Потому что ночь принадлежит нам
Весной я отправилась в Амстердам и там встретилась с теми же
марокканцами, с которыми веселилась в Париже. Неожиданно выяснилось,
что все они геи. Я познакомилась с рыжим парнем из Калифорнии. Он
пригласил меня послушать Патти Смит в клубе El Paradiso. Клуб оказался
огромным, и певицу я еле видела. Она была где-то далеко, кричала и пела –
крохотная птичка в черном. Трудно было даже понять, женщина она или
мужчина. Но она меня абсолютно очаровала, и я поняла, что хочу быть
бардом. Я тоже хотела одеваться в черное, кричать и выступать перед
огромными толпами, собравшимися специально, чтобы послушать меня.
В июне я вернулась в Лондон. Я поселилась в коммунальной квартире в
Хайгейте. Моими соседями по коммуналке были: парень из Австралии,
девушка из Греции, еще две девушки – одна из Канады, другая из Вены.
Венка Бригитта изучала фотографию в колледже живописи и дизайна
Сентрал Сент-Мартинс. Мы с ней быстро подружились. Мы обе любили
делать покупки в Biba и на блошином рынке в Кенсингтоне. И нам обеим
нравилось носить костюмы. Бригитта меня фотографировала, и я до сих
пор храню эти снимки. Удивительно, но в то время я страшно много спала.
Мои сапоги Frye сиротливо стояли в углу общей комнаты. Носки их слегка
поднялись, а голенища притулились друг к другу, словно шептали что-то
на ухо. Носки потерлись и стали темно-коричневыми. В лихорадочном сне
я слышала Blue Джони Митчелл.
А потом появился мой старый британский бойфренд, сел на мою
постель, и я чудесным образом поправилась. Он вытащил меня из
постели, и мы поехали в Кембридж на целый день. В маленьком домике
у дороги мы пили чай и ели лепешки со взбитыми сливками.
А потом он сказал, что я должна вернуться домой, в Америку.
Bonjour, Tristesse
Здравствуй, грусть
Когда я приезжаю в Париж, то всегда встречаю призрак самой себя в
молодости. Это обычно происходит на бульваре Сен-Жермен, на
пересечении с бульваром Сен-Мишель. Она заходит в Wimpy’s за
гамбургером и жареной картошкой. Это мучает ее, но она уже устала жить
на сыре и багетах. Она проходит через Люксембургский сад и направляется
к Alliance Française, где продолжает мучиться над французскими
глаголами. В ее голове полная сумятица, и ей кажется, что она живет
наполовину. Она разучилась правильно говорить по-английски. Разучилась
печатать. Забыла свой дневник в офисе American Express. Она боится
турецких туалетов. Ей надоело спать на полу. Она устала от холода. Ей
хочется принять настоящий горячий душ. Ей хочется как следует поесть.
Ей хочется нравиться французам, но те не спешат полюбить ее. Однажды
элегантный француз в костюме с галстуком остановил ее возле Галереи
Лафайет и что-то сказал по-французски. Когда она ответила, что не
понимает, что она из Америки, он продолжал говорить. Он спросил, что
она здесь делает. Ему пришлось несколько раз повторить свой вопрос,
чтобы она поняла. В конце концов, она ответила, что ищет работу, и тогда
он спросил: « А почему вы не работаете в собственной стране?» Он
повторил свой вопрос еще несколько раз, и только тогда она поняла, что он
говорит. И лицо ее залилось краской.
Почему вы не работаете в собственной стране? Вопрос, конечно,
хороший, но ответить на него трудно. Никсону был объявлен импичмент, а
Нью-Йорк стал городом-банкротом. Мать снова в психиатрической
клинике, а брат с молодой женой уехал в Австралию.
Девушка-призрак об этом не говорит, но одежда говорит за нее. Одежда
буквально кричит: «Я – девушка из процветающей, богатой страны, но вот
я тут, в своей крестьянской юбке, с рюкзаком. Я притворяюсь цыганкой, у
которой нет своего дома».
Достарыңызбен бөлісу: |