Қ 25 Еуразияшылдық: теория және практика. Оқу қҧралы


НАЧЕРТАНИЕ РУССКОЙ ИСТОРИИ



Pdf көрінісі
бет11/12
Дата31.03.2017
өлшемі1,43 Mb.
#10678
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12

НАЧЕРТАНИЕ РУССКОЙ ИСТОРИИ 
 
Глава II. Киммерийская и скифская эра 
(1000-200 гг. до н.э.) 
 
Г.В. Вернадский 
 
2. Киммерийцы и скифы в Южной Руси 
 
Для  истории  Южной  Руси  в  первом  тысячелетии  до  н.э.  имеются  не 
только  археологические  материалы,  но  также  некоторые  письменные 
источники.  Поэтому  эта  эпоха  более  не  относится  к  доистории,  а  скорее 
принадлежит древней истории. Основание многочисленных греческих колоний 
на  северных  берегах  Черного  моря  не  способствовало  поддержанию 
коммерческих  отношений  между  греками  и  скифами,  оно  давало  также 
возможность греческим ученым наблюдать условия жизни в скифских степях. 
Одним  из  наиболее  выдающихся  авторитетов  по  Скифии  был  Геродот  (около 
484  —  425  гг.  до  н.э.).  Он  не  только  собрал  информацию  о  современном  ему 
скифским государстве и обществе, но также был очень заинтересован историей 
как  скифов,  так  и  их  предшественников  —  киммерийцев.  Позднее  греческие 
географы (например, Страбон, около 62-63 гг. до н.э.) широко использовали как 
повествования  Геродота,  так  и  иные  источники,  утерянные  с  тех  пор. 
Эпиграфический  материал  так  же  важен.  Многообразные  надписи  на  камне 
были  найдены  на  месте  греческих  городов  на  побережье  Черного  моря.  Они 
передают  обильные  свидетельства  о  жизни  этих  городов  и  до  определенного 
предела также и об их скифских соседях. Не менее полезны греческие монеты, 
обнаруженные в скифских курганах и в этих греческих городах. 
Обращаясь  к  истории  киммерийцев  и  скифов,  прежде  всего 
сталкиваешься  с  проблемой  их  этнического  происхождения.  Этот  вопрос 
остается  спорным.  В  то  время  как  народы,  осевшие  в  Южной  Руси, 
обозначаются  в  различные  эпохи  несхожими  именами,  мы  не  можем  быть 
уверены,  что  каждое  изменение  имени  сопряжено  с  миграцией  целой 
этнической группы. Оказывается, что время от времени новые правящие роды 
захватывали  контроль  над  страной,  и  несмотря  на  то,  что  некоторые  группы 
эмигрировали,  большинство  местного  населения  оставалось,  лишь  принимая 
примесь  крови  пришельцев.  Южная  Россия  впервые  была  политически 
организована  киммерийцами  (1000  —  700  гг.  до  н.э.),  затем  скифами  (700  — 
200 гг. до н.э.) и сарматами (200 г. до н.э. — 200 г. н.э.), затем последовали готы 
(200  —  370  гг.  н.э.),  смененные  гуннами  (370  —  454  гг.  н.э.).  В  большинстве 
случаев  подавляющая  масса  местного  населения,  признавая  политический 
контроль  пришельцев,  отчаянно  держалась  за  свои  старые  дома  или  же 

139 
 
селилась вновь неподалеку от прежних мест обитания. В свою очередь, каждая 
вновь прибывшая группа добавляла новый этнический штрих к множеству уже 
существующих.  Итак,  кроме  начальной  массы  местного  населения  Южной 
Руси,  которую  Николай  Map  назвал  яфетидами,  постепенно  сформировалась 
этническая  надстройка  варьирующейся  природы,  но  в  целом  присутствовала 
определенная последовательность расового напряжения. 
Возвращаясь к киммерийцам, можно принять мнение, что они составляли 
лишь правящий класс страны. Проблема их этнического происхождения, таким 
образом,  более  узка,  нежели  вопрос  об  этническом  базисе  населения  Южной 
Руси как целого. Недавно А.Б. Башмаков предположил, что киммерийцы схожи 
с  черкесами,  народом  Северокавказского  ареала.  Однако  мнение,  выраженное 
ранее М.И. Ростовцевым, может до сих пор рассматриваться как  авторитетная 
гипотеза  о  происхождении  киммерийцев:  именно,  что  они  принадлежат  к  той 
же этнической группе, что и фракийцы Характерно, что некоторые боспорские 
цари  имели  фракийские  имена.  Итак,  именно  в  регионе  на  обоих  сторонах 
Керченского  пролива  люди  киммерийского  происхождения  должны  были 
остаться  даже  в  скифский  период,  а  сам  пролив  был  известен  как 
Киммерийский  Боспор.  С  археологической  точки  зрения,  долота, 
обнаруженные в Бесарабии, т.е. в зоне местной экспансии фракийцев, схожи с 
теми,  что  обнаружены  в  Северокавказском  ареале,  к  востоку  от  Керченского 
пролива.  Фракийцы  лингвистически  принадлежат  к  индоевропейской  семье. 
Поэтому киммерийцы могут сами рассматриваться как арийцы. 
Киммерийцы  должны  были  контролировать  некоторое  время  все  северное 
побережье Черного моря от Днестра до Керченского пролива. В середине VIII 
века  до  н.э.  основные  провинции,  находящиеся  под  их  владычеством,  были  в 
крымском,  азовском  и  кубанском  регионах.  Отсюда  киммерийцы 
распространились  в  транскавказский  район  и  к  середине  столетия  атаковали 
царство Ван (Урарту). Позднее они заключили союз с народом Урарту против 
Ассирии. Они упоминаются в ассирийских источниках под именем гимиры. 
Для  борьбы  с  киммерийскими  набегами  ассирийский  царь  Ассаргадон 
заключил  союз  со  скифами,  которые  жили  тогда  в  Туркестане  и  Казахстане. 
Миграция  скифов,  равно  как  и  некоторых  других  кочевых  народов 
Центральной  Евразии,  может  быть  объяснена  политическими  событиями  на 
границах Китая. Со стародавних времен китайцы развернули затяжную борьбу 
с  евразийскими  кочевниками,  которых  они  называли  «северными  варварами». 
Эти  варвары  стали  позднее  известны  в  Китае  как  хьюнг-ну  (гунны).  В 
правление императора Сиуэна, принадлежащего династии Чу (827 — 782 гг. до 
н.э.),  китайцы  нанесли  серию  сокрушительных  поражений  кочевникам.  В 
результате этого хьюнг-ну повернули на запад и там началась общая миграция 
кочевников  к  Каспийскому  морю.  Скифская  миграция  может  рассматриваться 
как один эпизод этого общего движения кочевников на запад. Геродот говорит 
по  поводу  одного  события,  что  именно  массагеты  оказывали  давление  на 
скифов.  В  другом  фрагменте  своей  работы,  базирующемся  на  более  раннем 
свидетельстве (поэме Ариста, шестой век до н.э.) он упоминает в данной связи 

140 
 
скорее  исседонов,  нежели  массагетов.  Сами  исседоны  испытывали  давление 
аримаспов. 
Хотя скифы отступали перед своими восточными соседями, их орда была 
достаточно 
сильна 
для 
атаки 
киммерийцев, 
в 
особенности 
в 
скоординированных действиях с ассирийцами. Выясняется, что под давлением 
скифского  наступления  киммерийцы  разделились  на  две  части.  Одна  группа 
осела в Крыму и в Северокавказском регионе, где они смешались с местными 
племенами,  известными  как  синды.  Другая  группа  киммерийцев  отошла  на 
запад  и  в  конце  концов  была  разбита  скифами  на  реке  Днестр.  Согласно 
Ростовцеву,  сцена  скифско-киммерийской  войны  отображена  на  скифском 
колчане для стрел, найденном в кургане Солоха. Два киммерийца изображены 
сражающимися  пешими  со  скифским  всадником.  Один  сражается  боевым 
топором,  другой  —  кинжалом.  Киммерийцы  имеют  арийский  тип  лица,  в  то 
время как черты скифов более схожи с алтайским типом. 
Расовое происхождение скифов принадлежит к дискутируемым вопросам. 
Противоположные  мнения  выражались  по  этому  поводу  разными  учеными. 
Некоторые  —  например,  Ньюман  —  считали  скифов  монголами;  другие, 
подобно  Меленхофу,  Томашеку,  Ростовцеву,  развивали  теорию  иранского 
происхождения  скифов;  в  то  же  время  ряд  русских  исследователей  — 
Григорьев, Забелин, Илаовайский — предполагают, что они должны были быть 
славянского  происхождения.  Каждая  из  этих  теорий  должна  иметь  в  себе  по 
крайней  мере  зерно  истины,  поскольку  представляется  вероятным,  что  во 
многих  случаях  под  именем  «скифы»  подразумевались  племена  различного 
этнического  происхождения.  Правящая  скифская  орда  была,  возможно, 
иранского происхождения; некоторые второстепенные орды могли состоять из 
угров  и  монголов;  и  таким  же  образом  не  исключено,  что  другие  группы, 
известные  под  именем  скифов  —  как,  например,  скифы-пахари  —  были 
протославянского  происхождения.  Имена  скифских  царей,  цитированные 
Геродотом  и  некоторыми  другими  писателями  очевидно  иранского 
происхождения.  Следует  принять  также  во  внимание,  что  персы  называли 
скифов «саками». Более точно, саки представляли собою ветвь скифов, которая 
осталась в Туркестане даже после миграции других орд в черноморские степи. 
А туркестанские саки были без сомнения иранцами. 
В  течение  первой  части  седьмого  века  до  н.э.  скифы  сломили 
сопротивление  киммерийцев  и  распространили  свое  владычество  от  Волги  до 
Днестра.  В  конце  столетия  скифское  государство  в  степях  приняло 
определенные  очертания.  Их  царство  было  одним  из  серии  кочевых  империй, 
которые  сменяли  друг  друга  в  евразийских  степях,  скифская  империя  не 
являлась  централизованным  государством.  Авторитет  царя  главной  орды 
признавался  предводителями  более  мелких  орд,  но  царь  не  был  абсолютным 
правителем.  Скифское  государство  было  скорее  конфедерацией  сильных 
кочевых  родов.  Как  социально,  так  и  по  легальному  статусу  оно 
соответствовало государству, базировавшемуся на родовом законе. 

141 
 
Кавалерия  была  главным  оружием  скифской  военной  организации. 
Скифские  всадники,  как  позднее  сарматские,  использовали  седло,  которое 
давало  им  очевидное  преимущество  над  западной  кавалерией,  поскольку  ни 
греки, ни римляне не использовали седел. Не ясно, имели ли скифы шпоры. На 
вазе,  найденной  в  кургане  Чергомлык,  имеется  картинка  оседланного  коня,  а 
ремень,  свисающий  с  подпруги,  выглядит  как  кожаная  шпора.  В  скифских 
могилах не было обнаружено, однако, никаких железных шпор. Между прочим, 
что касается западных народов, лишь после прихода аваров в шестом веке н.э. 
шпоры  стали использоваться  франкской  кавалерией.  Лук  был  самым опасным 
оружием  скифских  всадников.  Короткий  (около  2,5  фута),  с  двойным 
искривлением  скифский  лук,  был  хорошо  приспособлен  для  стрельбы  с  коня. 
Стрелы  изготовлялись  из  дерева  или  тростника;  наконечники  стрел  были 
бронзовыми,  хотя  иногда  в  курганах  обнаруживаются  каменные,  костяные  и 
железные  наконечники.  Дальность  полета  стрел  составляла  около  400  футов. 
Колчан  для  стрел  или  gorytus,  как  его  называли  греки,  делался  из  дерева  или 
кожи, и обычно богато украшался. Колчан скифского предводителя покрывался 
золотыми  или  серебряными  пластинками  и  крашенными  —  врезным  путем  и 
барельефом  —  рисунками,  представлявшими  военные  сцены.  В  дополнение  к 
луку скифский воин использовал также бронзовый или железный меч и кинжал. 
Типичная  скифская  тактика  состояла  в  атаке  врага  в  различных  местах 
одновременно  маленькими  кавалерийскими  отрядами.  После  первого 
столкновения скифские всадники бежали, с тем чтобы завлечь армию врага на 
свою  территорию,  где  было  легко  его  окружить  и  уничтожить.  Неудачная 
кампания 
персидского 
царя 
Дария, 
описанная 
Геродотом, 
может 
рассматриваться как классический пример скифской военной тактики. 
Скифская  империя  социологически  может  быть  описана  как  власть 
кочевой  орды  над  соседними  земледельческими  племенами.  Хазарское 
государство (VII  -X вв. н.э.), как  и монгольская Золотая Орда (XIII  — XV вв. 
н.э.),  были  устроены  по  одному  образцу.  Скифы  основной  орды  являлись 
типичными  кочевниками.  Разведение  лошадей  было  фундаментом  их  образа 
жизни. Они жили в кибитках на колесах. Такая подвижная телега имела четыре 
или  шесть  колес  и  приводилась  в  движение  двумя  или  тремя  парами  быков. 
Вареное  мясо  и  кобылье  молоко  составляли  основу  их  рациона  питания. 
Одежда  состояла  из  кожуха,  кафтана  и  брюк.  Большое  внимание  уделялось 
кожаному и украшенному орнаментированными металлическими пластинками 
поясу. Женщины носили просторное платье (сарафан) и высокий головной убор 
(кокошник). 
В  то  время  как  большинство  скифов  были  скотоводами  и  кочевниками, 
местные  племена  под  их  контролем  занимались  в  основном  земледелием. 
Известно,  что  зерно  экспортировалось  из  Скифии  в  Грецию  в  больших 
количествах.  Одежда  сельскохозяйственных народов  была,  возможно,  того  же 
типа, что и у скифов. Что же касается религиозных верований скифов, то они 
представляли смесь иранских и алародианских культов. Высший мужской бог 
скифов  соответствует  персидскому  Ахуромазде;  он  обычно  изображался  на 

142 
 
коне.  С  другой  стороны  объектом  почитания  было  женское  божество  — 
Великая  Богиня  или  Мать  Богов.  Геродот  также  упоминает  скифский  культ 
меча. 
Основная  орда  была  известна  как  царские  скифы.  Геродот  говорит,  что 
это  были  лучшие  и  сильнейшие  и  что  они  рассматривали  других  как  своих 
рабов.  Царские  скифы  жили  «на  другой  стороне»  (т.  е.  на  восток)  от  реки 
Герхос, распространившись на восток до Азова и на юг до Тавриды. Согласно 
предположению Ф.К. Брюна, которое весьма вероятно, река Герхос может быть 
опознана как Конка или Конская, основной рукав которой вливается в Днепр с 
востока  напротив  Никополя,  в  то  время  как  множество  других  нитей  идут 
параллельно Днепру по его восточному берегу вплоть до устья Ингульца. Итак, 
мы  можем  сказать,  что  основная  территория  царских  скифов  находилась  в 
Северной  Таврии.  Важно,  что  там  было  обнаружено  большое  количество 
богатых курганов. Однако царские скифы должны были также контролировать 
правый  берег  Днепра,  поскольку  несколько  богатых  курганов  также 
расположены между Днепром и Бугом. 
Вблизи  от  царских  скифов  и  берега  моря  скиталась  другая  орда, 
названная Геродотом  скифами-кочевниками.  Их  место  жительства  находилось 
между  устьем  Ингульца  и  Перекопским  перешейком.  Согласно  историку,  они 
не  сеяли  и не пахали.  К  западу  от  них,  между  реками  Ингулец  и  Ингул  жили 
скифы-георгои  (земледельцы),  которых  греки  называли  борисфенитами  от 
имени  реки  Борисфен,  под  которым  тогда  был  известен  Днепр.  Часть  их 
смешалась  с  греческими  поселенцами  и  была  известна  как  «полугреки» 
(Mixhellenes)  к  западу  от  скифов-земледельцев,  в  нижнем  регионе  Буга  были 
места  пребывания  каллиппидов,  которых  Геродот  называет  греко-скифами.  К 
северу от каллиппидов в северной части бассейна Буга жили алазоны. 
По указанию Геродота, образ жизни каллиппидов и алазонов был схож со 
скифами,  за  исключением  того,  что  они  сеяли  злаки  и  ели  хлеб,  а  также  лук, 
чеснок,  чечевицу  и  просо.  К  западу  от  каллиппидов  на  нижнем  Днестре 
находились  места  обитания  тиритов.  К  западу  от  них  на  нижнем  Дунае  жили 
геты,  а  агатирсы  в  Трансильвании.  Как  геты,  так  и  агатирсы  должны  были 
принадлежать к фракийской этнической группе. 
К  югу  от  территории  царских  скифов,  в  горах  Тавриды  жили  тавры, 
воинственные  люди,  склонные  к  разбою.  Мэоты  были  ближайшими  соседями 
царских скифов на юго-востоке. Их имя связано с «озером Мэотис» (Азовское 
море).  Они  контролировали  степи  между  нижним  Доном  и  Нижней  Волгой, 
равно  как  и  восточные  берега  Азовского  моря  и  регион  Кубани  на  Северном 
Кавказе.  Мэоты  рассматриваются  как  остатки  местных  племен,  которые 
выжили  в  течение  киммерийского  и  скифского  периодов.  Они  представляли 
собою  социальную  организацию,  поскольку  женщины  обладали  решающей 
ролью в родовой жизни. Это было общество матриархата. Именно мэотийский 
матриархат  дал  основание  легенде  об  амазонках,  широко  распространенной 
среди  греков  и  записанной  Геродотом.  Среди  мэотийских  племен  здесь  могут 

143 
 
быть упомянуты синды и савроматы. Первые жили в Азово-кубанском ареале, а 
вторые — на нижнем Дону и нижнем Донце. 
Скифское  владычество  обеспечило  мир  для  Западной  Евразии  в  течение  трех 
столетий. Скифский мир имел колоссальное значение в поддержании торговли 
и  благосостояния  не  только  самих  скифов,  но  также  и  других  племен, 
контролируемых  ими.  Именно  греки  воспользовались  в  наибольшей  степени 
благоприятными  торговыми  условиями.  Среди  греческих  городов,  возникших 
как  грибы  на  северном  побережье  Черного  моря,  наиболее  ведущими  были 
следующие:  Ольвия  в  устье  Буга;  Херсонес  (Херсон)  в  Крыму  близ 
современного Севастополя; Пантикапей, современная Керчь, на Киммерийском 
Боспоре (Керченский пролив). Греки покупали рабов, скот, шкуры, меха, рыбу, 
лес,  воск  и  мед  в  Скифии;  в  обмен  они  продавали  текстиль,  вино,  оливковое 
масло  и  различные  предметы  искусства  и  роскоши.  Устья  больших  рек, 
подобных  Днестру,  Бугу,  Днепру  и  Дону,  использовались  греками  как  их 
торговые базы, с которых они посылали в глубь территории караваны. Еще не 
известно,  как  далеко  на  север  решались  путешествовать  греческие  купцы.  В 
любом случае, им было известно лишь нижнее течение Днепра; Геродот ничего 
не  говорит  о  днепровских  порогах.  Речные  пути  по  Дону  и  Волге  были 
очевидно  лучше  изучены  греками.  Геродот  упоминает  город  Гелон, 
находящийся в глубине суши по направлению на северо-восток. Он, возможно, 
был расположен на нижнем Дону или на реке Донец. Судя по тому факту, что в 
регионе  Камы  были  найдены  предметы,  произведенные  в  Ольвии,  мы  можем 
предположить  существование  живых  коммерческих  отношений  между 
регионом  Урала  и Ольвией.  Очевидно,  товары  из  Ольвии транспортировались 
по земле на нижний Дон, затем переправлялись вверх по течению к точке, где 
Дон  ближе  всего  подходит  к  Волге;  оттуда  они  перетаскивались  волоком  и 
сплавлялись  далее  по  рекам  Волге  и  Каме.  Можно  добавить,  что  речной  путь 
Дон-Волга  был  также  важен  для  кавказско-уральской  торговли.  Греческий 
город Танаис в устье Дона был важным пунктом по транспортировке товаров, 
идущих  морем  с  Кавказа  через  Керченский  пролив  к  речным  судам  для 
переправки на север. 
 
Начертание русской истории. - СПб.:  
Издательство:  «Лань», 2000. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

144 
 
 
 
 
                               
ИСТОРИЯ НАРОДА ХУННУ 
 Л. Н. Гумилев 
 
Вступление 
   На грани мятежа ко мне явились гости. 
   Тогда на лезвии холодного ножа 
   Мы выпили вино и проиграли в кости 
   Что проиграть могли на грани мятежа. 
   Так веселимся мы, беспомощны и наги, 
   Пещерною золой взволнованы умы, 
   И кровью мамонта, и светлой кровью браги  
   Мы пьяны в этот век ? так веселимся мы.  
   Но все растет беда, ее не проиграли 
   Ни мы и ни они, нигде и никогда. 
   Вот разбудил затвор упругим треском стали 
   Ее глухих богов ? и все растет беда. 
   Смыкается заря над поздние вертоградом.  
   Допьем свое вино, о жизни говоря, 
   И выйдем посмотреть, как горным водопадом 
   Вокруг нашей гибели смыкается заря. 
                                                                           1935 г. 
 
    
О существовании народа хунну стало известно из китайских источников. 
Его  наименование  оказалось  гораздо  более  долговечным,  чем  сам  народ.  Оно 
широко известно, несмотря на то что носители его погибли полторы тысячи лет 
назад, тогда как названия многих соседних современных хуннам народов знают 
сейчас  только  историки-специалисты.  Хунны  оставили  глубокий  след  в 
мировой истории. Двинувшись из Азии на запад, они нашли приют в Приуралье 
у угров. Слившись с ними, они образовали новый народ, который в Европе стал 
известен  под  названием  гуннов.  До  сих  пор  нередко  слово  «гунн»  звучит  как 
синоним  свирепого  дикаря.  И  это  не  случайно,  ибо  хунны  на  протяжении 
тысячи  лет  выступали  не  только  как  созидатели,  но  часто и  как  разрушители. 
Tempora mutantur et nos mutamur in illis. 
   Однако  наша  задача  не  в  том,  чтобы  хвалить  или  порицать  давно 
исчезнувшие 
племена. 
Мы 
хотим 
разобраться, 
каким 
образом 
немногочисленный кочевой народ создал такую форму организации и культуру, 
которые  позволили  ему  сохранять  самостоятельность  и  самобытность  на 
протяжении многих столетий, пока он не потерпел окончательное поражение и 
не  подвергся  полному  истреблению.  В  чем  была  сила  этого  народа  и  почему 
она иссякла? Кем были хунны для соседей и что оставили они потомкам? Найдя 

145 
 
ответ на поставленные вопросы, мы тем самым правильно определим значение 
хуннов в истории человечества. 
* * * 
    
Научный  интерес  к  хуннам,  к  их  истории  и  этнографическим 
особенностям  впервые  возник  в  Китае.  Основателем  «хуннологии»  можно 
считать гениального автора «Исторических записок» Сыма Цяня, жившего во II 
в. до н.э. Он не только составил летопись войны, которую империя Хань вела с 
хуннами, но и поставил вопрос: почему всюду победоносное китайское оружие 
не  могло  сломить  кочевых  варваров?  На  это  он  предлагал  остроумный  для 
своего  времени  ответ:  географическое  положение,  климат  и  рельеф  Китая  и 
Срединной  Азии  настолько  различны, что  китайцы не  могут  жить  в  хуннских 
степях, так же как хунны не могут жить в Китае, и потому покорение страны 
иного ландшафта и населения, имеющего непохожий быт, неосуществимо
2

   
 Рациональным  зерном  анализа  Сыма  Цяня  были  поиски  объективных 
факторов 
исторического 
процесса, 
но 
действительность 
показала 
несостоятельность  географического  метода:  в  I  в.  до  н.э.  хунны  ослабели,  и 
империя Хань на полвека стала гегемоном в Срединной Азии. 
   Продолжателем Сыма  Цяня был  талантливый историк конфуцианского 
направления  Бань  Гу,  написавший  «Историю  Старшей династии  Хань»,  но он 
не  закончил  своего  труда,  так  как  оказался  среди  друзей  одного  опального 
вельможи и поэтому был заточен в тюрьму, где и умер в 92 г. н.э. 
   Бань  Гу  рассматривал  проблемы  покорения  хуннов  с  точки  зрения 
целесообразности  и  полагал,  что  включение  в  состав  империи  чуждого  по 
культуре  народа  может  быть  вредно  для  Китая.  Он  считал  хуннов  настолько 
далекими  от  китайской  культуры,  что  не  допускал  мысли  о  возможной 
ассимиляции,  и  подробно  обосновывал  необходимость  укрепления  китайской 
границы  с  хуннами  даже  в  мирное  время.  Возможно,  что  позиция  историка 
продиктована  тем,  что  он  писал  свое  сочинение  в  разгар  хунно-китайской 
войны. 
   Третья  книга,  содержащая  интересующие  нас  сведения, –  «История 
Младшей династии Хань»  – написана уже в V в. н.э. южнокитайским ученым 
чиновником Фань Хуа. В качестве материала он использовал не дошедшие до 
нас труды, которые он, по собственному выражению, «обдумывал здраво». Его 
сочинение  суше  и  беднее  предыдущих,  однако  благодаря  ему  Фань  Хуа 
добился 
высокого 
положения. 
Позднее 
он 
принял 
участие 
в 
антигосударственном заговоре и был казнен. 
   Три  указанных  исторических  труда  составляют  фундамент  истории 
восточноазиатских хуннов. Что же касается западных гуннов, названных так в 
отличие  от  своих  восточных  предков  то  первое  место  принадлежит  труду 
Аммиана Марцеллина, давшего красочное описание этого народа. 
   Подобно китайским историкам, Аммиан Марцеллин – «солдат и грек» – 
обратил  внимание  на  несходство  гуннов  со  всеми  прочими  известными  ему 
народами,  в  том  числе  и  кочевыми  аланами.  Безусловно,  его  описание 
односторонне
7
,  проникнуто  ненавистью  к  пришельцам,  но  для  исследователя 

146 
 
важны  данные,  совпадающие  у  него  с  наблюдениями  китайских  авторов. 
Именно  они  дают  возможность  восстановить  облик  древнего  народа. 
   
 Названными  авторами  исчерпывается  первый  период  «хуннологии»,  так 
как история европейских гуннов не входит в рамки намеченной нами темы ни 
хронологически, ни территориально. 
   Второй период «хуннологии» начался с XVIII в., когда этой проблемой 
стали заниматься французы. 
   В  XVIII  в.  французские  миссионеры  заинтересовались  не  только 
Китаем, где протекала их деятельность, но и северными народами. Гобиль, де 
Майя  и  другие,  прекрасно  владея  китайским  и  маньчжурским  языками, 
составили  остроумные  переводные  компиляции,  ознакомившие  Европу  с 
историей  восточных  кочевников.  Этими  трудами  воспользовался  профессор 
Сорбонны  Дегинь;  он  сопоставил  китайские  данные  с  византийскими  и  издал 
свою  капитальную  работу  о  восточных  народах  Ныне  эта  книга  устарела. 
    
Сведения  ближневосточных  источников  собрал  и  обработал  Вивьен  де 
Сен-Мартен.  Продолжателями  дела,  начатого  французской  школой  XVIII  в., 
были  ученые  XIX  в. –  Абель  Ремюза,  оставивший  огромное  количество 
частных  исследований,  и  Клапрот,  создавший  историко-географический  атлас 
«Tableaux  historiques  de  l'Asie»,  бывший  в  свое  время  весьма  ценным 
обобщением. 
Новый 
расцвет 
исторической 
науки, 
посвященной 
центральноазиатским  проблемам,  наступил  во  Франции  в  конце  XIX  –  начале 
XX в. Это был кульминационный пункт европейского востоковедения. Общие и 
частные  труды  Эдуарда  Шаванна,  Поля  Пельо,  Анри  Кордье  и  Рене  Груссе 
осветили  множество  вопросов  и  дали  возможность  приступить  ко  второму, 
после Дегиня, обобщению накопленного материала. Из исследований немецких 
ученых  надо  назвать  монументальные  работы  де  Грота  и  Франке;  сведения, 
сообщаемые  ими,  в  подавляющем  большинстве  повторяют  то,  что  имеется  во 
французских и русских исследованиях. Что же касается Фридриха Хирта, то его 
работы  о  хуннах  не  выдержали  испытания  временем  и  потеряли  всякую 
ценность. 
    
Труды  английских  и  американских  ученых  занимают  в  истории  науки 
особое  место.  Книга  Паркера  «Thousand  years  of  the  Tartare»  (Shanghai,  1895) 
написана  живо,  но  лишена  ссылочного  аппарата,  что  не  дает  читателю 
возможности  проверить  подчас  неожиданные  заявления  автора.  Безусловно 
ценным  вкладом  в  науку  являются  монографии  Ауреля  Стейна,  посвященные 
описанию  оазисов  бассейна  реки  Тарим,  а  также  хронологические  изыскания 
Теггарта. Отнюдь небезынтересно исследование О. Латтимора, хотя оно только 
слегка  задевает  нашу  тему.  Но  все  эти  работы  для  «хуннологии»  –  лишь 
вспомогательные, непосредственно же хуннам посвящены книга Мак-Говерна и 
статьи  Отто  Мэнчен-Хелфена.  Мак-Говерн  находится  в  плену  у  китайской 
историографии,  воспринятой  им  некритически.  По  сути  дела,  он  хорошим 
английским  языком  популярно  излагает  содержание  китайских  династических 
хроник.  Книга  его,  ценная  как  полная сводка  источников,  использована  мною 
как параллельный перевод китайского текста. 

147 
 
   Отто  Мэнчен-Хелфен  ставит  под  сомнение  достижения  русской  науки, 
отрицает  преемственность  европейских  гуннов  от  азиатских  хуннов.  Однако 
его  аргументация  опровергается  при  детальном  разборе  и  сопоставлении 
фактов, и его работы имеют лишь негативное значение. 
   Итак,  многие  ученые  приняли  участие  в  исследовании  интересующего 
нас вопроса, но первое место в изучении древней истории Срединной Азии уже 
100 лет принадлежит русской науке. 
   Первым  русским  ученым,  поднявшим  изучение  Центральной  Азии  на 
ступень  выше  современной  ему  европейской  науки,  был  Н.Я.  Бичурин,  в 
монашестве  Иакинф.  Великолепное  знание  китайского  языка  и  потрясающая 
работоспособность позволили  ему  осуществить перевод почти  всех  китайских 
сочинений,  относящихся  к  древней  истории  Срединной  Азии.  Его  труды, 
изданные во второй четверти XIX в., до сих пор служат краеугольным камнем 
для  кочевниковедения  вообще  и  истории  хуннов,  в  частности.  Не  меньшее 
значение имеют его работы по исторической географии Китая и сопредельных 
стран. Эти работы не были напечатаны в свое время и начали издаваться только 
в советский период. 
   Опубликование Бичуриным китайских источников открыло блестящую 
эпоху  русского  востоковедения,  хотя  некоторые  его  взгляды  и  соображения  и 
не  подтвердились  полностью  (например,  его  мнение,  что  хунны  были 
монголы). 
   
 К обобщению западных и восточных материалов первым приступил В.В. 
Григорьев, не только арабист и иранист, но и блестящий знаток греко-римской 
историографии.  Используя  переводы  Н.Я.  Бичурина  для  сравнения  с 
ближневосточными  источниками,  он  построил  сводную  работу  «Китайский, 
или  Восточный,  Туркестан»,  бывшую  в  его  время  исчерпывающим 
исследованием  и  вплоть  до  сего  дня  не  потерявшую  ценность. 
   
 Но  не  только  кабинетные  ученые  отдали  труды  и  силы  изучению 
азиатской  древности.  Не  меньшие  заслуги  выпали  на  долю  отдельных 
путешественников  и  Географического  общества  в  целом.  Н.М.  Пржевальский 
открыл  и  описал  страны,  до  тех  пор  известные  только  понаслышке.  Его 
ученики П.К. Козлов и В.И. Роборовский завершили замыслы своего учителя и 
не только посетили, ной описали природу тех стран, где когда-то возник, жил и 
исчез  хуннский  народ.  За  ними  последовали  М.В.  Певцов,  братья  М.Е.  и  Г.Е. 
Грумм-Гржимайло, Г.Н. Потанин, В.А. Обручев и в наше время Э.М. Мурзаев. 
В  ярких  и  красочных  экспедиционных  отчетах  и  дневниках  перед  читателем 
встают  картины  бескрайних  степей,  горных  хребтов,  с  которых  бегут  чистые 
ручьи,  раскаленных  каменистых  и  песчаных  пустынь,  снежных  буранов  и 
нежного  цветения  азиатских  весен.  Страницы,  посвященные  охоте,  знакомят 
нас.  с  видами  тех  же  зверей,  на  которых  в  древности  охотились  хунны,  а 
открытие 
археологических 
памятников 
позволяет 
соприкоснуться 
непосредственно  с  материальной  культурой  далеких  времен.  Не  меньшее 
значение имеют также их этнографические наблюдения, которые дали материал 

148 
 
для  классификации  не  только  современных,  но  и  исчезнувших  в  глубокой 
древности народов. 
В  1896  г.  Н.А.  Аристов  опубликовал  в  журнале  «Живая  старина» 
небольшое  по  объему,  но  до  предела  насыщенное  исследование  «Заметки  об 
этническом составе тюркских племен и народностей». в котором видное место 
уделено  древним  нарсудам.  Продолжателем  его  дела  был  знаменитый 
путешественник  Г.Е.  Грумм-Гржимайло,  посвятивший  истории  Центральной 
Азии  целый  ряд  сочинений,  из  которых  наиболее  значительною  –  «Западная 
Монголия  и  Урянхайский  край».  В  этом  замечательном  исследовании 
подводится итог всем работам русских и европейских историков и географов и 
критически  разбираются  все  гипотезы  и  точки  зрения,  существовавшие  в  его 
время. Для историков Срединной Азии эта работа Г.Е. Грумм-Гржимайло стала 
настольной книгой. Но не все вопросы истории Внутренней Азии были в  поле 
зрения 
Грумм-Гржимайло, 
который 
интересовался 
преимущественно 
исторической  географией,  палеоэтнографией  и  некоторыми  вопросами 
хронологии.  Этот  пробел  восполнен  небольшой,  но  исключительно  ценной 
книгой  К.А.  Иностранцева  «Хунну  и  гунны».  Содержание  этой  работы 
определено ее подзаголовком: «Разбор теорий о происхождении народа хунну 
китайских  летописей,  о  происхождении  европейских  гуннов  и  о  взаимных 
отношениях этих двух народов». Можно с уверенностью сказать, что ни одна из 
существующих  концепций  не  укрылась  от  взора  автора  и  его  детального 
разбора.  Книги  Г.Е.  Грумм-Гржимайло  и  К.А.  Иностранцева  вместе  содержат 
квинтэссенцию всей предшествующей науки о хуннах. 
   Шагом  назад  была  книга  А.Н.  Бернштама  «Очерк  истории  гуннов».  В 
ней  нет  последовательного  изложения  событий  и  изменений  в  хуннском 
обществе,  а  выводы  автора,  будучи  подвергнуты  критике,  не  выдержали  ее. 
Однако эта частная неудача меркнет при сравнении с успехами археологии. Нет 
необходимости  останавливаться  на  отдельных  открытиях  и  работах,  хотя 
именно  они  заставили  нас  полностью  отказаться  от  предвзятой  точки  зрения, 
рисовавшей  нам  древних  кочевников  грубыми  дикарями.  Этим  вопросам 
посвящено  специальное  исследование  С.И.  Руденко  «Материальная  культура 
хуннов».  Достаточно  указать  на  монументальную  работу  С.В.  Киселева 
«Древняя история Южной Сибири», посвященную богатейшей культуре Саяно-
Алтая,  и  на  исследование  А.П.  Окладникова  «Неолит  и  бронзовый  век 
Прибайкалья».  Только  благодаря  этим  трудам  оказалось  возможным 
проследить  историю  хуннского  народа,  установить  северную  границу  его 
распространения  и  тем  самым  уяснить  его  историческую  роль.  Он  был 
соперником  не  только  империи  Хань  в  районах,  прилегающих  к  Великой 
китайской стене, как до сих пор представлялось, но и других племен и народов. 
История хуннов перестала быть придатком истории Китая. 
   Настоящая  работа  ставит  целью  выяснение  того  места,  которое  хунны 
занимали  во  всемирной  истории  как  создатели  самостоятельной,  хотя  и 
недоразвившейся  культуры.  В  этом  аспекте  рассматриваются  их  отношения  к 
китайскому  народу  и  императорам  династии  Хань;  нас  интересует  их 

149 
 
разнообразные  взаимоотношения  с  кочевыми  степными  племенами  и  их 
западные  связи,  о  которых  нет  прямых  указаний  в  источниках,  но  которые 
выясняются  из  сопоставления имеющихся  материалов.  Как  во  всякой  сводной 
работе, в этой книге используются достижения передовой науки... 
 
Хунну. Степная трилогия.- СПб., 1993. 
 

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет