В конце они оба умрут

восемнадцатилетия, у Тэго и Малкольма тоже. У них обоих дни
рождения в ноябре. Мы с Тэго поступили в колледж и решили, что
Малкольм может пожить у нас в общаге до тех пор, пока не устроится
сам. А теперь черт знает, что будет дальше, и как же тошно, что меня
все эти проблемы уже не коснутся. Но сейчас Малкольм и Тэго со
мной — и это главное. Они были рядом с того самого дня, как я попал
в интернат. Всегда — и во время семейных праздников, и во время
вечернего нытья — они были рядом, справа и слева от меня.
Останавливаться я не планировал, но все-таки торможу, когда
вижу церковь, куда приходил спустя месяц после несчастного случая.
То были мои первые выходные с Эйми. Здание монолитное, с темно-
красными башенками и отделкой из грязно-белого кирпича. Я хочу
сфотографировать витражи, но, боюсь, вспышка все испортит. А
впрочем, неважно. Если фотография достойна инстаграма, я все равно
накладываю на нее классический черно-белый фильтр. Проблема лишь
в том, что вряд ли снимок церкви, сделанный рукой такого
безбожника, как я, — лучшая последняя фотка для моих семидесяти
подписчиков. (Хештег #вотужнет.)
— Ты чего, Руф?
— Это церковь, в которой Эйми играла для меня на пианино, —
отвечаю я.
Она католичка, но мне свою веру не навязывала. Мы
разговаривали о музыке, и я упомянул, что с недавних пор тащусь от
классики, которую раньше часто включала Оливия, когда занималась.
Эйми решила, что я должен услышать эту музыку вживую, и захотела
лично ее для меня исполнить.
— Нужно рассказать ей о звонке.
Тэго дергается. Уверен, его так и подмывает напомнить мне, что
Эйми хочет от меня отдохнуть, но ведь в Последний день это уже не
имеет никакого значения.
Я слезаю с велосипеда и откидываю подножку. Далеко от парней я
не отхожу, просто делаю пару шагов ко входу, и в этот миг из церкви
выходит священник, сопровождающий женщину в слезах. Она
постукивает кольцами на руке, кажется, с топазами. Похожие мама
как-то заложила в ломбарде, чтобы купить Оливии билеты на концерт
в день ее тринадцатилетия. Должно быть, эта женщина Обреченная
или знает Обреченного. Ночные смены в народе недаром называют

«мертвыми», и сейчас это больше не шутка. Малкольм и Тэго вечно
стебутся над священниками, которые сторонятся Отдела Смерти и его
«нечистых сатанинских видений», но все-таки круто, что некоторые
священники и монахини работают с Обреченными далеко за полночь,
отпуская грехи, крестя некрещеных и все такое прочее.
Если где-то там есть Бог, как верила мама, надеюсь, сегодня он
меня поддержит.
Я звоню Эйми. Шесть гудков, после чего включается голосовая
почта. Я набираю еще раз — та же история. Пробую снова, и голосовая
почта включается уже после трех гудков. Эйми не хочет со мной
разговаривать.
Я набираю сообщение:
Мне позвонил Отдел Смерти. Может, и ты позвонишь.
Но нет, я не мудак и не могу это отправить.
Я исправляю:
Мне позвонил Отдел Смерти. Можешь перезвонить?
Не проходит и минуты, как раздается звонок. Обычная мелодия, а
не сирена Отдела Смерти, от которой замирает сердце. Это Эйми.
— Привет.
— Ты серьезно? — с ходу спрашивает она.
Если бы я пошутил, она бы точно убила меня за ложную тревогу.
Тэго однажды так соврал, лишь бы привлечь внимание, но Эйми
быстро его раскусила.
— Да. Мне нужно тебя увидеть.
— Где ты? — Она говорит мягко и не пытается повесить трубку,
как все последние разы.
— У церкви, куда ты меня приводила, — говорю я. Здесь капец
как спокойно, будто я мог бы провести тут весь день и дожить до
завтра. — С Малкольмом и Тэго.
— Почему вы не в Плутоне? Где это вы бродите в понедельник
ночью?
Мне нужно больше времени, чтобы ответить на этот вопрос.
Может быть, лет восемьдесят, но столько у меня нет, а взять себя в
руки и рассказать все прямо сейчас я не готов.
— Мы сейчас на пути к Плутону. Давай встретимся там?
— Что? Нет. Оставайся в церкви, я сейчас приеду.
— Я не умру, пока снова тебя не увижу, поверь…

— Ты не неуязвимый, придурок! — Теперь Эйми плачет, и голос
ее дрожит так же, как в тот вечер, когда мы попали под дождь без
курток. — Господи, ты меня прости, но знаешь, сколько было случаев,
когда Обреченные давали такие обещания, а потом им на голову
падало пианино?
— Думаю, не так уж и много, — говорю я. — Смерть от падения
пианино — явление не такое уж частое по теории вероятности.
— Ничего смешного, Руфус. Я одеваюсь, а ты не двигайся с места.
Мне нужно максимум тридцать минут.
Надеюсь, она простит меня за все, в том числе за сегодняшнее.
Мы встретимся раньше, чем Пек до нее доберется, и я успею
рассказать историю со своей стороны. Уверен, Пек поедет домой,
приведет себя в порядок и позвонит ей с телефона брата, чтобы
поведать, какой я монстр. Лучше, конечно, так, чем если он позвонит
копам, иначе я проведу свой Последний день за решеткой или, чего
доброго, подвернусь какому-нибудь случайному легавому под дубинку.
Думать обо всем этом мне не хочется; я просто хочу встретиться с
Эйми и попрощаться с плутонцами как друг, которого они знают, а не
как чудовище, которым я стал этой ночью.
— Встречаемся дома. Просто… приезжай. Пока, Эйми.
Я вешаю трубку раньше, чем она успевает возразить. Потом
сажусь на велосипед, в то время как телефон вновь начинает
трезвонить.
— Какой план? — спрашивает Малкольм.
— Возвращаемся в Плутон, — говорю я. — Вам, ребята,
предстоит организовать мои похороны.
Я проверяю время: 01:30.
Есть вероятность, что кто-нибудь из плутонцев тоже получит
предупреждение. Я им этого не желаю, но, быть может, мне не
придется умирать одному.
А может, такова моя участь.

жүктеу/скачать 1,4 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: