29. Слово Двадцать Девятое
Есть среди казахских пословиц заслужившие внимания, но есть и такие,
которые не несут в себе ничего божеского либо человеческого.
Говорят: «Если живешь в нужде, забудь о стыде». Да будет проклята
жизнь, не ведающая стыда! Если же это добрый совет не брезговать любой
тяжкой работой, будучи в услужении, то в таком труде нет ничего постыдного.
Заработать свой хлеб честно, вместо того чтобы перебиваться милостыней
или прозябать в безделии — удел совестливого человека.
«Ловкий может и снег зажечь», «Умелой просьбой можно все выпросить»
— вот они, Богом проклятые слова! Чем жить, уповая на ловкость и
вымаливая крохи с чужого стола, не лучше ли брать богатства у земли,
трудясь в поте лица?
«Если безвестно имя твое, подожги поле». Какая необходимость в дурной
славе?
«Лучше один день быть бурой
13
, чем сто — выхолощенным верблюдом».
На что нужна жизнь одного дня, проведенная в безумствах, приносящих
только опустошение?
«При виде золота и ангел сходит с праведного пути». Да быть им жертвой
на пути ангела! Зачем ангелу золото? Сказав это, люди оправдывают свою же
алчность.
«Богатая казна милее отца с матерью, Собственная жизнь дороже золотого
дворца». Какую цену можно дать за жизнь того негодяя, которому казна
кажется милее отца с матерью? Только человек лишенный ума и чести, может
променять отца с матерью на золото. Родители наживают добро, заботясь о
благе детей, и тот, кто равняет родителей с казной, совершает богопротивное
дело.
Нужно быть осторожными, повторяя пословицы, порожденные
ханжеством и недомыслием.
13
Бура – верблюд-производитель
30. Слово Тридцатое
Бытует у нас так называемое «болтливые хвастуны». На сорока из них не
уедешь дальше аула. На что они годятся? Кому какая польза от них? Нет у
них ни здравого ума, ни самолюбия, ни широты взглядов, ни глубокого
мышления, не отличаются они ни силой, ни доблестью, ни человечностью, ни
совестливостью.
Бросит иной из них небрежно через плечо: «Ах, оставьте! Кто кого лучше?
Чья голова, думаете, приторочена к чужому седлу? Разве он кладет мясо в
мой котел или дает мне дойный скот?»
Или вскинется с отчаянной решимостью: «Мне ли жизнь свою щадить?
Да чего она стоит? Ради благородного дела готов хоть под пули, хоть в ссылку.
Все одно смерти не миновать!»
Встречался вам когда-нибудь казах, действующий в соответствии с
подобными словами? Я не видел среди них смирившихся перед властью
смерти, но ведь они никогда не выкажут и страха перед ней. При случае
любой из них с жертвенной готовностью рассечет себе горло ладонью: «Да
быть мне зарезанным на месте!»
Когда б эти слова были искренни, их хозяин мог бы сразить нас если не
умом, так неслыханной храбростью. Но как нам назвать того, чья угроза
рассчитана на трусов, от страха готовых забраться в любую щель при
серьезных стычках? Если это всего-навсего напускная отвага, с помощью
которой он добивается признания малодушных: «Уж больно страшен гнев
этого кафира!»?
Бог мой! Будь он прекрасен душой, щедр и бескорыстен, смел и верен
слову, разве не угадывались бы эти достоинства по одному его виду?!
А этот один из тех нечестивцев, о которых говорят: «Бесстыжему лицу и
челюсти неуемные даны».
|