёт символическая
активность человека…» [15]
Сближение двух миров, «свидание с за-
предельным», необходимое постольку, посколь-
ку история неизменно включает в себя и собы-
тия духовного порядка, т. к. только вмещение
качественно различных пластов помогает ос-
мыслить то или иное событие, может состояться
благодаря morale negotium, нравственному воз-
действию поэта; оно делает «бессмысленны-
ми все попытки отрицания Высшей, духовной
Реальности и феноменов, её проявляющих – и
все тенденции, признающие лишь реальность
чувственно воспринимаемого мира, становятся
невозможными перед лицом очевидности фак-
тов: сами факты докажут реальность высших
миров во всей сложности структуры Мирозда-
ния, реальность духовных измерений существо-
вания» [20]. Поэтический труд, идущий «путями
перевоплощения… к Всесвету», в этом отноше-
нии сродни алхимическому – в пользу чего сви-
детельствует в т. ч. и Якоб Бёме: «Не существует
никакой разницы между рождением в Вечности,
возвращением в Эдем и получением Философ-
ского Камня». Человек искусства, человек иска-
тельной мысли – вот тот единственный человек,
который способен бодрствовать во время «миро-
вой ночи» (как не усмотреть в этом некое сход-
ство с просьбой скорбящего и тоскующего Хри-
ста, обращенной к его ученикам: «Бодрствуйте
со Мною»?), приближая новый рассвет, а стало
быть, и претворение лунного сознания в солнеч-
ное; только ему под силу в период бессмыслен-
ных кровопролитий, кризисов и мировых бед
принести человечеству новые, убедительные
смыслы, преисполненные жизненной силы, и
учредить на земле царствие истины.
Художники, ваятели, поэты,
музыканты,
Строители, искатели, мыслители, певцы,
Плечами
мир поднявшие, глядящие Атланты,
Вы скрепы невесомого, начала и концы.
(«Дозор», кн. «Серебряные Реки» [26])
Таковыми, вероятно, предполагались клю-
чевые моменты мистерии «Серебряных Рек»,
однако при жизни поэта эта книга стихов так и
не была опубликована [26].
Достарыңызбен бөлісу: