В конце они оба умрут

— В общем, Тимоти, от лица всех сотрудников Отдела Смерти
приношу вам свои соболезнования. Нам очень жаль вас терять.
Проживите этот день на полную, хорошо?
— Я Матео.
— Простите, Матео. Я до смерти устала. Какой-то бесконечный
сегодня день, звонки отнимают столько сил, сплошной стресс…
Я бросаю трубку. Знаю, это очень невежливо. Знаю, но не могу
слушать, как кто-то ноет о своем стрессе, когда сам я могу откинуться
в течение часа. Да что там часа — десяти минут. Например, подавлюсь
леденцом от кашля. Или решу куда-нибудь пойти, а потом упаду на
лестнице и сверну себе шею, даже не выйдя из дома. Или кто-то
вломится ко мне в квартиру и убьет меня… Единственное, что смело
можно исключить, — это смерть от старости.
Я опускаюсь на колени. Сегодня все закончится, и от меня больше
вообще ничего не зависит. Я не могу пуститься в путь по кишащим
драконами землям, чтобы найти себе волшебный скипетр и остановить
смерть. Не могу вскочить на ковер-самолет и отправиться на поиски
джинна, который исполнит мое желание и дарует шанс прожить мою
скромную жизнь до конца. Можно, конечно, поискать какого-нибудь
сумасшедшего ученого, который заморозит меня в криогенной камере,
но есть вероятность, что я погибну прямо в ходе безумного
эксперимента. Смерти избежать невозможно, и сегодня избежать ее не
удастся мне.
Список людей, по которым я буду скучать (если мертвые вообще
способны по кому-либо скучать), такой короткий, что его и списком-то
не назовешь. Это папа, потому что он делал для меня все что мог. Это
моя лучшая подруга Лидия, не только потому что она не игнорировала
меня в школьных коридорах, но и потому что всегда садилась напротив
в столовой, делала со мной на пару проекты по географии и мечтала,

как однажды станет экологом, который спасет мир, а я отплачу ей тем,
что буду в нем жить. Вот и весь список.
Ну а если бы кто-нибудь спросил, по кому я скучать
 не буду
,
ответить мне было бы и вовсе нечего. Зла мне никогда не причиняли.
Я даже знаю, почему никто так и не решился попробовать завязать
со мной дружбу. Правда, знаю. Я жесть какой параноик. Бывало,
одноклассники приглашали меня покататься на роликах в парке или
погонять на машине поздно вечером, но я вечно соскакивал, потому
что 
а вдруг что-нибудь пойдет не так и мы умрем
.
Кажется, больше всего я буду сожалеть об упущенных
возможностях, ведь я прохлопал ушами все свои шансы по-
настоящему пожить и найти близких друзей среди ребят, с которыми
просидел в одном классе четыре года. Буду сожалеть обо всех ночевках
с одноклассниками, которые пропустил: где все галдели до утра,
играли в 
Xbox Infinity
и настольные игры, — пропустил, потому что
трусил.
Но больше всего я буду сожалеть о Будущем Матео, который,
глядишь, расслабился бы и начал жить. Его трудно нарисовать в
воображении, но я представляю его человеком, который не боится
пробовать новое, к примеру раскуривает косяк с друзьями, получает
водительские права или летит в Пуэрто-Рико, чтобы разузнать
побольше о своих корнях. Может быть, он с кем-то встречается, и не
исключено, что он счастлив. Наверняка он развлекает своих друзей
игрой на пианино и поет для них песни. У него на похоронах точно
было бы полно народу — людей, которым не удалось в последний раз
его обнять, — и церемония растянулась бы на целые выходные.
У Будущего Матео список тех, по кому он будет скучать, был бы
длиннее.
Но мне не суждено стать Будущим Матео. Никто со мной не
накурится, никто не станет слушать, как я играю на пианино, никто не

сядет рядом в машину моего отца, когда я получу права. Мне не
доведется спорить с друзьями за лучшие ботинки для боулинга или за
право управлять Росомахой на приставке.
Я снова сползаю на пол и думаю о том, что теперь я пан или
пропал. Точнее, даже не так.
Сначала пан, потом пропал.
00:42
Папа всегда принимает горячий душ, когда расстроен или недоволен
собой, — этот ритуал его успокаивает. Я начал за ним повторять лет в
тринадцать, потому что на поверхность стали всплывать сбивчивые
Матео-мысли и мне необходимы были тонны Матео-времени, чтобы с
ними разобраться. Сейчас я стою под душем потому, что чувствую
себя виноватым: я ведь смел надеяться, что миру — или хотя бы какой-
то его части, за исключением Лидии и папы, — будет грустно меня
потерять. Я отказывался быть смелым все те дни, в которые мне не
звонили с предупреждением. Я потратил впустую все вчера, а в запасе
у меня не осталось ни единого завтра.
Я никому ничего не скажу. Кроме папы, но он вообще сейчас без
сознания, так что это не в счет. Не хочу провести последний день
своей жизни, гадая, искренни ли со мной окружающие, когда говорят,
как они опечалены. Нельзя проводить последние часы на Земле,
сомневаясь в тех, кто рядом.
И все же мне придется выйти из квартиры, как-то убедить себя,
что сейчас самый обычный день. Нужно повидаться с папой в
больнице и подержать его за руку в первый раз с тех пор, как я был
ребенком. В первый — и последний… Черт, последний раз в жизни.
Меня не станет раньше, чем я успею свыкнуться с тем, что
смертен.

Еще мне нужно повидать Лидию и ее годовалую дочку Пенни.
Когда малышка родилась, Лидия нарекла меня ее крестным, и самое
отстойное, что именно я должен был позаботиться о девочке в случае,
если Лидии не станет, ведь ее парень, Кристиан, умер чуть больше
года назад. Только как восемнадцатилетний подросток без средств к
существованию сможет позаботиться о ребенке? Правильно, никак. Но
предполагалось, что я повзрослею и буду рассказывать Пенни о ее
маме, которая спасала планету, и о ее клевом папе; что я заберу ее к
себе, когда стану финансово независим и эмоционально готов. Однако
меня выбрасывает из ее жизни даже раньше, чем я успеваю стать для
нее кем-то большим, чем просто парнем в фотоальбоме — парнем, о
котором Лидия, возможно, однажды что-нибудь расскажет, пока Пенни
будет кивать и, быть может, смеяться над моими очками, а потом,
перевернув страницу, искать родственников, которых в самом деле
знает и любит.
Мне даже призраком для нее не стать. Но это не повод не
пощекотать ее в последний раз, не вытереть с лица пюре из кабачков и
зеленого горошка и не дать Лидии небольшую передышку, чтобы она
сосредоточилась на подготовке к экзаменам, почистила зубы,
причесалась или вздремнула.
После этого я как-нибудь оторвусь от своей лучшей подруги и ее
дочки и буду вынужден пойти и начать жить.
Я выключаю кран, и вода тут же перестает на меня капать.
Сегодня нельзя целый час торчать в душе. Я беру с раковины очки и
надеваю их. Вылезая из ванны, я поскальзываюсь и, падая навзничь,
думаю: вот сейчас и проверим, на самом ли деле перед глазами
проносится жизнь, — но в последний миг хватаюсь за сушилку для
полотенца и удерживаю равновесие. Я вдыхаю и выдыхаю, вдыхаю и
выдыхаю: умереть таким образом было бы весьма печально. Кто-
нибудь обязательно добавил бы мой случай в раздел «Откинулись в

душе» в блоге «Тупые смерти» — это жутко популярный сайт, который
ужасно меня бесит.
Мне нужно скорее уйти отсюда и пойти пожить, но для начала —
выбраться из квартиры живым.
00:56
Я пишу благодарственные записки соседям из квартир 4Е и 4А и в них
сообщаю, что настал мой Последний день. Пока папа в больнице,
Эллиот из 4Е присматривал за мной и приносил ужин, тем более что
всю последнюю неделю у меня не работала газовая плита. Это я так
папины эмпанады 
[2]
 пожарил. Шон из 4А хотел зайти в субботу
починить конфорку, но теперь это делать необязательно. Папа знает,
как ее починить, и, когда меня не станет, наверняка захочет на что-
нибудь отвлечься.
Я иду к гардеробу, достаю фланелевую рубашку в серо-голубую
клетку, которую Лидия подарила мне на восемнадцатилетие, и надеваю
поверх белой футболки. Я ни разу не носил ее на улице. Сегодня эта
рубашка — способ быть ближе к Лидии.
Я смотрю на часы. Раньше они были папины, но он отдал их мне,
когда купил себе цифровые со светящимся экраном (у папы плохое
зрение). Почти час ночи. В любой другой день я бы до утра играл в
видеоигры, наплевав на то, что в школе буду чувствовать себя
разбитым, — все равно отосплюсь в «окнах» между уроками. Конечно,
не стоило так разбрасываться свободным временем, ведь я мог бы
взять еще один предмет по выбору, например рисование — и плевать,
что, хоть убей, не умею рисовать. (Нет, разумеется, убивать меня не
надо. Просто мне хотелось бы думать, что сейчас прошлое уже не
имеет значения, однако для меня все-таки имеет.)
Может, надо было пойти в музыкальную группу пианистом? Стал
бы популярным, потом поднялся бы на ступеньку выше, начал бы петь

в хоре, после — дуэтом с кем-нибудь классным, а там и до соло
недалеко, если собрать волю в кулак. Черт, даже драмкружок мог быть
прикольным факультативом, доведись мне сыграть роль вне зоны
своего комфорта. Но нет, я решил, что в свободное время лучше
дремать в одиночестве.
На часах 00:58. Когда цифра сменится на 01:00, я обязан выйти из
квартиры. Дом был моим храмом и моей тюрьмой, и вот в первый раз
в жизни мне нужно покинуть его и вдохнуть свежего воздуха, а не
насильно продираться сквозь него, чтобы добраться из пункта А в
пункт Б, как это обычно бывает. Нужно посчитать деревья, может
быть, спеть любимую песню, опустив ноги в Гудзон, и сделать все
возможное, чтобы обо мне вспоминали как о парне, который слишком
рано умер.
01:00
Даже не верится, что я больше не вернусь в свою спальню.
Я отпираю замок, поворачиваю дверную ручку и открываю дверь.
Затем мотаю головой и захлопываю ее обратно.
Я не хочу выходить в мир, который убьет меня раньше времени.
[2] Латиноамериканские пирожки.

РУФУС ЭМЕТЕРИО
01:05
Когда мне звонит Отдел Смерти, я до смерти луплю нового бойфренда
своей бывшей. Я сижу на нем сверху, коленями прижав к земле его
плечи, и единственная причина, по которой он сейчас не получит в
глаз, это громкий рингтон Отдела Смерти, который все так хорошо
знают либо из личного опыта, либо из новостей, либо из любого
вшивого сериала, где с его помощью добиваются эффекта нависшей
опасности — 

жүктеу/скачать 2,17 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: