В конце они оба умрут

Я смеюсь и вынимаю из кармана телефон. Он улыбается не на
камеру, его улыбка реально предназначена мне. Я не чувствовал себя
так хорошо с тех пор, как расстался с Эйми.
— Время для фотосессии. Попрыгай на кровати или типа того.
Матео валится на постель лицом вниз. Потом встает и
принимается прыгать и скакать, но быстро поворачивается лицом к
окну, как будто боится, что одно неловкое движение катапультирует
его на улицу.
Я, не прекращая, фотографирую этого клевого, неузнаваемого
Матео.

МАТЕО
19:34
Я сам на себя не похож, и Руфусу это нравится. Да и мне тоже.
Перестав скакать, я сажусь на край кровати и пытаюсь
отдышаться. Руфус садится рядом и берет меня за руку.
— Я хочу тебе кое-что спеть, — говорю я.
Мне ужасно не хочется отпускать его ладонь, но я обещаю себе,
что сейчас займу обе руки делом. Я присаживаюсь за синтезатор.
— Приготовься. Такое выступление случается только раз в жизни.
— Я бросаю взгляд на Руфуса через плечо. — Ты как? Уже чувствуешь
себя особенным?
Руфус притворяется, что совсем не впечатлен.
— Я норм. А вообще немного устал.
— Ну, тогда проснись и почувствуй себя особенным. Папа любил
петь эту песню маме, хотя голос у него гораздо лучше, чем у меня.
С громко бьющимся сердцем я начинаю играть аккорды песни
«
Your Song
» Элтона Джона, но сейчас щеки у меня горят не так сильно,
как в «Кладбище Клинта». Говоря, что Руфус особенный, я не шучу. В
ноты я не очень попадаю, но благодаря ему это меня совсем не заботит.
Я пою про странствующего лекаря, который готовит зелья во
время представлений по всей стране, о том, что мой подарок — это
моя песня, о том, как я сижу на крыше и включаю солнце на небе, о
самых красивых глазах, что я видел на свете, и много еще о чем. Во
время короткого перерыва я поворачиваюсь и замечаю, что Руфус
снимает меня на видео. Я ему улыбаюсь. Руфус подходит и целует
меня в лоб, и я пою ему, когда он так близко: «
I hope you don
’
t mind, I
hope you don
’
t mind, that I put down in words… how wonderful life is now
you
’
re in the world
…» 
[19]

Я допеваю, и в награду мне Руфус улыбается. Это моя победа. В
его глазах стоят слезы.
— Нет, ты все-таки 
прятался 
от меня, Матео. Я всегда хотел
познакомиться с кем-то вроде тебя, и как же отстойно, что я нашел
тебя через тупое приложение.
— А мне нравится «Последний друг», — говорю я. Я хорошо
понимаю, что имеет в виду Руфус, но не хотел бы менять способ
нашего знакомства. — Вот я сидел, искал себе товарища, а нашел тебя,
и ты нашел меня, и мы решили встретиться, прислушавшись к своей
интуиции. Что случилось бы в ином случае? Не гарантирую, что я бы
вообще отсюда вышел или что наши пути пересеклись бы. Точно не в
Последний день. Встреться мы случайно, было бы просто
потрясающе, это правда, но, по-моему, приложение дает человеку
больше шансов с кем-то познакомиться. Мне оно помогло признаться
себе, что я одинок и мне нужно кого-то найти. Просто я не
рассчитывал найти то, что нашел в тебе.
— Ты прав, Матео Торрес.
— Время от времени бываю, Руфус Эметерио. — Я впервые
произношу его имя вслух и надеюсь, что делаю это без ошибок.
Я иду в кухню и приношу кое-что перекусить. Это, конечно, очень
по-детски, но мы играем в семью. Я намазываю крекеры арахисовым
маслом и, предварительно убедившись, что у Руфуса нет аллергии на
орехи, предлагаю их ему вместе со стаканом холодного чая.
— Как прошел твой день, Руфус?
— Лучше некуда, — отвечает он.
— И у меня, — говорю я.
Руфус приглашает меня присесть рядом с ним на край кровати.
— Иди сюда.
Я сажусь, и мы устраиваемся поудобнее лицом к лицу, обхватив
друг друга руками и ногами, и делимся историями из жизни, например

как каждый раз, когда Руфус устраивал истерику, родители заставляли
его садиться с ними посреди комнаты, по типу того как папа отправлял
меня принять душ, чтобы я успокоился.
Руфус рассказывает мне про Оливию, я ему — про Лидию.
Но потом мы перестаем говорить о прошлом.
— Это наш оплот, наш маленький островок. — Руфус чертит
вокруг нас невидимый круг. — Мы никуда отсюда не уйдем. Не
двигаясь, мы не сможем умереть. Понимаешь?
— Может, задушим друг друга в объятьях, — говорю я.
— Уж лучше это, чем любая опасность за пределами нашего
островка.
Я делаю глубокий вдох.
— Но если по какой-то причине этот план не сработает, нам
нужно пообещать друг другу, что мы найдемся на том свете. Руф,
после смерти должна быть жизнь. Это единственное, что может
оправдать такую раннюю смерть.
Руфус кивает.
— Я тебе сильно облегчу задачу по поиску себя. Развешу там
неоновые вывески. Пущу по улицам оркестр.
— Хорошо, потому что я, наверное, буду без очков, — говорю я.
— Не уверен, что они вознесутся вместе со мной.
— То есть ты точно знаешь, что в загробной жизни будет
кинотеатр, но при этом не уверен, что останешься в очках? Какая-то
недоработка в небесном сценарии. — Руфус снимает с меня очки и
надевает их сам. — Ого. Фиговое у тебя зрение.
— И то, что ты отнял у меня очки, делу не помогает. — Перед
глазами туман, я различаю только оттенок его кожи, но не вижу ни
единой черты лица. — Спорим, ты тупо выглядишь.
— Дай-ка я себя сфотографирую. А лучше давай вместе.

Я ничего не вижу, но смотрю прямо перед собой, щурюсь и
улыбаюсь. Руфус возвращает мне очки и показывает получившееся
фото. Глядя на мое лицо, можно подумать, что я только что проснулся.
Мои очки на лице Руфуса — приятный признак близости, как будто мы
знаем друг друга так давно, что легко можем позволить себе подобные
глупости. Никогда не думал, что со мной такое случится.
— Я бы полюбил тебя, если бы у нас было побольше времени, —
выпаливаю я, ведь именно это я чувствую сейчас и чувствовал
множество мгновений, минут и часов назад. — Может быть, и уже
полюбил. Надеюсь, ты не злишься на эти мои слова, я просто точно
знаю, что счастлив. Люди ставят себе временные рамки, отмеряя,
сколько нужно быть знакомыми, чтобы заслужить право говорить
такие слова. Но я не стал бы врать тебе, и не важно, сколько у нас
осталось времени. Люди тратят время, ждут подходящего момента, но
нам такая роскошь не дана. Если бы у нас в запасе была целая жизнь,
держу пари, ты бы устал слушать мои признания в любви, потому что,
я уверен, к этому все идет. Но мы с тобой вот-вот умрем, и поэтому я
хочу повторять столько, сколько вздумается: я люблю тебя, я люблю
тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
[19] «Надеюсь, ты не будешь против, если я скажу тебе вслух, как
прекрасна сейчас моя жизнь, когда в ней есть ты…» (
англ.
)

РУФУС
19:54
— Эй, ты отлично знаешь, что я тоже тебя люблю. — Черт. Чувство
такое сильное, что мне физически больно. — Это не член мой мне
диктует, ты знаешь, я не такой. — Я хочу еще раз его поцеловать,
потому что он воскресил меня, но сейчас я весь напряжен. Если б меня
вдруг подвел здравый смысл, если б я не воевал с таким усилием за то,
чтобы быть собой, я бы снова сделал какую-нибудь тупость и что-
нибудь ударил, так я сейчас зол. — Мир нереально жесток. Я начал
свой Последний день с того, что избил человека за то, что он
встречается с моей бывшей девушкой, а теперь оказался в постели с
потрясающим парнем, которого знаю меньше двадцати четырех
часов… Ужасно. Тебе не кажется?..
— Мне не кажется что? — Двенадцать часов назад Матео
нервничал бы, задавая мне вопрос. Он бы его задал, но тут же
отвернулся бы. Сейчас он смотрит мне прямо в глаза.
Я не хочу спрашивать, но, возможно, Матео думает сейчас о том
же.
— Что мы умрем, потому что познакомились друг с другом?
— Мы узнали, что умрем, еще до того, как познакомились, —
говорит Матео.
— Знаю. Но, может быть, у нас на роду так написано, или на лбу,
или еще где. Знакомятся два парня. Влюбляются. И умирают. — Если
это правда, я долбану кулаком по ближайшей стене. И даже не
пытайтесь меня остановить.
— Это не про нас. — Матео сжимает мои ладони. — Мы умираем
не из-за любви. Мы все равно бы сегодня умерли, что бы ни
произошло с нами за день. Ты не просто помог мне остаться в живых.

Ты научил меня жить. — Он садится ко мне на колени и прижимает
меня к себе, обнимая так крепко, что его сердце бьется о мою грудную
клетку. Готов поспорить, и он чувствует биение моего сердца. —
Познакомились два парня. Влюбились. И прожили жизнь. Вот наша
история.
— Твоя история получше будет. Правда, концовка еще требует
доработки.
— Не думай о концовке, — шепчет Матео мне прямо в ухо. —
Потом отодвигается и смотрит мне в глаза. — Я сомневаюсь, что мир
сейчас в настроении совершать чудеса, так что нам лучше не ждать и
«жили они долго и счастливо». Важно только то, как мы проживаем
сегодняшний день. Я, например, перестал бояться мира и людей,
которые в нем живут.
— А я перестал быть тем, кто мне не нравится, — говорю я. — Я-
старый тебе бы тоже не понравился.
Он улыбается сквозь слезы.
— Ты бы не стал ждать, пока я осмелею. Может, так лучше — все
сделать правильно и побыть счастливыми всего один день, чем
прожить целую жизнь, утопая в ошибках.
Он прав абсолютно во всем.
Мы кладем головы на подушки. Я надеюсь, что мы умрем во сне.
Кажется, это лучший способ уйти.
Я целую своего Последнего друга, потому что верю, что мир не
может пойти на нас войной, если свел нас вместе.

МАТЕО
20:41
Проснувшись, я чувствую себя неуязвимым. Не проверяю, сколько
времени: не хочу, чтобы что-то нарушило мой настрой победителя. В
моем сознании я уже проживаю следующий день. Я победил Отдел
Смерти и его предсказания, я единственный человек в истории,
которому это удалось. Надев очки, я целую Руфуса в лоб и наблюдаю,
как он отдыхает. Я волнуюсь, когда протягиваю руку к его сердцу, и с
облегчением ощущаю, что оно все еще бьется. Он тоже неуязвим.
Я перелезаю через Руфуса; готов поспорить, он убил бы меня
собственными руками, если бы застал за тем, как я покидаю наш
островок безопасности, но я хочу побыть своим папой. Я выхожу из
комнаты и иду в кухню, чтобы приготовить нам чай. Ставлю чайник на
конфорку, проверяю, какие чаи есть у нас в шкафчике, и останавливаю
свой выбор на мятном.
Когда я включаю газ, все внутри меня опускается от чувства
сожаления. Даже когда знаешь, что перед тобой твоя смерть, вспышка
все равно ошарашивает.

РУФУС
20:47
Я просыпаюсь от того, что задыхаюсь в густом дыму. Оглушающая
пожарная сигнализация не дает сосредоточиться. Не знаю, что
происходит, но уверен, что вот он, тот самый момент. Я протягиваю
руку, чтобы разбудить Матео, но рука моя нащупывает в темноте
только мой телефон, который я убираю в карман.
— МАТЕО!
Сигнализация заглушает мои крики, я давлюсь дымом, но
продолжаю выкрикивать его имя. В окно проникает лунный свет, и
только на него мне и приходится рассчитывать. Я хватаю свою
флисовую куртку, оборачиваю ее вокруг лица и ползком начинаю
шарить по полу в поисках Матео. Он должен быть где-то здесь, он
точно не рядом с источником дыма. Я стараюсь не думать, о том, что
Матео сгорел. Нет, этого произойти не могло. Это невозможно.
Я добираюсь до входной двери в квартиру и распахиваю ее,
выпуская часть черного дыма на лестничную площадку. Я
безостановочно кашляю, не могу дышать, и свежий воздух — это
именно то, что мне сейчас необходимо, однако паника делает свое
дело: я подавлен и беспомощен и готов уже начать обратный отсчет.
Твою мать, как же тяжело дышать. На лестничной площадке собрались
соседи, о которых Матео ничего мне не рассказывал. Он столько всего
не успел мне рассказать… Но это ничего. У нас будет еще пара-тройка
часов, когда я его найду.
— Мы уже вызвали пожарную бригаду, — говорит какая-то
женщина.
— Принесите ему воды, — говорит какой-то мужчина,
похлопывая меня по спине, пока я продолжаю задыхаться.

— Я сегодня получил от Матео записку, — говорит другой
мужчина. — В ней он сообщил, что скоро его не станет, и просил не
беспокоиться о плите… Когда он вернулся домой? Я стучался днем, но
его не было!
Я отчаянно откашливаюсь, насколько это, конечно, возможно,
после чего отталкиваю мужчину в сторону с такой силой, о которой я
даже не подозревал. Я снова вбегаю в горящую квартиру и
направляюсь прямо в кухню, из которой выбиваются оранжевые
всполохи. В квартире жарко, мне никогда в жизни не было так жарко.
В моей жизни не было жары сильнее, чем на Кубе во время каникул,
когда мы с семьей проводили время на пляже Варадеро. Не понимаю,
почему Матео не остался лежать в постели, мы же, мать его,
договорились. Без понятия, в чем была проблема с плитой, но если я
успел понять, что Матео за человек (а я, черт возьми, успел), держу
пари, он хотел сделать что-нибудь приятное для нас двоих. Что-то, что
совершенно не стоило его жизни.
Я иду навстречу пламени.
Уже приготовившись вбежать в кухню, я задеваю ногой что-то
твердое. Я падаю на колени, и оказывается, что это рука, которая
должна была обнимать меня при пробуждении. Я хватаю Матео, и
пальцы погружаются в обожженную кожу, я рыдаю в голос,
нащупывая вторую руку и вытаскивая тело из огня и дыма, к тем
придуркам, которые сейчас орут мне что-то из дверного проема, а сами
не нашли в себе смелости зайти в квартиру и спасти пару подростков.
На Матео падает свет с лестничной площадки. Его спина сильно
обгорела. Я переворачиваю его и вижу, что половина лица сгорела до
кости, вторая половина темно-красного цвета. Я подкладываю руку
ему под шею, прижимаю к себе и начинаю укачивать, как ребенка.
— Проснись, Матео. Просыпайся, просыпайся, — умоляю я. —
Зачем же ты вылез из постели… Мы же договорились, что не будем…

— Не надо было ему вставать с кровати, не надо было бросать меня в
доме, полном огня и дыма.
Приезжает пожарная бригада. Соседи пытаются оттащить меня от
Матео, я размахиваюсь и ударяю одного из них в надежде на то, что,
если я уложу одного, остальные либо от меня отстанут, либо, наоборот,
всей толпой окажутся в объятом огнем помещении. Мне так хочется
отхлестать Матео по щекам, чтобы разбудить его, но бить его по лицу
нельзя, его и так не пощадил огонь. Глупый Матео, он никак не хочет
просыпаться, чтоб его.
Рядом со мной присаживается на колени пожарный.
— Давайте мы отнесем его в машину скорой помощи.
Я наконец сдаюсь.
— Он не получал предупреждения, — вру я. — Доставьте его в
больницу как можно скорее, прошу.
Я не отхожу от Матео, когда его везут на каталке в лифт, через
холл и далее к машине скорой помощи. Врач проверяет пульс Матео и
смотрит на меня с сочувствием. Сраное дерьмо.
— Нам нужно доставить его в больницу, вы же ви-дите! —
говорю я. — Ну же! Что вы тут топчетесь! Поехали!
— Мне очень жаль. Он умер.
— СДЕЛАЙТЕ СВОЮ РАБОТУ И НЕМЕДЛЕННО ОТВЕЗИТЕ
ЕГО В ГРЕБАНУЮ БОЛЬНИЦУ!
Другой врач открывает заднюю дверь скорой, но не вкатывает
каталку с Матео внутрь. А достает черный мешок с застежкой-
молнией.
Только не это.
Я выхватываю мешок у него из рук и выбрасываю в кусты, потому
что такие мешки предназначены для трупов, а Матео еще жив. Я снова
поворачиваюсь к нему, давлюсь слезами и просто подыхаю.

— Ну же, Матео, это я, Руф. Ты же меня слышишь, да? Это Руф.
Просыпайся. Прошу, очнись.
21:16
Я сижу на обочине, а медики засовывают в мешок Матео Торреса.
21:24
Меня осматривает врач, пока машина скорой помощи на полной
скорости везет нас в больницу Страус Мемориал. Сидя в скорой, я
снова и снова вспоминаю, как погибла моя семья. Сердце горит в
груди; я ужасно злюсь на Матео за то, что он умер раньше меня. Не
хочу сидеть в скорой, хочу найти велопрокат или просто убежать,
несмотря на то что дышать так больно, и в то же время не могу
оставить Матео тут одного.
Я рассказываю парню в мешке для трупов обо всем, что мы
планировали делать вместе, но он меня не слышит.
В больнице нас разделяют: меня уводят в реанимацию, а Матео
везут на каталке в морг.
Сердце горит у меня в груди.
21:37
Я лежу на больничной койке и дышу через кислородную маску,
параллельно читая полные любви послания от плутонцев под моими
фотками в инстаграме. Здесь нет идиотских плачущих смайликов, они
знают, что я этого всего терпеть не могу. Больше всего меня
пронимают их сообщения под моей последней фотографией с Матео:

жүктеу/скачать 2,17 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: