Вячеслав Евгеньевич Кемеров

Поскольку между отдельным охотником и ожидаемым результатом совместного 
действия в пространстве и времени развертывается связь взаимосогласованных и 
индивидуализированных операций, постольку и потребности охотника оказываются 
отделенными от желанного результата этой цепочки операций. К тому же на «участие» в 
результате охотник претендует уже не в силу потребностей, а буквально в силу своей 
способности выполнить определенный раздел совместной работы. 
Результат совместной деятельности все более зависит от определенности 
индивидуального действия, от его вписанности в структурность разделенной деятельности. В 
нем как бы закрепляется согласованность разделенных действий, «просвечивает» связь 
человека с человеком, с другими людьми, с развернутой в деятельность человеческой 
общностью. 
Предметный результат деятельности начинает «двоиться»: оставаясь конкретным 
предметом, он становится скрытой связью людей. 
Отдельному охотнику, чтобы «вписать» свое действие в организованность общности, 
восполнить и замкнуть ее, необходимо представить не только конкретный результат, но и 
скрытый ход дела, распределенную во времени связь операций. Ему нужно все это так или 
иначе спроецировать в организацию собственного поведения, в комбинацию своих действий 
и сил. Желательно также закрепить или подкрепить эту комбинацию действий каким-то 
предметом, дать ей какую-то вещную «органопроекцию». 
Все это, естественно, оказывает стимулирующее и усложняющее воздействие на 
психику человека. Ведь образ желаемого предмета отделен от предмета, образ деятельности 
– из-за ее развернутости и раз-деленности в пространстве-времени – также отделяется от 
деятельности. Причем именно отделившийся образ и выступает мотивом деятельности 
индивида, именно он корректирует действия охотника в конкретной, непосредственно 
обозримой обстановке. Отвлеченный от деятельности и в этом смысле абстрагированный 
или идеализированный образ включается в непосредственные представления, достраивает и 
перестраивает их. Реальность действия оказывается глубже, объемнее непосредственного 
представления. Необходима соответствующая настройка психики, чтобы связать новые 
измерения реальности и наглядные образы. 
Форма разделенной во времени и пространстве деятельности «входит» в психику 
человека именно через соединения идеализированных образов социальной организации с 
реальным, т.е. слитым с непосредственным бытием индивида, образом его действия. 
Способность индивида оперировать этой формой снижает значение непосредственно 
подражания, чувства стадности, стереотипа совместной – плечом к плечу – деятельности. 
Социальность, заданная смыслом разделения деятельности, начинает противоречить прямой 
коллективности, примитивной «стадности», просто соединяющей индивидов и их силы. Она 
задает перспективу роста силам индивида, предоставляя в его распоряжение развернутые во 
времени и свернутые в формы орудий образы возможных действий: он может их 
присоединить к своим силам, сделать способами реализации, превратить их в свои 
способности. И наоборот, он может, исходя из них, как из задачи, преобразовать их в новые 
комбинации сил и природного материала, использовать лишь как средства. Так или иначе 
здесь проявляется не зависимость людей от логики вещей, а зависимость используемых 
людьми вещей от логики организации людей, от разделения процесса деятельности на 
обособленные, но взаимообусловленные линии его осуществления. 
Известна диалектическая формула о совпадении в изменении обстоятельств и 
самоизменении людей, характерном для переходных исторических состояний. Если 
воспользоваться ею, можно сказать: становление совместно-разделенной деятельности 
людей как процесса, организующего их социальную связь, должно быть понятно именно в 
качестве такого совпадения. 
В этом понимании следует акцентировать пояснение понятий «обстоятельства» и 
«самоизменение» людей, ибо они выступают совсем не в тех функциях, которые им, как 
правило, приписывает и обыденное, и научное мышление. 

Обстоятельствами в данном случае оказывается сложное переплетение экологических и 
собственно биологических зависимостей, в которые включена человеческая коллективность. 
Это – ее связи с другими, подобными ей организациями, «привязанность» ее к определенной 
территории, наличие растительности, численность животных, годных для охоты, 
особенности их поведения. 
Иначе говоря, речь идет не о логике вещей с ее линейными зависимостями, а о 
сложном переплетении «природных» логик, своеобразных и изменчивых, о динамичном 
комплексе, к которому должен адаптироваться человеческий коллектив. Адаптироваться в 
данном случае – значит выработать организацию с нежесткими связями элементов, 
способными принимать формы, соответствующие внешним изменениям, но сохраняющими 
внутреннюю организацию жизни и деятельности людей. 
Усложняющиеся совместно-разделенные структуры деятельности, судя по всему, 
сыграли роль надорганизменных факторов человеческой эволюции, обеспечили 
преимущества в условиях внутривидового отбора сообществам с более гибкими и развитыми 
системами организации согласованного поведения. В процессе «конкурирования» этих 
систем стала повышаться роль социальных и собственно индивидных комбинаций сил и 
действий как внебиологических органов социальной эволюции 14 . Опредмечивание этих 
«органов» в вещественных средствах и орудиях деятельности закрепляло их в устойчивых 
формах, делало возможным их сохранение. Иными словами, архаические общества 
строились по «биотехнологическому» принципу. Природные ритмы задавали общую канву 
совместной деятельности людей. Но для реализации деятельности чисто биологических 
средств людям недоставало. Этот разрыв условий и средств деятельности был ликвидирован 
созданием новых организационных форм разделения и умножения деятельности, 
соответствующих навыков и способностей индивидов, их закреплением в определенных 
орудиях. В этом ряду средств предметно-орудийная техника была, судя по всему, звеном, не 
играющим решающей роли: главное усиление человеческого сообщества шло по линии 
кооперации индивидной энергии и умений, по линии организации. Кроме того, следует 
учитывать, что в предметность человеческой деятельности включались и растения, и 
животные: формы их бытия во многом определяли и схемы деятельности людей, и 
большинство их коллективных представлений. 
Вопреки вульгарно истолкованным трудовым теориям происхождения общества, 
пытавшимся доказывать, что манипуляции с предметными орудиями порождали сознание и 
мышление людей, нужно определить значение орудийной техники как следствие развития 
социальных организаций, как одно из средств осуществления деятельности людей. 
Поскольку орудийная техника была включена в деятельность людей, связанную с 
природными ритмами и схемами социальной организации, постольку орудия деятельности 
реально существовали и представлялись в качестве элементов природных и социальных 
связей, поэтому на них и переносились качества растений, животных, самого человека. 
Простота архаических орудий человека была обусловлена не примитивностью его 
жизни, а необходимостью разделения сложных природных и социальных связей, в которых 
он существовал, которые должен был использовать для своего сохранения и 
самоутверждения. 

жүктеу/скачать 0,95 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: