24
Бальмонт в зеркале филологии
Весь первый круг от «Зова» до его иска-
жённого эха в «Чудовище с клеймом», невзирая
на разочарования, боль и смерть, остро драмати-
чен, но ещё не трагичен. Это 'песни опыта', ноч-
ного сознания — незрячего не от неспособности
видеть, а от самоослепления играми и страстя-
ми. Протагонист в этой части познаёт мир на-
ощупь, ввязываясь в заманчивые и предобречён-
ные злоключения просто от избытка жизненных
сил, и только растратив их запас, начинает уз-
навать в очередном витке — уже пройденный и
понимать, что он «сам свой злейший враг».
В этой
ночи было немало ярких вспышек;
из-за ослепления сама ночь казалась днём; на
многомерность и увлекательность этой фазы
бытия в бальмонтовском мире указывают В. П.
Раков и В. П. Океанский: «Космос Бальмонта
диалектичен: он помнит и о зловещей стороне
праздников; он содержит и весьма существен-
ную, неистощимо весомую аксиоматическую
составляющую — бездны и пропасти нестаци-
онарной, "неистовой" Вселенной. Ночной, нок-
тюрнический Бальмонт обладает не меньшей,
чем солярно-диурнический, а, пожалуй, даже
большей глубиною и художественно-смысловой
объёмностью» [30].
И всё же исход ночной фазы лежит
вне её
самой, он — в прозрении. И циферблат, симво-
лизирующий весь жизненный путь, рано или
поздно явит фазу рассвета. Пусть в третьем пре-
дисловии «Горящих Зданий», озаглавленном
«Из записной книжки (1904)», он возникает как
метафора: «Я откидываюсь от разума к страсти,
я опрокидываюсь от страстей в разум. Маятник
влево, маятник вправо. На циферблате ночей и
дней неизбежно должно быть движение...» [2].
Здесь, в «Круговороте», стрелки циферблата пе-
реводят маятниковые колебания в необратимый
суточный ход:
Нам всем даётся день,
один, и ночь
одна.
Пусть
ночь эта пока что понимается как
развязка: «звук двенадцати, полночный бой рас-
плат». Зато «в этом дне одном есть осень и вес-
на, весь долгий пышный год...»
Но «тайный циферблат... двух кружащих-
ся движений» уже несёт в себе многозначную
символистскую семантику.
Во-первых, это движение двух стрелок,
когда 'обороты минутной стрелки' — биографи-
ческие субциклы отдельных событий и процес-
сов — постепенно смещают 'часовую стрелку'
всего жизненного цикла.
Подчеркнём, что
точно так же стихот-
ворные субциклы задают движение макроцик-
лического оборота.
Во-вторых, это двойной оборот часовой
стрелки в полном суточном обходе; он-то и ука-
зывает на смысл и необходимость «двух кружа-
щихся движений» внутри макроцикла; Бальмонт
даёт ясный намёк на это в стихотворении «При
Море Чёрном»:
...Число их восемь... Число их грозно.
Число их веще меж числ Судьбы.
Восьмёрка, которая превращается в «де-
виз Таинственной»! Опять подчеркнём, что эй-
леровский знак бесконечности описывает струк-
туру всего макроцикла: двойная петля передаёт
его общую семантико-символическую линию
(рис. 2).
Первое проявление начавшегося второ-
го оборота как будто благоприятно. Забрезжил
день, мглистый, лишённый ясного солнца и яр-
кого света, пестроты красок и живости бытия, о
«разгульных пирах» которого нет и речи. Но ча-
стичное прозрение протагониста уже поднимает
его к молитве, уже побуждает искать отсветы в
беспросветности, от 'песен опыта' обращает его
к 'песням невинности'...
И, ужаснувшись
бесконечности клейма
«Всегда-Одно-и-То-же», обретя выход из неё в
неподвижности Синего Камня, а до того — уте-
шительное осознание приобщённости к Миро-
вому Древу, протагонист обратился к иному
лику Таинственной:
к беспредельности.
Беспредельность оказалась не менее ужа-
сающей.
Мы думаем, будто мы думаем,
нами думают вихри миров.
Мы — отзвуки тысячных отзвуков
от звука нездешних громов.
Мы думаем,
будто мы ведаем
Воскресенья зиждительный свет.
Рис. 2. Схема двойного оборота
в макроциклическом обходе
25
Бальмонт в зеркале филологии
Мы,
бедные бледные отсветы оттуда,
где места нам нет.
Отвращаясь от трагедии отупения в ко-
лесе сансары, от
низкой бездны, протагонист
ока-зывается пред в
ысокой бездной: трагедией
трансфинитной недосягаемости Высшего, отде-
лённого от всех мыслимых человеческих преде-
лов Своей беспредельностью.
Осознанием этой исчезающе-тонкой гра-
ни меж двух разверзшихся бездн завершается
весь цикл.
Остаётся только сказать, что и трагиче-
ски звучащий заключительный субцикл, и про-
износимый как приговор последний стих «Мы,
бедные бледные отсветы оттуда, где места нам
нет» не производят убийственного впечатления
благодаря циклу в целом. Грозное, грандиоз-
ное — да, но не убийственное. Пленительная,
исцеляющая музыка «Мирового Древа» и «Си-
него Камня», как и сама захватывающая дух
по-
терей масштаба и меры двойная бездна — всё
же открывшаяся протагонисту! — несут в себе
некое Обетование [31].
Эйлеровский знак разворачивается по вер-
тикали, его петли уходят в противоположные
бездны, а герой, поэт и читатель понимают, что
пока пройдена только нижняя. Верхнюю ещё
предстоит — пройти — написать — прочесть.
Достарыңызбен бөлісу: