Цветы для Элджернона

– Чарли!
Она не прокричала и не прошептала мое имя. Она выдохнула его, как пробуждающийся от
кошмара человек.
– Ма… – я встал на первую ступеньку. – Это я…
Мое движение напугало ее, она отступила еще на шаг, опрокинула ведро с водой, и грязная
мыльная пена водопадом хлынула по ступенькам.
– Что ты здесь делаешь?
– Мне так хотелось увидеть тебя… поговорить…
Язык все еще мешал мне, и голос звучал не как обычно. В нем чувствовался какой-то
плаксивый оттенок. Должно быть, именно так я и говорил много-много лет назад.
– Не уходи! – молил я. – Не убегай от меня!
Но Роза уже шмыгнула в прихожую и закрыла дверь. Секунду спустя она отодвинула
снежно-белую занавеску на двери и уставилась на меня через стекло расширенными от ужаса
глазами. Губы ее бесшумно двигались.
– Уходи! Прочь от меня!
Почему? Почему мама отказывается от меня? По какому праву?
– Открой дверь! Нам надо поговорить! Впусти меня!
Я забарабанил по стеклу. Оно треснуло, и одна из трещин защемила кожу на пальце так,
что какое-то время я не мог вырвать ее. Наверно, Розе показалось, что я окончательно сошел с
ума и явился рассчитаться с ней за прошлое. Она отпрянула и ринулась к ведущей в глубь дома
двери.
Я нажал посильнее, дверной крючок не выдержал и, потеряв равновесие, я буквально
ввалился в прихожую. Из пореза шла кровь и, не зная что делать, я сунул руку в карман, чтобы,
избави Боже, не запачкать свежевымытый линолеум.
Я проскочил по коридору мимо лестницы на второй этаж. Сколько раз демоны хватали
меня на этой лестнице за ноги и тащили вниз, в подвал! Я пробовал кричать, но язык душил
меня и обрекал на молчание… Как тихих ребятишек в Уоррене.
На втором этаже жили хозяева дома – Мейерсы. Они всегда были добры ко мне –
подкармливали сладостями, разрешали сидеть у них на кухне и играть с собакой. Никто мне
ничего не говорил, но я почему-то догадался, что их уже нет в живых и наверху обитают
незнакомцы. И эта тропинка закрыта для меня навеки…
Дверь, за которой исчезла Роза, оказалась запертой, и секунду я стоял в нерешительности.
– Открой дверь!
Ответом был визгливый лай маленькой собачонки. Странно.
– Не бойся, я не замышляю ничего плохого. Я долго шел к тебе и не собираюсь уходить
просто так! Если ты не откроешь дверь, мне придется сломать ее!
Я услышал ее голос:
– Ш-ш-ш, Наппи… Иди в спальню, иди…
Еще через секунду замок щелкнул, дверь открылась и мама вдруг очутилась совсем рядом
со мной.
– Мама, – прошептал я. – Не бойся меня и выслушай! Пойми, я уже не тот, что был
раньше… я изменился… я нормальный человек… Понимаешь? Я больше не слабоумный… я не
кретин. Я – как все, как ты, как Матт, как Норма…
Я говорил и говорил, моля в душе, чтобы она не захлопнула дверь. Мне хотелось рассказать
ей все, сразу.
– Мне сделали операцию, и я стал другим, каким ты меня всегда хотела видеть. Читала про
это в газетах? Это новый научный эксперимент, который повышает умственные способности

человека, и я стал первым! Пойми же меня! Почему ты так на меня смотришь? Я стал умным,
умнее, чем Норма, дядя Герман или Матт! Я знаю вещи, которых не знают даже профессора в
университете! Скажи мне что-нибудь! Ты можешь гордиться мной и рассказать про меня всем
соседям! Тебе больше не нужно прятать меня в подвале, когда приходят гости! Поговори же со
мной! Расскажи, как я был маленьким! И не бойся меня! Я ни в чем не виню тебя, просто мне
надо узнать побольше о самом себе, пока еще не поздно! Я не смогу стать полноценным
человеком, пока не пойму самого себя, и ты – единственная в мире, кто может мне помочь!
Впусти меня. Посидим вместе.
Мои тон, а не слова, заворожили ее. Она просто стояла и смотрела на меня. Не подумав, я
вынул из кармана окровавленную руку и протянул вперед, словно моля о помощи. Лицо ее сразу
смягчилось.
– Тебе больн… – Вряд ли она по-настоящему жалела меня. То же самое чувство она
испытала бы и к поранившей лапу собаке, и к исцарапанному в боевой схватке коту. Не потому,
что я – ее Чарли. Наоборот.
– Заходи и вымой руки. Я принесу йод и бинты.
Я подошел к треснувшей раковине, над которой мама так часто умывала меня, когда я
возвращался со двора, когда мне нужно было идти есть или спать. Пока я закатывал рукава, она
смотрела на меня.
– Не надо было бить стекло. Хозяйка рассердится, а у меня нет денег, чтобы заплатить ей…
Потом, словно недовольная тем, что я делаю все так медленно, она отобрала у меня мыло и
сама занялась моими руками. Занятие это полностью захватило ее, и я боялся шевельнуться,
чтобы не спугнуть счастье. Иногда она цокала языком или вздыхала:
– Ох, Чарли, Чарли, и где ты только ухитряешься перепачкаться… Когда же ты научиться
следить за собой?
Она вернулась на двадцать пять лет назад, когда я был ее маленьким Чарли, а она готова
была до последнего сражаться за мое место под солнцем.
Но вот наконец кровь смыта, руки вытерты бумажным полотенцем. Вдруг она посмотрела
мне в лицо и снова глаза ее округлились от ужаса:
– Боже мой! – всхлипнула она и отстранилась от меня.
Я заговорил снова, тихо, успокаивая ее, стараясь внушить, что намерения у меня самые
благородные. Роза меня не слушала. Она рассеянно осмотрелась, прикрыла рот ладонью и
простонала:
– В доме такой беспорядок… Я никого не ждала. Взгляни только на эти окна… а
плинтусы…
– Все в порядке, ма, не волнуйся.
– Нужно получше натереть полы… Они должны блестеть!
Тут она заметила пятна крови на двери и тряпочкой быстро стерла их. Потом снова
посмотрела на меня и нахмурилась.
– Вы пришли по поводу счета за электричество?
Прежде чем я успел ответить «нет», она укоризненно погрозила мне пальцем:
Я всегда посылаю чек первого числа, но мужа сейчас нет дома, он уехал по делам… Дочь
обязательно получит деньги на этой неделе, и мы заплатим сразу за все. Так что вы явились
напрасно, мистер.
– У вас только один ребенок? Других нет?
Роза вздрогнула, взгляд ее устремился куда-то вдаль.
– У меня был мальчик. Он был таким умным, что все матери завидовали мне. Но его
сглазили… Да, сглазили! Если бы не это, он стал бы великим человеком. Он был таким

умным… исключительно одаренным ребенком. Все так говорили. Он мог стать гением!
Она взяла щетку.
– Извините… Дочь пригласила на обед молодого человека, и мне нужно прибраться.
Она опустилась на колени и принялась скрести и без того сверкающий пол.
На меня она не смотрела.
Она начала что-то бормотать. Я уселся на табуретку с твердым намерением дождаться,
пока она выйдет из забытья и признает меня. Не уйду, пока она не поймет, что я – Чарли, ее
Чарли! Ведь должен же хоть кто-нибудь поверить мне!
Роза стала напевать какую-то печальную мелодию, но вдруг замерла, держа щетку на весу,
как будто до нее только что дошло, что в кухне есть еще кто-то.
Она повернулась, посмотрела на меня блестящими глазами и, склонив голову набок,
спросила:
– Как могло такое случиться? Ничего не понимаю… Мне говорили, что ты неизлечим.
– Мне сделали операцию, и я стал другим. Я теперь знаменитость, весь мир знает про меня.
Я стал очень умным, мама. Я умею читать и писать, я могу…
– Слава богу, – прошептала она. – Мои молитвы… Все эти годы мне казалось, что он не
слышит меня… Оказывается, он всего лишь ждал, чтобы исполнить свою волю в нужное
время…
Она вытерла фартуком лицо. Я обнял ее, она положила голову мне на плечо и заплакала.
Слезы ее смыли всю мою боль. Я уже не жалел, что пришел.
– Надо всем рассказать, – улыбнулась Роза. – Всем этим учителям. Увидишь, как у них
рожи вытянутся. И всем соседям. А дядя Герман – ему тоже нужно сказать. Он так обрадуется!
Подожди, вот придут папа и сестра… Как они будут счастливы! Ты просто не представляешь!
Продолжая строить планы на нашу новую счастливую совместную жизнь, она крепко
обняла меня. У меня не хватило духу сказать ей, что учителя мои больше не учат детей, соседи
все переехали, дядя Герман давно умер, а отец покинул ее много лет назад. Мне хотелось видеть
ее улыбку и сознавать, что впервые в жизни я заставил ее улыбнуться.
Но вот она замолчала, как будто что-то вспоминая, и я почувствовал, что она удаляется.
– Нет!!! – закричал я, возвращая ее к реальности. – Подожди, мама! Я сейчас уйду, но я
хочу оставить тебе кое-что!
– Уйдешь? Но тебе не надо никуда уходить!
– У меня много дел, мама. Я буду писать тебе и пришлю денег.
– Когда ты вернешься?
– Пока не знаю, но я хочу дать тебе вот это.
– Журнал?
– Не совсем. Это научная статья, которую я написал. Смотри, она называется «Эффект
Элджернона – Гордона». Это я открыл его и так назвал! Я оставлю ее тебе. Покажи статью
соседям, чтобы они знали, что твой сын больше не слабоумный.
Она с благоговением взяла журнал.
– Это… это и в самом деле твое имя! Я всегда знала, что так оно и будет! Я же говорила! Я
испробовала все, что можно. Ты был еще маленьким и не помнишь, но я сделала все, что могла.
Я всем говорила, что ты будешь учиться в колледже и станешь ученым. Надо мной смеялись, а я
верила!
Она улыбнулась сквозь слезы, потом вдруг отвернулась, взяла тряпку и, двигаясь словно во
сне, принялась протирать плинтусы.
Снова залаяла собака. Слышно было, как входная дверь открылась и хлопнула и женский
голос произнес:

– Все в порядке, Наппи, это я.
Слышно было, как запертая в спальне собака радостно кидается на дверь. У меня не было
ни малейшего желания видеть Норму, и я почувствовал, что попал в ловушку. Нам нечего
сказать друг другу, а в доме нет черного хода… Можно было выпрыгнуть в окно, но мне не
хотелось, чтобы меня приняли за взломщика.
Услышав скрежет ключа в замке, я, не понимая зачем, прошептал:
– Норма пришла…
Но мама не обратила внимания на мои слова, она была слишком занята.
Дверь открылась. Норма посмотрела на меня и нахмурилась. В комнате было темно, она не
узнала меня. Поставила сумку на пол, включила свет…
– Кто вы такой?
Прежде чем я успел ответить, рука ее метнулась ко рту, и она без сил прислонилась к стене.
– Чарли!!!
Она сказала это так же, как и мама – на одном выдохе. И выглядела она, как мама в
молодости – мелкие, острые черты лица…
– Чарли! Боже мой, Чарли! Ты мог бы предупредить, позвонить… Как же так… – Она
посмотрела на маму, сидящую на полу рядом с раковиной. – Как она? Переволновалась?
– У нее было просветление, мы немного поговорили.
– Хорошо. Она уже почти ничего не помнит. Это старость… Доктор Портман посоветовал
мне отдать ее в дом для престарелых, но я отказалась. Не могу представить ее там…
Она открыла дверь спальни, собака выскочила оттуда, и Норма подняла ее и прижала к
себе.
– Я просто не могу сделать такое со своей матерью…
Норма посмотрела на меня и неуверенно улыбнулась.
– Все это так неожиданно… Я и подумать не могла… Дай-ка мне посмотреть на тебя.
Встреть я тебя на улице, ни за что не узнала бы. Ты совсем другой. – Она вздохнула. – Я очень
рада видеть тебя, Чарли!
– В самом деле? Мне казалось, что ты никогда больше не захочешь знать меня.
– Ох, Чарли! – Она взяла меня за руку. – Не надо так говорить! Я и вправду рада тебя
видеть. Я ждала тебя. Я не знала когда, но верила, что ты обязательно придешь, с тех самых пор,
как я прочитала, что ты сбежал с конференции… Ты не представляешь, сколько я думала о тебе
– где ты, что делаешь. Этот профессор… Когда же он появился? Да, в марте. Семь месяцев
назад… Я даже не знала, что ты жив. Мать твердила, что ты умер в Уоррене. Я так и думала.
Когда мне сказали, что ты жив и нужен для какого-то эксперимента, я растерялась.
Профессор… – Немур, так его звали? – не разрешил мне повидаться с тобой, он не хотел
волновать тебя перед операцией. Потом я увидела в газетах, что операция удалась и ты стал
гением… Боже мой! Я рассказала всем на работе и в клубе… показывала твою фотографию в
газете и говорила, что скоро ты придешь навестить нас. И вот ты пришел! Не забыл!
Она снова обняла меня.
– Чарли, Чарли… Как же чудесно узнать, что у меня есть старший брат! Садись, я
приготовлю тебе чего-нибудь перекусить, а ты расскажешь все, что с тобой было и что ты
собираешься делать дальше. Я… я просто не знаю, о чем тебя спрашивать. Наверно, я сейчас
глупо выгляжу, как девица, узнавшая, что ее брат – герой, кинозвезда или что-то в этом роде.
Не скрою, я не ожидал такой встречи с сестрой и был весьма смущен. Не учел я, что
столько лет наедине с матерью могут изменить ее. Но это было неизбежно. Она перестала быть
капризным, испорченным существом моих воспоминаний. Она выросла и превратилась в
женщину, способную любить.

Мы разговорились. О маме. Говорили так, словно ее не было сейчас с нами. А ведь она
была, в этой самой комнате. Пока Норма рассказывала о жизни с ней, я иногда поглядывал на
Розу: слушает ли она нас? Но казалось, ей нет никакого дела до наших разговоров – так глубоко
ушла она в свои мысли. Она двигалась по кухне как привидение, все время что-то переставляя,
перекладывая с места на место… Она совсем не мешала нам. Пугающее зрелище.
Норма принялась кормить собаку.
– Наконец-то ты заполучила его. Наппи – это сокращенно от Наполеона?
Норма выпрямилась и внимательно посмотрела на меня.
– Откуда ты знаешь?
Я объяснил, что недавно вспомнил, как она принесла домой свою контрольную по истории,
как завела разговор о собаке и как Матт отшил ее.
Я ничего этого не помню… Ах, Чарли, неужели я была такой стервой?
– Есть еще одно воспоминание, о котором мне хотелось тебя спросить. Никак не пойму, то
ли это было на самом деле, то ли мне приснилось. Тогда мы с тобой последний раз играли как
друзья. В подвале. Надели на головы абажуры, представив себя китайскими кули, и прыгали на
старых матрасах. Тебе было лет семь или восемь, мне – тринадцать. Ты неудачно прыгнула и
ударилась головой о стену. Не сильно, но ты закричала. Тут же прибежали мама с папой. Ты
сказала им, что я хотел убить тебя. Роза обвинила Матта, что он не смотрит за мной и оставил
нас одних. Потом она била меня ремнем, пока я не свалился без чувств. Помнишь? Это так и
было?
Норма была потрясена моим описанием.
– Все так смутно… Я помню, как мы напялили абажуры, как прыгали на матрасах. – Она
подошла к окну и выглянула на улицу. – Я ненавидела тебя, потому что родители все время
занимались только тобой. Тебя никогда не пороли за плохие отметки. Ты прогуливал уроки,
играл, сколько душе угодно, а мне приходилось трудиться изо всех сил. Как я ненавидела тебя!
Ребята в классе рисовали на доске мальчишку в шутовском колпаке, а внизу подписывали:
«Брат Нормы». Они писали на асфальте: «Сестра кретина» и «Гордоны – дураки». Одни раз
меня не пригласили на день рождения к Эмилии Раскин, и я знала, что это из-за тебя. Вот тогда,
в подвале, я и решила рассчитаться с тобой. – Она заплакала. Я соврала и сказала, что ты хотел
убить меня. Чарли, Чарли, какой же я была дурой, какой дурой… Прости меня…
– Не вини себя так… Тебе было нелегко. Для меня домом были кухня и вот эта комната, все
остальное не имело значения. Тебе же приходилось сталкиваться с окружающим миром.
– Чарли, почему тебя выгнали из дома? Разве ты не мог остаться и жить вместе с нами? Я
много думала об этом, а мама каждый раз говорила, что там тебе лучше.
– Может, она и права.
Норма покачала головой:
– Она отказалась от тебя из-за меня, правда? Ах, Чарли, ну почему такое должно было
случиться именно с нами?
Я не знал, что ответить. Страдаем ли мы за грехи отцов или исполняем волю какого-нибудь
греческого оракула? Но ответить ей мне было нечего. И себе тоже. Я сказал:
– Все в прошлом. Я ряд, что повидал тебя. Теперь мне будет легче жить на свете.
Вдруг Норма схватила меня за руку.
– Чарли, ты представить себе не можешь, что это такое – жить с ней! Эта квартира, улица,
моя работа… Какой это кошмар – идти домой, не зная, что с ней, жива ли она еще, и мучиться
от этих мыслей!
Я встал, прижал Норму к себе, и она, положив голову мне на плечо, тихо заплакала.
– Чарли, до чего же я рада, что ты вернулся! Мне так трудно одной, я так устала!

Когда-то я мог только мечтать о таком. Но вот это случилось, и что? Я не собирался
говорить сестре, что будет со мной. Вправе ли я принять ее любовь? Будь я прежним Чарли,
разве стала бы она так разговаривать со мной? Скоро, скоро время сорвет с меня маску…
– Не плачь, Норма, все будет хорошо, – услышал я свой нежный голос. – Я буду заботиться
о вас. У меня есть деньги, и вместе с тем, что платит фонд Уэлберга, их вполне хватит, чтобы
посылать еще и вам.
– Разве ты уходишь? Ты должен остаться с нами…
– Мне нужно еще кое-куда съездить, кое над чем поработать, прочитать несколько
докладов, но я обязательно буду навешать вас. Заботиться о маме, она через многое прошла. Я
буду помогать вам, пока смогу.
– Чарли, нет! Не уходи! – Норма вцепилась в меня. – Мне страшно!
Вот роль, которую мне всегда хотелось сыграть – Старший Брат.
В этот момент я почувствовал, что Роза, которая до этого тихо сидела в углу, смотрит на
нас. Что-то изменилось в ее лице, глаза расширились, и вся она подалась вперед. Она показалась
мне орлицей, готовой броситься на защиту своего гнезда.
Я оттолкнул Норму и не успел произнести ни слова, как Роза вскочила со стула, схватила
со стола кухонный нож и наставила его на меня.
– Что ты делаешь? Не смей прикасаться к ней! Сколько раз я говорила, чтобы ты не смел
прикасаться к своей сестре! Грязное животное! Тебе нельзя жить с нормальными людьми!
Мы оба отпрыгнули назад. По какой-то непонятной причине я почувствовал себя
виноватым, словно меня застали за постыдным занятием. Я догадывался, что Норма чувствует
то же самое. Слова матери сделали наши объятия непристойными.
Норма крикнула:
– Мама! Положи нож!
Вид Розы с ножом в руке сразу заставил меня вспомнить тот вечер, когда она вынудила
Матта увести меня из дома. Сейчас она словно заново переживала тот случай. Я же не мог
сдвинуться с места. Волной прокатилась по телу тошнота, знакомое удушье, гул в ушах…
Внутренности завязались в тугой узел и натянулись, будто хотели вырваться из моего грешного
тела.
У Розы – нож, у Алисы – нож, и у отца был нож, и у доктора Штрауса тоже…
К счастью, Норма сохранила достаточно самообладания, и ей удалось отнять у Розы орудие
убийства. Но Роза продолжала вопить:
– Гони его отсюда! Ему нельзя смотреть так на свою сестру!
Потом она упала в кресло и заплакала.
Ни я, ни Норма не знали, что говорить и что делать. Оба мы были ужасно смущены. Теперь
она поняла, почему меня лишили дома.
Интересно, сделал ли я хоть раз в жизни что-нибудь такое, что подтвердило бы опасения
матери? По крайней мере, сам я не мог вспомнить ничего подобного, но как я мог быть уверен,
что в моем истерзанном мозгу никогда не зарождались ужасные мысли? Наверно, я уже не
узнаю этого, но нельзя ненавидеть женщину за то, что она защищает свою дочь. Если я не
прощу ее, в жизни моей не останется ничего.
Норму била дрожь.
– Успокойся, – сказал я. – Она не ведает, что творит. Не на меня наставляла она нож, а на
того, прежнего, Чарли. Она боялась его. А мы… давай не будем вспоминать о нем. Он ушел
навеки. Правда?
Она не слушала меня. На лице ее появилось задумчивое выражение.
– Со мной только что случилась странная вещь… Мне показалось, что все это уже было, и

та же самая сцена в точности повторяется…
– Все хоть раз в жизни испытывали нечто подобное…
– Да, но когда я увидела ее с этим ножом, я подумала, что это сон, который приснился мне
много лет назад.
Зачем говорить ей, что это не сон, что она не спала в ту далекую ночь и все видела из своей
комнаты? Что видение это подавлялось и видоизменялось, оставив после себя ощущение
нереальности? Не надо отягощать ее душу правдой, ей еще придется хлебнуть горя с мамой. Я с
радостью снял бы с нее этот груз и эту боль, но нет никакого смысла начинать то, что не
сможешь закончить. Я сказал:
– Мне пора уходить. Береги ее и себя.
Я сжал ее руку и вышел. Наполеон облаял меня.
В доме у Розы я сдерживался, но когда вышел на улицу, у меня не осталось на это сил.
Трудно писать об этом, но когда я шел к машине, то плакал, как ребенок, а люди смотрели мне
вслед. Я ничего не мог поделать с собой, до людей же мне не было дела.
Я шел, и в голове моей зазвучали непонятные стишки, звучали снова и снова, подстраиваясь
под ритм моих шагов:
Три слепых мышонка… три слепых мышонка,
Как они бегут! Как они бегут!
Они бегут за фермерской женой,
Отрезавшей им хвостики кухонным ножом.
Ты когда-нибудь видал такое?
Три… слепых… мышонка…
Я не мог выбросить эту чепуху из головы. Обернулся я всего один раз и увидел глядящее на
меня детское лицо, прижавшееся к оконному стеклу.

жүктеу/скачать 1,23 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: