Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века



Pdf көрінісі
бет83/107
Дата01.12.2022
өлшемі1,47 Mb.
#54190
1   ...   79   80   81   82   83   84   85   86   ...   107
плечах, / По котомке на спинах согнутых, / Крест на шее и кровь на ногах….» Тургеневский
Герасим, выполняя волю барыни, «накрыл Муму своим тяжелым армяком».
Армяки часто носили ямщики, надевая их зимой сверх полушубков. Герой повести Л. Толстого
«Поликушка» едет за деньгами в город «в армяке и шубе».
Гораздо примитивнее армяка был ЗИПУН, который шили из грубого, обычно домотканого
сукна, без воротника, с раскошенными полами. Увидев сегодня зипун, мы сказали бы:
«Балахон какой-то». «Ни кола, ни двора, / Зипун — весь прожиток», — читаем в стихотворении
Кольцова про бедного мужика.
Зипун был своего рода крестьянским пальто, предохраняющим от стужи и непогоды. Носили
его и женщины. Зипун воспринимался как символ бедности. Недаром пьяный портной
Меркулов в рассказе Чехова «Капитанский мундир», хвалящийся былыми
высокопоставленными заказчиками, восклицает: «Пущай лучше помру, чем зипуны шить!»
В последнем номере своего «Дневника писателя» Достоевский призывал: «Дослушаем серых
зипунов, что-то они скажут», имея в виду бедный, трудовой народ.
Разновидностью кафтана была и ЧУЙКА — длинный суконный кафтан халатного покроя. Чаще
всего чуйку можно было видеть на купцах и мещанах — трактирщиках, мастеровых, торговцах.
У Горького есть фраза: «Пришел какой-то рыжий мужчина, одетый мещанином, в чуйку и
высокие сапоги».
В русском быту и в литературе слово «чуйка» иногда употреблялось как синекдоха, то есть
обозначение ее носителя по внешнему признаку — недалекого, невежественного человека. В


поэме Маяковского «Хорошо!» есть строки: «Салоп говорит чуйке, чуйка салопу». Здесь чуйка
и салоп — синонимы заскорузлых обывателей.
Домотканый кафтан из грубого некрашеного сукна назывался СЕРМЯГОЙ. В рассказе Чехова
«Свирель» изображен старик-пастух в сермяге. Отсюда эпитет сермяжный, относящийся к
отсталой и бедной старой России — сермяжная Русь.
Историки русского костюма отмечают, что для крестьянской одежды не существовало строго
определенных, постоянных названий. Многое зависело от местных говоров. Некоторые
одинаковые предметы одежды в разных говорах назывались по-разному, в других случаях
одним словом в различных местах назывались различные предметы. Это подтверждается и
русской классической литературой, где понятия «кафтан», «армяк», «азям», «зипун» и другие
нередко смешиваются, иногда даже у одного и того же автора. Однако наиболее общие,
распространенные характеристики этих видов одежды мы сочли своим долгом привести.
Из крестьянских головных уборов только недавно исчез КАРТУЗ, имевший непременно околыш
и козырек, чаще всего темного цвета, иначе говоря — неформенная фуражка. Картуз,
появившийся в России в начале XIX века, носили мужчины всех сословий, сначала помещики,
потом мещане и крестьяне. Иногда картузы были теплыми, с наушниками. Манилов («Мертвые
души») появляется «в теплом картузе с ушами». На Инсарове («Накануне» Тургенева)
«странный, ушастый картуз». В картузах ходят Николай Кирсанов и Евгений Базаров («Отцы
и дети» Тургенева). «Изношенный картуз» — на Евгении, герое «Медного всадника» Пушкина.
В теплом картузе путешествует Чичиков. Иногда картузом называлась и форменная фуражка,
даже офицерская: Бунин, например, вместо слова «фуражка» употреблял «картуз».
У дворян была особая, форменная фуражка с красным околышем.
Здесь надо предупредить читателя: слово «картуз» в старину имело и другое значение. Когда
Хлестаков приказывает Осипу посмотреть в картузе, нет ли там табака, речь идет, конечно, не
о головном уборе, а о мешочке для табака, кисете.
Простой трудовой люд, в частности ямщики, носил высокие, округлые шапки, прозванные
ГРЕЧНЕВИКАМИ — по сходству формы с популярной в то время лепешкой, испеченной из
гречневой муки. ШЛЫКОМ пренебрежительно называлась всякая крестьянская шапка. В
поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» есть строки: «Гляди, куда деваются
крестьянские шлыки». На ярмарке мужики оставляли свои шапки трактирщикам в залог,
чтобы позднее выкупить.
В названиях обуви особых изменений не произошло. Низкая обувь, как мужская, так и
женская, в старину называлась БАШМАКАМИ, ботинки появились позднее, ничем
существенно не отличаясь от башмаков, но дебютировали в женском роде: на ноге у героев
Тургенева, Гончарова, Л. Толстого была БОТИНКА, а не ботинок, как говорим мы сегодня.
Кстати, ботинки, начиная с 1850-х годов, активно вытеснили почти непременные для мужчин
сапоги. Особо тонкая, дорогая кожа для сапог и другой обуви называлась ВЫРОСТКОВОЙ (из
шкуры теленка менее чем годичного возраста) и ОПОЙКОВОЙ — из шкуры теленка, еще не
перешедшего на растительный корм.
Особо щегольскими считались сапоги с НАБОРОМ (или сборками) — мелкими складками на
голенищах.
Еще лет сорок назад многие мужчины носили на ногах ШТИБЛЕТЫ — ботинки с крючками для
наматывания шнурков. В таком значении мы встречаем это слово у Горького и Бунина. Но вот


уже в начале романа Достоевского «Идиот» мы узнаем о князе Мышкине: «На ногах его были
толстоподошвенные башмаки со штиблетами — все не по-русски». Современный читатель
умозаключит: не только не по-русски, но и не по-людски вовсе: две пары обуви на одном
человеке? Однако во времена Достоевского штиблеты означали то же, что гетры — теплые
чехлы, надеваемые поверх обуви. Эта западная новинка вызывает ядовитые замечания
Рогожина и даже клеветническую эпиграмму на Мышкина в прессе: «Возвратясь в
штиблетах узких, / Миллион наследства взял».


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   79   80   81   82   83   84   85   86   ...   107




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет