№ 3 (106) 2015
205
индивидуального и социально значимого сборного тождества, которое прежде определялось
доминирующей системой власти.
Интерес к новым старым проблемам в связи со снятием запретных тем и открытием
«спецхранов» и архивов особенно заметен в российской гуманитарной науке, в постперестроечные
годы постепенно овладевающей понятийным и терминологическим аппаратом новой гуманистики.
Одним из ключевых концептов «новой гуманистики» есть концепт «памяти». Российская
постперестроечная культурная действительность насквозь пронизана памятью, и в возрожденных
общественно-политических, литературных и научных журналах главное место занимают статьи,
посвященные истории, открывающие правду о прошедших событий, а также воспоминания их
участников.
Следует заметить, что в самой идее проведения междисциплинарных гуманитарных
исследований, а также в стремлении отразить в систематизируемом и анализируемом материале
противоположные взгляды и точки зрения ничего нового нет, в настоящее время такой подход всего
лишь знаменует возврат к применению принципа audiaturetalterapars. Об этом еще в прошлом веке
в своем романе «Война и мир» писал Лев Толстой: «Для изучения законов истории мы должны
изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а
изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может
сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно,
что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов; и что на этом пути
не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены
историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих
соображений по случаю этих деяний. Только допустив бесконечно-малую единиц для наблюдения
- дифференциал истории, т.е. однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать
(брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории»
[6, 262].
В среде историков ведутся дискуссии на тему двух различных способов представления
исторического знания: представления «объективного», парадигматически структурированного,
опирающегося на причинно-следственные отношения (Хемпель, Поппер, Кун) и противоположного,
ориентированного на контекстуальный характер знания, интерпретацию и релятивистскую теорию
правды (нарративизм, феминистическая эпистемология, постколониальные студии, психоанализ).
Американский ученый-нарративист Х. Уайт определяет исторический труд как вербальную
структуру в форме нарративной прозы. Согласно Уайту, историк воспринимает события в таком
порядке, как они следовали, и делает из них историю. То есть, историк не придумывает историю,
а строит события в порядке их следования, отвечая на вопросы «что произошло?», «когда?»,
«как?», «почему?»; при этом он решает, какие события следует включить в хронику, а какие
- нет, оценивая события как главные или второстепенные по степени их важности. Благодаря
нарративистам в филологии в качестве синонима неологизму дискурс появился новый термин
нарратив ‘подход, способ описания’ [7]. Идеи Хайдена Уайта, классифицировавшего исторический
нарратив в категориях литературных жанров (драма, сатира, комедия, трагедия), несколькими
десятилетиями ранее уже были высказаны российским историком А. Н. Насоновым: «И устные, и
письменные виды изображения исторической действительности, предшествовавшие летописным
сводам, воспроизводили не историю государства или народа, а деятельность отдельных героев,
представителей какого-либо знатного рода, или же — отдельные события, жизнь отдельных лиц.
Эти виды воспроизведения не только предшествовали, но и сопутствовали летописанию. Появление
летописных сводов означало появление таких письменных исторических произведений, которые
содержали опыт средневекового построения истории государства, народа или народов, опыт
построения и истолкования исторического процесса, как его понимали современники» [8].
Еще раньше, чем Насонов, о методологии научной историографии высказывался В. Г.
Белинский, выдвигавший критические замечания по адресу Н. М. Карамзина и его труда «История
государства Российского»: «Карамзин смотрел на историю в духе своего времени - как на поэму,
писанную прозою. Заняв у писателей XVIII века их литературную манеру изложения, он был
чужд их критического, отрицающего направления. Поэтому он сомневался как историк только в
достоверности некоторых фактов; но нисколько не сомневался в том, что Русь была государством еще
при Рюрике, что Новгород был республикою, на манер карфагенской, и что с Иоанна III-го Россия
является государством, столь органическим и исполненным самобытного, богатого внутреннего
|