30. Слово Тридцатое
Бытует у нас так называемое «болтливые хвастуны». На сорока из них не
уедешь дальше аула. На что они годятся? Кому какая польза от них? Нет у
них ни здравого ума, ни самолюбия, ни широты взглядов, ни глубокого
мышления, не отличаются они ни силой, ни доблестью, ни человечностью, ни
совестливостью.
Бросит иной из них небрежно через плечо: «Ах, оставьте! Кто кого лучше?
Чья голова, думаете, приторочена к чужому седлу? Разве он кладет мясо в
мой котел или дает мне дойный скот?»
Или вскинется с отчаянной решимостью: «Мне ли жизнь свою щадить?
Да чего она стоит? Ради благородного дела готов хоть под пули, хоть в ссылку.
Все одно смерти не миновать!»
Встречался вам когда-нибудь казах, действующий в
соответствии с
подобными словами? Я не видел среди них смирившихся перед властью
смерти, но ведь они никогда не выкажут и страха перед ней. При случае
любой из них с жертвенной готовностью рассечет себе горло ладонью: «Да
быть мне зарезанным на месте!»
Когда б эти слова были искренни, их хозяин мог бы сразить нас если не
умом, так неслыханной храбростью. Но как нам назвать того, чья угроза
рассчитана на трусов, от страха готовых забраться в
любую щель при
серьезных стычках? Если это всего-навсего напускная отвага, с
помощью
которой он добивается признания малодушных: «Уж больно страшен гнев
этого кафира!»?
Бог мой! Будь он прекрасен душой, щедр и бескорыстен, смел и верен
слову, разве не угадывались бы эти достоинства по одному его виду?!
А этот один из тех нечестивцев, о которых говорят: «Бесстыжему лицу и
челюсти неуемные даны».