Глава 16 Немного о времени

Лора Карстенсен – исследователь Стэнфордского университета –
занимается изучением времени. Когда ей исполнился двадцать один год,
она попала в автомобильную аварию и несколько месяцев пролежала в
больнице, где начала размышлять о том, как молодые и пожилые люди
воспринимают время, отведенное им на земную жизнь. Эти размышления
помогли ей сделать карьеру: она стала изучать отношение людей к
возрасту и времени и то, какое влияние это оказывает на их жизнь.
В ходе одного из последних проектов Лора Карстенсен, работая с
молодыми людьми в возрасте от двадцати до тридцати лет, пыталась
разобраться, почему одни люди делают пенсионные сбережения, а другие
нет. Должна вам честно признаться, что за все время моего общения с
юношами и девушками двадцати с лишним лет вопрос о пенсионных
планах почти никогда не поднимался. Было бы очень хорошо копить
деньги начиная с двадцати лет, но в этом возрасте есть и более насущные
проблемы, такие как оплата счетов и погашение кредита. Поэтому в
исследованиях Лоры Карстенсен мое внимание привлекли не вопросы,
связанные с пенсионным обеспечением, а скорее метод, который она
применила.
Для того чтобы помочь молодым людям двадцати с лишним лет
представить, какими они станут в будущем, Лора Карстенсен использовала
виртуальную реальность
[160]
. В одном случае условия эксперимента были
такими: двадцать пять участников должны были погрузиться в
виртуальную реальность и увидеть в виртуальном зеркале цифровое
изображение самих себя в текущий момент. В другом двадцать пять
испытуемых погружались в ту же виртуальную реальность, но вместо
цифровой версии самих себя в текущий момент они видели себя,
постаревших, в будущем. Таким образом, вторая группа участников
эксперимента видела проекцию того, как они будут выглядеть в старости.
После того как испытуемые вышли из виртуальной реальности, их
попросили положить какую-то сумму денег на гипотетический пенсионный
сберегательный счет. Те участники эксперимента, которые видели в
зеркале текущую версию себя, положили на этот счет в среднем по 73,9
доллара, тогда как те, которые видели себя в будущем, внесли на
пенсионный счет более чем вдвое больше, в среднем по 178,1 доллара.
Это исследование поднимает, пусть и в виртуальном пространстве,
главную проблему поведения человека: смещение предпочтений в пользу
настоящего. Люди всех возрастов и слоев общества не воспринимают
будущее всерьез, предпочитая сегодняшнее вознаграждение тому, которое

могут получить завтра
[161]
. Для нас важнее иметь 100 долларов сейчас, чем
150 долларов в следующем месяце. Мы выбираем шоколадное пирожное и
обновку сейчас, а с тренажерным залом и кредитной карточкой решаем
разобраться позже. И это свойственно не только молодым людям после
двадцати. Это общечеловеческое качество, лежащее в основе пагубных
привычек, прокрастинации
{18}
, проблем со здоровьем и легкомысленного
отношения к пенсионным сбережениям. Во многих случаях бывает трудно
думать о том, что произойдет в неопределенном будущем, и придавать
этому какое-то значение.
Однако двадцати-тридцатилетние особенно предрасположены к
смещению предпочтений в пользу настоящего. В их мозге еще происходит
процесс формирования опережающего мышления, которое необходимо для
предвидения последствий и планирования будущего. А когда они все же
обращаются к близким друзьям и старшим людям с вопросами о жизни, те
только хлопают их по плечу и произносят дежурные фразы типа: «Все
образуется. У тебя еще масса времени впереди».
С другой стороны, похождения двадцатилетних встречают с большим
энтузиазмом: «Жизнь дается только один раз» или «Веселись, пока есть
такая возможность». Подобные призывы поощряют риск и поступки,
которые один исследователь назвал поведением по принципу «сейчас или
никогда» и которые на самом деле не делают нас счастливыми:
бесконечные вечеринки, множество случайных связей, нежелание брать на
себя ответственность, лень, отсутствие настоящей работы
[162]
.
Юноши и девушки двадцати с лишним лет постоянно слышат о том,
что у них впереди много времени для трудностей взрослой жизни, но очень
мало для того, что принято считать приятным времяпрепровождением.
Именно поэтому жить настоящим моментом легко. Соединить настоящее с
будущим – вот поистине трудная задача.
Однажды я выбирала что-то в магазине одежды и случайно услышала
разговор двух продавцов, которые складывали рубашки. Парень сказал
девушке примерно следующее:
– Все говорят мне, что я должен бросать курить. С какой стати? Зачем
мне жить до девяноста пяти вместо восьмидесяти пяти? Кому нужны
лишние десять лет жизни, если ты уже стар, все твои друзья мертвы, а ты
влачишь жалкое существование? Если бы отказ от курения вернул мне мои
двадцать лет, я бы не задумываясь бросил. Но мне уже двадцать восемь.
Почему я должен прекратить получать удовольствие от жизни сейчас

только ради того, чтобы стать старым и дожить до девяноста с лишним
лет?
Мне хотелось буквально затолкнуть этого продавца в камеру
виртуальной реальности и показать ему, что рак легких ужасен в любом
возрасте. Но я была не на работе, поэтому заставила себя промолчать.
Остаток дня я размышляла об услышанном. Речь шла не о курении и
даже не о здоровье. Речь шла о времени. Понятно, что парень говорил о
настоящем, но я обратила внимание на то, что для него как будто не было
ничего между возрастом двадцать восемь и восемьдесят пять лет. В его
понимании жизнь состояла из таких этапов: от двадцати до тридцати лет, а
затем и смерть не за горами. Он даже не упомянул о том, что будет
происходить в его жизни в тридцать, сорок, шестьдесят или семьдесят лет;
у него не было ни малейшего представления о том, чем он будет
заниматься в этом возрасте. Этот молодой человек не мог представить себя
никем другим, кроме парня двадцати с лишним лет, вся жизнь которого
сводится к общению с друзьями, а все остальное придет само по себе.
Во многих культурах используется фраза memento more («помни о
смерти»), чтобы напомнить нам о том, что мы смертны; ту же роль играют
скелеты и увядающие цветы в произведениях искусства или в оформлении
витрин. В прошлые столетия было принято рисовать на портретах
увядшую розу в руке или часы в виде черепа, что символизировало течение
времени. В своей практике я часто вижу, что многим молодым людям
двадцати с лишним лет трудно думать о будущем. Им необходимо
напоминание memento vitae («помни о жизни»), для того чтобы они не
забывали: жизнь продолжается, а после тридцати она может быть даже
гораздо интереснее.
Рейчел работала барменом в ресторане, после того как бросила учебу в
университете, где изучала общественное здравоохранение. Ей не нравилась
эта область, и она считала, что ее диплом по истории и культуре США
больше подходит для работы в сфере юриспруденции. Проблема была в
том, что прошло уже два года после окончания учебы, а Рейчел еще ничего
не сделала для получения степени доктора права.
Рейчел работала в вечернюю смену, поэтому после закрытия ресторана
часто оставалась там с другими официантами, и они весело проводили
время. Затем она ночевала прямо в ресторане, а днем пыталась увидеться с
друзьями, которые не работали вместе с ней. После одной такой вечеринки
подруга осталась ночевать у Рейчел и в десять часов утра вскочила с
постели с возгласом: «Боже мой, не могу поверить, что я проспала так

долго! У меня куча дел. Мне нужно бежать!» В тот день Рейчел пришла ко
мне на сеанс, сделав не очень приятное для себя открытие, что она часто
спит до полудня.
– Я такая рассеянная, – призналась она. – Я просто не могу следить за
ходом времени.
Когда я спросила Рейчел, каковы причины ее рассеянности, она
пожаловалась, что рабочий график не позволяет ей жить в одном ритме с
окружающим миром. Кроме того, ее постоянно выбивали из колеи какие-то
дела или проблемы с парнями. А иногда она целями днями смотрела
сериал «Закон и порядок» и предавалась мечтам. Даже когда Рейчел
пробовала что-либо сделать, появлялась масса предлогов уклониться от
этого.
– Я смотрю на экран компьютера и пытаюсь написать письмо своему
старому преподавателю с просьбой дать мне рекомендацию для
поступления в юридическую школу или что-либо в этом роде. Я знаю, что
должна это сделать, но с облегчением все бросаю, когда мне приходит от
кого-то сообщение в сети или по телефону, – сказала она. – Мне проще
думать о чем-то другом.
Однажды Рейчел пришла ко мне на сеанс днем, поменявшись с кем-то
сменой. Она швырнула сумку на диван и проворчала, усаживаясь:
– Мне так надоели эти рестораны, и я терпеть не могу работать в
обеденную смену. Все клиенты, приходящие обедать, обращаются с
официантами и барменами как с людьми второго сорта. И меня не
покидает мысль, что я могла бы иметь работу не хуже, чем у них, если бы
захотела, – пожаловалась Рейчел.
Когда мои клиенты устают от чего-то, а я устаю об этом слушать, в
большинстве случаев это означает, что пора что-то менять.
– Давай поговорим об этом, – предложила я. – Какую работу ты могла
бы иметь?
– Юриста. Они не умнее меня.
– Хорошо. Возможно, они действительно не умнее тебя. Но все же есть
то, чем они от тебя отличаются в данный момент.
– Юридическая школа. Я знаю.
– Но это еще не все. Есть еще подготовительные курсы для сдачи
вступительного теста и сам тест. А еще заявления. Рекомендательные
письма. Собеседования. Три года учебы плюс летняя стажировка. Коллегия
адвокатов. И только после всего этого ты получишь новую работу.
– Я знаю, знаю, – раздраженно воскликнула Рейчел.
Я подождала, пока ее раздражение пройдет, а затем сказала:

– Наверное, тебе кажется, будто я на тебя давлю.
– Я знаю, что вы делаете свою работу. Но в наше время все самое
важное в жизни происходит позже, чем когда-то, – в возрасте от тридцати
до сорока лет.
Я вспомнила о своих двадцатилетних клиентах и возразила:
– Тут есть большая разница: одно дело, когда что-то уже происходит в
жизни после тридцати, и совсем другое – в этом возрасте это «что-то»
только начинать.
Я подошла к столу и взяла карандаш и бумагу.
– Я хочу нарисовать линию времени. Помоги мне ее заполнить.
– Никакой линии времени, – медленно произнесла Рейчел, бросив на
меня перепуганный взгляд. – Я не хочу быть одной из тех девушек, у
которых на телефоне фотография обручального кольца, ведь я пока что
одна. Я говорю всем, что выйду замуж в сорок лет и рожу первого ребенка
в сорок пять. Мне не нужна никакая линия времени.
– Похоже, что все-таки нужна, – возразила я.
Смещение предпочтений в пользу настоящего проявляется особенно
сильно у тех молодых людей двадцати с лишним лет, которые
устанавливают большую психологическую дистанцию между настоящим и
будущим
[163]
. Любовь или работа может казаться им весьма отдаленной во
времени, – так Рейчел отбросила далеко в будущее замужество и рождение
детей. Кроме того, будущее может оказаться отдаленным в социальном
плане: так бывает, когда мы общаемся с людьми, которые тоже не говорят
о будущем. Впоследствии оно может показаться нам отдаленным даже в
пространственном отношении, если мы планируем поселиться в каком-то
другом месте.
Проблема в том, что ощущение отдаленности от будущего влечет за
собой абстрагирование от него; абстрагирование еще больше усиливает
ощущение отдаленности – и так по кругу. Чем отдаленнее кажутся нам
любовь и работа, тем меньше нам нужно о них думать; чем меньше мы
думаем о любви и работе, тем более отдаленными от них себя чувствуем. Я
начала рисовать линию времени, для того чтобы приблизить будущее
Рейчел и направить ее мысли в более конкретное русло.
– Тебе сейчас двадцать шесть лет. Когда ты собираешься поступать в
юридическую школу? – спросила я с карандашом руке.
– Я точно не знаю. Ваша линия времени заставляет меня нервничать, –
засмеялась Рейчел, – так что я даже думать не могу о том, что это
произойдет в следующем году. Но определенно до тридцати. Я

стопроцентно не буду работать барменом в тридцать лет.
– Хорошо. Если ты поступишь в юридическую школу около тридцати,
тебе понадобится три года на то, чтобы ее окончить. А еще минимум год
до начала учебы нужно потратить на подготовку и сдачу теста, подачу
заявлений и поиск рекомендательных писем. После окончания учебы
потребуется, по всей вероятности, еще год для получения разрешения на
юридическую практику и поиска работы. В сумме это минимум пять лет.
Так что если ты начнешь этот процесс в тридцать, то станешь одним из тех
юристов, которые обедают в твоем ресторане, не раньше чем через пять
лет. К тому времени тебе исполнится тридцать пять. Как ты на это
смотришь?
– Вроде бы все в порядке…
– Напомни мне, пожалуйста, когда ты собираешься выйти замуж? В
сорок лет? – я отметила это на линии времени.
Рейчел начала сомневаться.
– А родить ребенка в сорок пять? Ты уверена?
– Нет, не совсем. Я имела в виду, что все это еще так далеко. Я не хочу
беспокоиться об этом сейчас.
– Вот именно. Ты относишь решение этих вопросов на отдаленное,
абстрактное будущее. Когда на самом деле ты хочешь выйти замуж и
родить ребенка? – спросила я, вытирая то, что уже было отмечено на линии
времени.
– Я совершенно точно хотела бы родить первого ребенка до тридцати
пяти и выйти замуж перед этим. Я не хочу быть пожилой мамой.
– Теперь ты говоришь более осознанно, – сказала я, исправляя линию
времени. – Итак, ты думаешь, что в период от тридцати до тридцати пяти
лет ты поступишь в юридическую школу, выйдешь замуж и родишь
ребенка. Это будут весьма напряженные годы. Как тебе нравится мысль о
том, что во время учебы в юридической школе у тебя будет ребенок?
– Звучит ужасно. Нет, я этого не хочу. Кроме того, возможно, я не
захочу работать полный день после рождения ребенка.
– А ты можешь выйти замуж и родить ребенка сейчас?
– Нет! Доктор Джей! У меня ведь даже парня нет!
– Рейчел, твоя жизнь не становится длиннее. Ты планируешь сделать
все это от тридцати до тридцати пяти лет, но говоришь, что не хочешь
делать все это одновременно.
– Нет, не хочу.
– Тогда сейчас самое подходящее время для учебы.
– Думаю, мне следовало бы также прекратить так часто встречаться со

случайными людьми, которых мне даже не хочется иметь в своем
окружении, – сказала Рейчел.
– Пожалуй, да.
После того как юридическая школа стала не такой отдаленной
перспективой
для
Рейчел,
ее
планы
в
отношении
учебы
конкретизировались. Она запаслась книгами о том, как поступить в
юридическую школу; составила список всего того, что разделяет ее и тех
юристов, которые обедали в ее ресторане; бросила работу бармена и нашла
работу в юридической компании, для того чтобы получить там
рекомендательные письма; потратила немало сил на подготовку к
вступительному тесту.
Примерно через два года Рейчел поступила в юридическую школу в
Пенсильвании.
В прошлом Рейчел не раз слышала о том, что сейчас «самое важное в
жизни происходит позже, чем когда-то», но не совсем понимала, что это
означает для ее жизни в период от двадцати до тридцати лет. Когда Рейчел
решила для себя, какой должна быть ее жизнь на четвертом десятке, она
смогла более четко определить, что нужно успеть сделать в двадцать с
лишним лет. Возможно, линия времени – это не камера виртуальной
реальности, но она помогает нашему мозгу увидеть время таким, какое оно
есть, – ограниченным. Это дает нам повод подниматься утром и двигаться
дальше.
Возраст от двадцати до тридцати лет – это период, на протяжении
которого у нас начинает формироваться ощущение времени и мы строим
собственные планы относительно своей дальнейшей жизни. Определить,
когда следует заняться карьерой и создать семью, – достаточно трудно.
Гораздо легче ни о чем не думать и держаться подальше от проблем.
Однако молодые люди двадцати с лишним лет, живущие вне времени, как
правило, не бывают счастливы. Это все равно что жить в пещере, в которой
мы не можем определить, который сейчас час, не знаем, что должны делать
или почему, – и порой это продолжается до тех пор, пока не станет
слишком поздно что-либо изменить.
Проучившись какое-то время в юридической школе, Рейчел прислала
мне письмо. В нем говорилось следующее:
Мне казалось, что если я не буду заниматься взрослыми делами, то
время остановится. Но оно не остановилось. Оно двигалось дальше.
Люди, которые меня окружали, тоже двигались дальше. Теперь я вижу,

что и мне пора начать действовать. Я пытаюсь ставить перед собой цели,
к которым могла бы стремиться (например, бегать по 5 километров или
пройти летнюю стажировку), с тем чтобы быть более ориентированной
на будущее.
Кроме того, моя близкая подруга здесь – врач-стажер. Ей тридцать
три года (она почти на пять лет старше меня); мы разговариваем с ней по
тысяче раз в день. Меня просто поражает тот факт, что хотя ей уже за
тридцать, то, что она делает в своей жизни, мало чем отличается от того,
что делаю я. Это заставляет меня задуматься о том, что время летит,
поэтому я хочу в полной мере использовать те ничем не обремененные,
свободные годы, которые я здесь проведу. С другой стороны, мне
нравится учиться в юридической школе; я даже работаю в местной
юридической консультации. На самом деле я просто в восторге от того,
что у меня есть медицинская страховка и пенсионный план. Я хочу
насладиться своим третьим десятком, но в то же время хочу, чтобы и
конец моей жизни был счастливым.
Как добиться того, чтобы конец жизни был счастливым? Мой любимый
писатель Джон Ирвинг знает об этом. Он пишет эпические романы, сюжет
которых охватывает несколько поколений, в которых все заканчивается
хорошо. Как он делает это? Сам Джон Ирвинг говорит по этому поводу
следующее: «Я всегда начинаю с последнего предложения, а затем
развиваю сюжет в обратном порядке, продвигаясь к началу истории»
[164]
.
По всей вероятности, это требует упорного труда, особенно если
вспомнить о распространенном заблуждении, что великие писатели просто
садятся и записывают то, что диктует им сюжет. Ирвинг же говорит о том,
что хорошая история и счастливый конец требуют осознанных усилий.
Большинство молодых людей от двадцати до тридцати лет не могут
написать последнее предложение своей жизни, но в случае необходимости
способны определить, каких целей хотели бы достичь (или чего хотели бы
избежать) в тридцать, сорок или шестьдесят с лишним лет, и строить свою
жизнь исходя из этого. Именно так вы напишете свою эпическую историю
со счастливым концом, охватывающую несколько поколений.

жүктеу/скачать 1,49 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: