довоспитания .
Надеюсь, что теперь я разъяснил вам, чем отличается наш способ терапевтического
применения внушения от единственно возможного способа при гипнотической терапии. А
сведя внушение к перенесению, вы поймете всю капризность гипнотической терапии,
бросившуюся нам в глаза при ее использовании, между тем как аналитическая до крайних
своих пределов поддается расчету. Используя гипноз, мы зависим от способности больного к
перенесению, не имея возможности самим влиять на нее. Перенесение гипнотизируемого
может быть негативным или, как это чаще всего бывает, амбивалентным, он может
защищаться от своего перенесения особыми установками; об этом мы ничего не знаем. В
психоанализе мы работаем над самим перенесением, устраняя то, что ему противодействует,
готовим себе инструмент, с помощью которого хотим оказывать влияние. Так перед нами
открывается возможность совсем иначе использовать силу внушения; мы получаем власть над
ней, не больной внушает себе то, что ему хочется, а мы руководим его внушением, насколько
он вообще поддается его влиянию.
Теперь вы скажете, что назовем ли мы движущую силу нашего анализа перенесением
или внушением, есть все-таки опасность, что влияние на пациента ставит под сомнение
объективную достоверность наших данных. То, что идет на пользу терапии, приносит вред
исследованию. Именно это возражение чаще всего выдвигалось против психоанализа, и
нужно сознаться, что если оно и ошибочно, его все же нельзя отвергнуть как неразумное. Но
если бы оно оказалось справедливым, то психоанализ стал бы не чем иным, как особенно
хорошо замаскированным, особенно действенным видом суггестивного лечения, и мы могли
бы несерьезно относиться ко всем его утверждениям о жизненных условиях, психической
динамике, бессознательном. Так и полагают наши противники: особенно все то, что касается
значимости сексуальных переживаний, если и не сами эти переживания, мы, должно быть,
«внушили» больному, после того как подобные комбинации возникли в нашей собственной
испорченной фантазии. Эти нападки легче опровергнуть ссылкой на опыт, чем с помощью
теории. Тот, кто сам проводил психоанализ, мог бесчисленное множество раз убедиться в том,
что нельзя больному что-либо внушить таким образом. Разумеется, его нетрудно сделать
сторонником определенной теории и тем самым заставить участвовать в возможной ошибке
врача. Он ведет себя при этом как всякий другой, как ученик, но этим путем можно повлиять
только на его интеллект, а не на болезнь. Разрешить его конфликты и преодолеть его
сопротивления удается лишь в том случае, если ему предлагаются такие возможные
представления, которые в действительности у него имеются. Несоответствующие
предположения врача отпадают в процессе анализа, от них следует отказаться и заменить
более правильными. Тщательная техника помогает предупреждать появление
преждевременных успехов внушения, но нет опасности и в том, если такие успехи имеют
место, потому что первый успех никого не удовлетворит. Анализ нельзя считать законченным,
пока не поняты все неясности данного случая, не заполнены пробелы в воспоминаниях, не
найдены поводы к вытеснениям. В слишком быстрых успехах видишь скорее помеху, чем
содействие аналитической работе, и поэтому ликвидируешь достигнутое, вновь и вновь
уничтожая перенесение, которое его обусловило. В сущности, этой последней чертой
аналитическое лечение отличается от чисто суггестивного, а аналитические результаты не
заподозришь в том, что они получены при помощи внушения. При любом другом
суггестивном лечении перенесение тщательно оберегается и не затрагивается; при
аналитическом же оно само есть объект лечения и разлагается на все формы своего
проявления. К концу аналитического лечения само перенесение должно быть устранено, и
если теперь возникает или сохраняется положительный результат, то он обусловлен не
внушением, а достигнутым с его помощью преодолением внутренних сопротивлений на
происшедшем в больном внутреннем изменении.
Возникновению отдельных внушений противодействует то, что во время лечения мы
беспрерывно должны бороться с сопротивлениями, которые могут превращаться в негативные
(враждебные) перенесения. Мы не упустим случая сослаться также на то, что большое число
частных результатов анализа, которые могли бы быть обусловлены внушением,
подтверждаются с другой, не вызывающей сомнений, стороны. В нашу пользу в данном
случае говорит анализ слабоумных и параноиков, у которых, конечно, нельзя заподозрить
способности подпасть под суггестивное влияние. То, что эти больные рассказывают нам о
переводах символов и фантазиях, проникших в их сознание, точно совпадает с результатами
наших исследований бессознательного у страдающих неврозами перенесения и подтверждает,
таким образом, объективную правильность наших толкований, часто подвергающихся
сомнению. Полагаю, что вы не ошибетесь, поверив в этом пункте анализу.
Теперь мы хотим дополнить наше описание механизма выздоровления, представив его в
формулах теории либидо. Невротик не способен к наслаждению, потому что его либидо не
направлено на объект, и он не работоспособен, потому что очень много своей энергии должен
тратить на то, чтобы сохранять либидо в состоянии вытеснения и защищать себя от его
напора. Он стал бы здоровым, если бы конфликт между его Я и либидо прекратился и я опять
могло бы распоряжаться либидо. Таким образом, задача терапии состоит в том, чтобы
освободить либидо от его временных, отнятых у Я привязанностей и подчинить его опять Я.
Где же находится либидо невротика? Найти нетрудно, оно связано с симптомами, временно
доставляющими ему единственно возможное замещение удовлетворения. Нужно,
следовательно, овладеть симптомами, уничтожить их, сделать как раз то, чего требует от нас
больной. Для уничтожения симптомов необходимо вернуться к их возникновению, оживить
конфликт, из которого они произошли, и по-другому разрешить его с помощью таких
движущих сил, которыми больной в свое время не располагал. Эта ревизия процесса
вытеснения может осуществиться лишь отчасти по следам воспоминаний о процессах,
которые привели к вытеснению. Решающая часть работы проделывается, когда в отношении к
врачу, в перенесении создаются новые варианты старых конфликтов, в которых больной хотел
бы вести себя так же, как он вел себя в свое время, между тем как, используя все находящиеся
в распоряжении [пациента] душевные силы, его вынуждают принять другое решение. Таким
образом, перенесение становится полем битвы, где сталкиваются все борющиеся между собой
силы.
Все либидо, как и противодействие ему, концентрируется на отношении к врачу; при
этом симптомы неизбежно лишаются либидо. Вместо настоящей болезни пациента выступает
искусственно созданная болезнь перенесения, вместо разнообразных нереальных объектов
либидо – опять-таки фантастический объект личности врача. Но новая борьба вокруг этого
объекта с помощью врачебного внушения поднимается на высшую психическую ступень, она
протекает как нормальный душевный конфликт. Благодаря тому что удается избежать нового
вытеснения, отчужденность между Я и либидо прекращается и восстанавливается душевное
единство личности. Когда либидо снова отделяется от временного объекта личности врача,
оно не может вернуться к своим прежним объектам и остается в распоряжении Я. Силами,
против которых велась борьба во время этой терапевтической работы, являются, с одной
стороны, антипатия Я к определенным направленностям либидо, выразившаяся в виде
склонности к вытеснению, а с другой стороны, привязчивость или прилипчивость либидо,
которое неохотно оставляет когда-то занятые (besetzte) им объекты.
Терапевтическая работа, таким образом, распадается на две фазы; в первой фазе все
либидо оттесняется от симптомов в перенесение и там концентрируется; во второй фазе
ведется борьба вокруг этого нового объекта, и либидо освобождается от него. При этом новом
конфликте решающим для благоприятного исхода изменением является устранение
вытеснения, так что либидо не может опять ускользнуть от Я при помощи бегства в
бессознательное. Это становится возможным благодаря изменению Я, которое совершается
под влиянием врачебного внушения. Благодаря работе толкования, превращающей
бессознательное в сознательное, Я увеличивается за счет этого бессознательного, благодаря
разъяснению оно мирится с либидо и склоняется допустить для него какое-то удовлетворение,
а его страх перед требованиями либидо уменьшается благодаря возможности освободиться от
его части посредством сублимации. Чем больше процессы при лечении совпадают с этим
идеальным описанием, тем надежнее будет успех психоаналитической терапии. Предел этому
успеху может положить недостаточная подвижность либидо, противящегося тому, чтобы
оставить свои объекты, и упорство нарциссизма, не позволяющего перенесению выйти за
известные границы. Может быть, мы поймем еще лучше динамику прогресса выздоровления,
если заметим, что мы улавливаем все либидо, ушедшее из-под власти Я, отвлекая его часть на
себя благодаря перенесению.
Уместно также предупредить, что из распределений либидо, установившихся во время
лечения и благодаря ему, нельзя делать непосредственное заключение о распределении
либидо во время болезни. Предположим, что нам удалось добиться благоприятного исхода
какого-либо случая благодаря созданию и устранению перенесения сильных чувств с отца на
врача, но было бы неправильно заключить, что больной раньше страдал такой
бессознательной привязанностью своего либидо к отцу. Перенесение с отца – это только поле
битвы, на котором мы одолеваем либидо; либидо больного было направлено туда с других
позиций. Это поле битвы не всегда располагается возле одного из важных укреплений врага.
Защита вражеской столицы не должна непременно происходить у ее ворот. Только после того
как перенесение опять устранено, можно мысленно реконструировать распределение либидо,
имевшее место во время болезни.
С точки зрения теории либидо мы можем сказать последнее слово и по поводу
сновидения. Сновидения невротиков, как и их ошибочные действия и свободно приходящие
им в голову мысли, помогают нам угадать смысл симптомов и обнаружить размещение
либидо. В форме исполнения желания они показывают нам, какие желания подверглись
вытеснению и к каким объектам привязалось либидо, отнятое у Я. Поэтому в
психоаналитическом лечении толкование сновидений играет большую роль и в некоторых
случаях длительное время является самым важным средством работы. Мы уже знаем, что само
состояние сна приводит к известному ослаблению вытеснения. Благодаря такому
уменьшению оказываемого на него давления становится возможным гораздо более ясное
выражение вытесненного побуждения во сне, чем ему может предоставить симптом в течение
дня. Изучение сновидения становится самым удобным путем для ознакомления с
вытесненным бессознательным, которому принадлежит и отнятое у я либидо.
Но сновидения невротиков, по существу, не отличаются от сновидений нормальных
людей; их, может быть, вообще нельзя отличить друг от друга. Нелепо было бы считать
сновидения нервнобольных не имеющими отношения к сновидениям нормальных людей. Мы
должны поэтому сказать, что различие между неврозом и здоровьем существует только днем,
но не распространяется на жизнь во сне. Мы вынуждены перенести и на здорового человека
ряд предположений, которые вытекают из отношения между сновидениями и симптомами у
невротика. Мы не можем отрицать, что и здоровый человек имеет в своей душевной жизни то,
что только и делает возможным как образование сновидений, так и образование симптомов;
и мы должны сделать вывод, что и он произвел вытеснения и употребляет известные усилия,
чтобы сохранить их, что его система бессознательного скрывает вытесненные, но все еще
обладающие энергией побуждения и что Достарыңызбен бөлісу: |