стиль,
стиль, а что это такое?» Урок на всю жизнь: надо понимать
уровень знаний аудитории (лекции эти я читала на кабар-
динском отделении).
В конце лекции по современному русскому языку на
четвертом курсе русского отделения студент-кабардинец,
прекрасно знавший русский язык, спросил: «Вера Васи-
льевна, вот Вы говорите, что слово
вредно в предложении
Курить вредно – краткое прилагательное среднего рода.
Так ли это? Прилагательное-сказуемое должно согласовы-
ваться с подлежащим, а здесь согласования нет. Можно ли
считать
вредно прилагательным?» Я ответила: «Я должна
подумать…» И мои раздумья на эту тему позволили мне на-
писать не только кандидатскую, но и докторскую диссерта-
цию; позволили создать теорию синхронной переходности,
учение о синкретичных членах предложения и частях речи,
теорию функциональной омонимии и т.д.
Многое было обдумано и понято позднее.
Хочу кратко ответить на вопрос студента. Все загад-
ки этих предложений в синкретизме слов
курить и вредно.
В инфинитиве
курить совмещаются свойства существи-
тельного и глагола, а в слове
вредно – свойства прилагатель-
ного, наречия и категории состояния. Субстантивный ком-
понент в семантике инфинитива определяет сему признака
субстанции, свойственного прилагательным; глагольный
компонент в семантике инфинитива обусловливает свой-
ство наречия, определяющего признак действия. Семантика
состояния заложена в лексическом значении слова
вредно.
В предложении
Вредно курить в слове вредно происхо-
дит перегруппировка сем вследствие изменения характера
синтаксической конструкции: в слове
вредно явно актуали-
зируется семантика состояния.
Хочу отметить, что синкретизм семантики инфинитива
впервые обосновал К.А. Тимофеев, его идею я развивала в мо-
нографии «Переходные конструкции в синтаксисе» (1967 г.).
Исследования функционирования слов категории состояния
обусловили мой интерес к односоставным предложениям.
В Нальчике я написала статью «Переход кратких прила-
гательных в состав безлично-предикативных слов» и с этой
статьей отправилась в Москву искать Е.М. Галкину-Федорук,
которая выделила категорию состояния в безличных пред-
ложениях (В.В. Виноградов рассматривал синтаксические
условия для категории состояния шире).
Я пришла в МГУ (филологический факультет был еще
на Волхонке), нашла кабинет русского языка, заняла един-
ственный свободный стол рукописью статьи, а на свобод-
ный стул села сама и стала ждать профессора (Евдокия Ми-
хайловна была на лекции). Прозвенел звонок, и в кабинет
быстрым шагом вошла полная женщина невысокого роста с
живыми глазами, с простой русской прической (с пучочком
волос на затылке) и с большим портфелем, подошла к «мое-
му» столу (оказалось, это был ее стол), бросила на стол порт-
фель, схватила мою статью, прочитала заголовок и объяви-
ла: «Это неправильно: категория состояния – из наречий».
(Она стоит, а я продолжаю сидеть.) Я ответила: «Я доказы-
19
18
И
С
ТОКИ МОЕЙ ТВ
ОРЧЕСК
ОЙ ДЕЯТЕ
ЛЬН
О
С
Т
И
И
С
ТОКИ МОЕЙ ТВ
ОРЧЕСК
ОЙ ДЕЯТЕ
ЛЬН
О
С
Т
И
ваю, что это так», – и тяну из ее рук мою статью. Она не
отпускает – я тяну и говорю: «Я хочу показать статью Евдо-
кии Михайловне Галкиной-Федорук», – и с ужасом слышу
ответ: «Это я». Я вскочила со стула предельно смущенная..,
но стала просить Евдокию Михайловну согласиться быть
моим научным руководителем. Она сказала: «Кота в мешке
не берут. Вот посмотрю статью и решу. Позвони мне через
неделю». Я позвонила через два дня и получила согласие.
Евдокия Михайловна была в курсе моих дел на протя-
жении всех следующих лет ее жизни. Она была удивитель-
ным человеком и талантливым ученым. Ей принадлежит
первое системное описание наречия как части речи (канди-
датская диссертация), ее докторская – первое многоаспект-
ное описание безличных предложений; она положила нача-
ло изучению эмоциональности и экспрессивности, слова и
понятия и т.д. Е.М. Галкина-Федорук (с соавторами) созда-
ла первые добротные учебники по современному русскому
языку и т.д., и т.д.
Независимая, иногда резкая в оценке работ коллег,
вместе с тем она была романтиком: любила поэзию, особен-
но С. Есенина, сама писала стихи…
Чем больше я ее узнавала, тем больше любила и восхи-
щалась ее жизнелюбием и любознательностью.
Вернемся к моим делам.
В течение года я числилась аспиранткой в Институте
русского языка, где у Е.М. Галкиной-Федорук было пол-
ставки (основная работа – в МГУ). Атмосфера в Институте
была непростой: шла «русско-шведская война», в результа-
те которой Е.М. Галкина-Федорук ушла из Института. Тема
моей кандидатской диссертации «Предложение с безлично-
предикативными словами в современном русском языке
(без инфинитива)». Защита прошла в 1955 году. На защите
моей диссертации Н.Ю. Шведова задала 11 вопросов. Гово-
рили, что меня спасли мои убедительные ответы на вопросы.
Большинство членов Совета проголосовало «за», и я стала
кандидатом филологических наук. Я еще не осознала в пол-
ной мере специфики инфинитива, но уже тогда я поняла,
что в сочетании с инфинитивом (как препозитивным, так и
постпозитивным) безлично-предикативные слова изменя-
ют свою семантику и свой грамматический статус.
В следующие годы проблемы соотношения двусостав-
ных и односоставных предложений, включающих инфини-
тивы и слова на -о, продолжали меня интересовать и нашли
выражение в ряде статей.
Нальчик – это не только работа, но и время интерес-
ных встреч, экскурсий (альплагерь, Голубые озера, Черное
море и т.д.), время первой любви и замужества, рождения
сына и т.д. (В следующие периоды моей жизни плавание,
лыжи, бадминтон, волейбол.)
Обо всем не напишешь! Но кое о чем хочется рассказать.
В Нальчике два лета (на зиму семья уезжала на Чер-
ное море) я учила русскому языку детей Мориса Тореза,
который отдыхал на даче Обкома после тяжелой болезни.
Морис Торез неплохо говорил по-русски. В эти летние ме-
сяцы в Нальчике он изучал произведения В.И. Ленина и,
естественно, не понимал некоторых исторических событий,
о которых упоминал В.И. Ленин. Я тоже этого не знала, но
меня консультировал муж, и я пересказывала то, что узна-
ла, Морису Торезу, удивляя его своими познаниями.
Наши беседы с М. Торезом были двуязычными. Он го-
ворил по-французски (так ему было легче), а я – по-русски,
так как стеснялась своего «прононса». Но мы хорошо по-
нимали друг друга. После трех часов занятий русским язы-
ком (с тремя детьми Мориса Тореза – разного возраста) я
практиковалась во французском с секретарем М. Тореза –
Жермен. К сожалению, со временем я почти полностью по-
теряла французский (не было практики).
Дети любили заниматься со мной. Самые большие
успехи были у младшего (он играл с детьми обслуживающе-
го персонала). Из Нальчика семья Торезов уехала во Фран-
цию. Прощались тепло, дарили друг другу подарки. Стар-
ший сын попросил сочинения Н.С. Лескова. Я подарила ему
библиотечный экземпляр: купить было негде. До сих пор
мне интересно: почему Лесков?
Были и другие интересные эпизоды моей жизни в
Нальчике (кое о чем позже).
Муж защитил кандидатскую диссертацию и устроился
на работу в Мичуринске, где было место и для меня.
В Мичуринск (1959–1972) я, мама и сын приехали в хо-
лодные дни февраля 1959 года. Институт выделил для нас
21
20
И
С
ТОКИ МОЕЙ ТВ
ОРЧЕСК
ОЙ ДЕЯТЕ
ЛЬН
О
С
Т
И
И
С
ТОКИ МОЕЙ ТВ
ОРЧЕСК
ОЙ ДЕЯТЕ
ЛЬН
О
С
Т
И
финский домик без воды, центрального отопления и т.д.
На кухне был большой титан, в комнатах (их было три) –
батареи. До нашего приезда муж жил в гостинице. К наше-
му приезду дом протопили, и мое первое впечатление: «Как
жить в такой жаре!» К утру стало холодно. Так и пошло: то-
пили – невыносимо жарко, не топили – невыносимо холодно,
а ребенку – 10 месяцев. (Летом прекрасный мастер-печник
сложил печку, которая хранила тепло, и все наладилось.)
Институт встретил меня неприветливо. Студенты чет-
вертого курса не были приучены слушать лекции (что-то
читали, болтали, могли перейти с места на место и т.д.). На
практических занятиях я обнаружила, что им никогда не за-
давали домашних заданий, у них и тетрадей не было.
Я уже привыкла в Нальчике к тому, что мое слово – за-
кон, мои распоряжения не обсуждаются, а выполняются…
Лекции мои слушали, конспектировали дополнительную
литературу и т.д. А здесь – ничего… Студенты-девочки в
Мичуринске завели тетради, стали выполнять задания,
но… в этой группе было четыре студента, которые меня иг-
норировали.
На мое счастье, в городе проходил шахматно-шашеч-
ный турнир, в оргкомитете были мои нерадивые парни.
Они пожаловали к И.Я. Лернеру (позднее он прославился
как талантливый дидакт), а Исаак Яковлевич, проводивший
свободное время в нашем доме (его семья была в Москве),
знал, что я прилично играю в шахматы.
Вернемся в Нальчик, где я была чемпионом Кабарды
по женским шахматам, принимала участие в межгородских
соревнованиях: с Пятигорском и Кисловодском и т.д.
Когда мои «лентяи» обратились с просьбой ко мне,
я дала согласие и выиграла все партии. Мои студенты бо-
лели за меня, все партии стояли за моей спиной – и резуль-
тат: завели тетради, стали приличными знатоками русского
языка, установили дисциплину на лекциях, и кто знает та-
кой методический прием, обеспечивающий интерес к изу-
чению русского языка?
Не могу не вспомнить забавный эпизод, связанный с
шахматами. Я еду в Москву из Нальчика, лежу на второй
полке, а внизу мужчина с шахматами в руках бегает по ва-
гону в поисках партнера. Мне надоели его причитания, и я
предложила сыграть с ним партию. В ответ он выразительно
помахал рукой и сказал: «А-а, с вами неинтересно», но по-
том объявил: «Ладно, слезай, сыграем». Я спустилась, и че-
рез пять минут он получил «детский мат». От неожидан-
ности мой партнер ошалел (очень точное слово!) и решил,
что это случайно. Но стал играть более осторожно и тем не
менее проиграл вторую, третью, четвертую… (не помню
точно, сколько). За это время у нашего купе собралась толпа
зрителей-мужчин. Кончилось полным позором для моего
партнера, а я, довольнёшенькая, вернулась на свою полку…
И последнее о шахматах: сын стал неплохо играть в
шахматы, а я (уже в Мичуринске), начав работать над док-
торской, решила закончить шахматные баталии… В по-
следней партии я, выиграв у сына, сказала: «Запомни, я тебя
победила». Больше в шахматы я не играла, а сын (уже в Мо-
скве) стал мастером спорта по шахматам.
Возвращаюсь к мичуринской жизни. Я уже в Нальчике
приобщилась к науке и, несмотря на многочисленные обязан-
ности семейные и институтские, я не переставала занимать-
ся наукой. Мичуринск входил в зональное объединение Юга
России и Северного Кавказа, которым успешно руководила
Г.В. Валимова, талантливый лингвист и прекрасный организа-
тор. Ежегодно в нашей зоне проходили научно-практические
конференции, в которых я принимала активное участие.
По материалам конференций издавались сборники.
В Мичуринске я стала заведовать кафедрой после
смерти предыдущего заведующего. (Не первый раз заме-
нила умерших!) Не без моего давления были отправлены в
годичную научную командировку Ю. Долгов, А. Словягин,
которые защитили кандидатские диссертации у П.А. Ле-
канта. Я пригласила на работу в Мичуринск А.Я. Баудера,
позднее защитившего докторскую диссертацию «Части
речи – структурно-семантическая классификация слов в
современном русском языке» (опубликована в Таллине в
1982 году). На моей кафедре начал научную работу В.В. Хи-
мик, широко известный лингвист, автор «Большого словаря
русской разговорной речи» (СПб., 2004) и др.
Кафедра проводила «Недели русского языка», вечера
русской поэзии и т.д. Я руководила городским семинаром
учителей-словесников. Кафедре стали присылать на внеш-
23
22
И
С
ТОКИ МОЕЙ ТВ
ОРЧЕСК
ОЙ ДЕЯТЕ
ЛЬН
О
С
Т
И
И
С
ТОКИ МОЕЙ ТВ
ОРЧЕСК
ОЙ ДЕЯТЕ
ЛЬН
О
С
Т
И
ний отзыв кандидатские диссертации. Одним словом, мы
стали выпускать студентов с добротной подготовкой к учи-
тельской деятельности. И сейчас я получаю письма с благо-
дарностью за учебу.
Неожиданно ректорат получил из Министерства про-
свещения СССР распоряжение предоставить двум перспек-
тивным кандидатам творческий отпуск (на два года) для
написания докторских диссертаций. Одним из них стала я.
Многие в институте в меня не верили, но мне дала замеча-
тельную рекомендацию Е.М. Галкина-Федорук.
На вопрос соседа, кто у вас главный в доме, пятилет-
ний сын ответил: «Главный у нас папа, а делаем мы все так,
как мама скажет». Поэтому мы с мамой решили, что боль-
шую часть времени я должна работать в Москве.
Два года докторантуры в Москве были до предела за-
полнены работой. Эти годы были непростыми для языко-
знания. Институт русского языка увлекся структуралист-
скими идеями, начались «поиски новой модели описания
грамматики». Далеко не все лингвисты приняли новые
веяния. Многие вспомнили о связи языка с мышлением.
Прошли конференции, посвященные этой проблеме, в МГУ
и Институте языкознания. Материалы второй конферен-
ции были опубликованы в сборнике «Язык и мышление»
(М., 1965), где была и моя статья. Горячими дискуссиями
была встречена «Грамматика современного русского лите-
ратурного языка» (1970, под редакцией Н.Ю. Шведовой).
В этих условиях я написала две книги: «Односостав-
ные предложения в современном русском языке» (опубли-
кована в Москве была позднее, в 1968 году) и «Переходные
конструкции в синтаксисе» (опубликована в Воронеже в
1967 году).
Моя командировка закончилась раньше, я приступи-
ла к работе с сознанием выполненного долга. Но государ-
ство думало иначе. Мичуринский ректорат получил запрос
о сроках защиты диссертации докторантами Бабайцевой и
Сухоруковым.
Что ж! Рукопись второй книги оформила в соответ-
ствии с жанром диссертации и повезла ее в Москву. Пошла
на прием к академику В.В. Виноградову в Институт русско-
го языка.
Ждала приема вместе с Архангельским, который тоже
добивался защиты диссертации по фразеологии. Архангель-
ский мне сказал: «Милая барышня, зачем вам докторская?
Занимайтесь семьей, будете здоровы, и нервы будут крепче».
Но мне уже хотелось быть доктором, пожалуй, не столько
для себя, сколько для мичуринских коллег, злорадствующих
по моему поводу. Я кратко изложила В.В. Виноградову про-
блемы моей работы, спросила, достаточно ли анализа слов
категории состояния. Академик заключил: «Можно из боль-
шого материала сделать фитюльку, и можно на основе одно-
го слова написать стоящую работу». Смысл я передаю пра-
вильно, но за точность формулировки не ручаюсь. «Термин»
Достарыңызбен бөлісу: |