отдельное существо, которое, как другие, считает себя самым главным, а свою сексуальность
–
средством своего удовлетворения, с биологической точки зрения лишь эпизод в ряду
поколений, кратковременный придаток зародышевой плазмы, наделенной виртуальной
бессмертностью, подобно временному владельцу майоратного имущества, которое его
переживает.
Однако для психоаналитического объяснения неврозов не нужны столь широкие
обобщения. С помощью исследования в отдельности сексуальных влечений и инстинктов Я
мы нашли ключ к пониманию группы неврозов перенесения. Мы сумели объяснить их
основным положением, что сексуальные влечения вступают в
борьбу с инстинктами
сохранения или, выражаясь биологическим языком, хотя и менее точно, что одна позиция Я
как самостоятельного отдельного существа противоречит другой его позиции как звена в цепи
поколений. Возможно, что до такого раздвоения дело доходит только у человека, и поэтому в
общем и целом невроз является его преимуществом перед животными. Слишком сильное
развитие его либидо и ставшее, по-видимому, благодаря этому возможным богатое развитие
многообразной душевной жизни, как кажется, создали условия для возникновения такого
конфликта. Совершенно очевидно, что в этом заключаются также условия его больших
успехов, которые поставили человека над его общностью с животными, так что его
способность к неврозу – это только обратная сторона его одаренности в остальном. Но и это
лишь умозаключения, отвлекающие нас от нашей задачи.
До сих пор предпосылкой нашей работы выступало то, что мы можем отличить друг от
друга стремления Я и сексуальные влечения по их проявлениям. При неврозах перенесения
это удавалось без труда. Энергию, направляемую Я на объекты сексуальных стремлений, мы
называли «либидо», все другие виды энергии, исходящие из инстинктов самосохранения, –
«интересом», и мы могли получить первое представление о механизме душевных сил
благодаря наблюдению за привязанностями либидо, их превращениями и окончательной
судьбой. Неврозы перенесения предоставили нам для этого самый подходящий материал. Но
Я, его состав из различных структур, их организация и способ функционирования оставались
скрытыми от нас, и мы могли предполагать, что только
анализ других невротических
нарушений помог бы нам это понять.
Мы давно начали распространять психоаналитические взгляды на понимание этих
других заболеваний. Уже в 1908 г. после обмена мнениями со мной К. Абрахам высказал
положение, что главной чертой Dementia praecox [причисляемой к психозам] является то, что
при ней отсутствует привязанность либидо (Libidobesetzung)
к объектам
(«Психосексуальные различия истерии и Dementia praecox»). Но тогда возник вопрос: что же
происходит с либидо слабоумных, которое отвернулось от объектов? Абрахам не замедлил
дать ответ: оно обращается на Я, и это отраженное обращение является источником бреда
величия при Dementia praecox. Бред величия, безусловно, можно сравнить с известной в
(нормальной) любовной жизни сексуальной переоценкой объекта любви. Так нам впервые
удалось понять какую-то черту психотического заболевания по связи с нормальной любовной
жизнью.
Скажу сразу, что эти первые взгляды Абрахама сохранились в психоанализе и были
положены в
основу нашей позиции по отношению к психозам. Со временем укрепилось
представление, что либидо, которое мы находим привязанным к объектам, которое является
выражением стремления получить удовлетворение от этих объектов, может оставить эти
объекты и поставить на их место собственное Я; постепенно это представление развивалось со
все большей последовательностью. Название для такого размещения либидо – нарциссизм –
мы заимствовали из описанного П. Некке (1899) извращения, при котором взрослый индивид
дарит своему собственному телу все нежности, обычно проявляемые к постороннему
сексуальному объекту.
Но вскоре говоришь себе, что если существует такая фиксация либидо на собственном
теле и собственной личности вместо объекта, то это не может быть исключительным и
маловажным явлением. Гораздо вероятнее, что этот нарциссизм – общее и первоначальное
состояние, из которого только позднее развилась любовь к объекту, причем из-за этого
нарциссизм вовсе не должен исчезнуть. Из
истории развития объект-либидо нужно
вспомнить, что многие сексуальные влечения сначала удовлетворяются на собственном теле,
как мы говорим, аутоэротически, и что эта способность к аутоэротизму является причиной
отставания развития сексуальности при воспитании по принципу реальности. Таким образом,
аутоэротизм был сексуальным проявлением нарцисстической стадии размещения либидо.
Короче говоря, мы составили себе представление об отношении Я-либидо и
объект-либидо, которое я могу показать вам наглядно на сравнении из зоологии. Вспомните о
тех простейших живых существах, состоящих из малодифференцированного комочка
протоплазматической субстанции. Они протягивают отростки, называемые псевдоподиями, в
которые переливают субстанцию своего тела. Вытягивание отростков мы сравниваем с
распространением либидо на объекты, между тем как основное количество либидо может
оставаться в Я, и мы предполагаем, что в нормальных условиях Я-либидо беспрепятственно
переходит в объект-либидо, а оно опять может вернуться в Я.
С
помощью этих представлений мы теперь можем объяснить целый ряд душевных
состояний или, выражаясь скромнее, описать их на языке теории либидо; это состояния,
которые мы должны причислить к нормальной жизни, как, например, психическое поведение
при влюбленности, при органическом заболевании, во сне. Для состояния сна мы сделали
предположение, что оно основано на уходе от внешнего мира и установке на желание спать.
То, что проявлялось во сне как ночная душевная деятельность, служит, как мы обнаружим,
желанию спать и, кроме того, находится во власти исключительно эгоистических мотивов.
Теперь в соответствии с теорией либидо мы заявляем, что сон есть состояние, в котором все
привязанности к объектам, как либидозные, так и эгоистические, оставляются и возвращаются
в Я. Не проливается ли этим новый свет на отдых во сне и на природу усталости вообще?
Впечатление блаженной изоляции во внутриутробной жизни, которое вызывает у нас спящий
каждую ночь, восполняется, таким образом, и со стороны психики. У спящего восстановилось
первобытное состояние распределения либидо, полный нарциссизм, при котором либидо и
интерес Я живут еще вместе и нераздельно в самоудовлетворяющемся Я.
Здесь уместны два замечания. Во-первых, чем отличаются понятия «нарциссизм» и
«эгоизм»? Я полагаю, что нарциссизм является либидозным дополнением эгоизма. Когда
говорят об эгоизме, имеют в виду только пользу для индивида: говоря о нарциссизме,
принимают во внимание и его либидозное удовлетворение. В качестве практических мотивов
их можно проследить порознь на целом ряде явлений. Можно быть абсолютно эгоистичным и
все-таки иметь сильные либидозные привязанности к объектам, поскольку либидозное
удовлетворение от объекта относится к потребностям Я. Эгоизм будет следить тогда за тем,
чтобы стремление к объекту не причинило вреда Я. Можно быть эгоистичным и при этом
также очень нарцисстичным, то есть иметь очень незначительную потребность в объекте, и
это
опять-таки или в прямом сексуальном удовлетворении, или также в тех высоких,
исходящих из сексуальной потребности стремлениях, которые мы как «любовь» иногда имеем
обыкновение противопоставлять «чувственности». Во всех этих отношениях эгоизм является
само собой разумеющимся, постоянным, нарциссизм же – меняющимся элементом.
Противоположность эгоизма –
альтруизм – как понятие не совпадает с либидозной
привязанностью к объектам, он отличается от нее отсутствием стремлений к сексуальному
удовлетворению. Но при сильной влюбленности альтруизм совпадает с либидозной
привязанностью к объектам. Обыкновенно сексуальный объект привлекает к себе часть
нарциссизма Я, что становится заметным по так называемой «сексуальной переоценке»
объекта. Если к этому прибавляется еще альтруистическое перенесение от эгоизма на
сексуальный объект, то сексуальный объект становится могущественным; он как бы поглотил
Я.
Я думаю, вы сочтете за отдых, если после сухой, в
сущности, фантастики науки я
приведу вам поэтическое изображение экономической противоположности нарциссизма и
влюбленности. Я заимствую его из «Западно-восточного дивана» Гёте: