Цветы для Элджернона

11 августа. 
Последние два дня – тупик. Ничего. Где-то я свернул не туда. Я получаю уйму ответов на
разнообразнейшие вопросы, кроме самого главного – каким образом регрессия Элджернона
связана с основными теоретическими предпосылками эксперимента.
К счастыо, мне достаточно известно о работе мозга, чтобы мучиться впустую. Я не
поддамся панике и не сдамся (или что еще хуже – не начну искать ответы там, где их нет). Я
перестану думать о проблеме и дам ей созреть. Возможности сознательного уровня исчерпаны,
так что пусть поработает таинственное подсознание. Удивительно, как все мои силы
концентрируются на одной-единственной задаче. Но если я поддамся этому чувству и начну
отдавать все силы ей одной, это ничему не поможет. Интересно, сколько загадок остались
нерешенными только из-за того, что ученые или слишком мало знали, или слишком верили в
себя и возможности управления процессом созидания?
Я решил ненадолго оторваться от работы и сходить на коктейль, который миссис Немур
устраивала в честь двух членов совета директоров фонда Уэлберга, чьи голоса имели решающее
значение при распределении дотаций.
Я пригласил Фэй, но она сказала, что у нее свидание и вообще она лучше пойдет
потанцует.
Вечер я начал с благим намерением быть приятным собеседником и завести новых друзей.
В последнее время у меня возникает много трудностей в общении с людьми. Не знаю, кто
больше виноват в этом, но любой разговор, затеянный мной, иссякает уже через две минуты.
Почему? Неужели меня боятся?
Я взял бокал и отправился в путешествие по огромной гостиной. Несколько маленьких
компаний оживленно что-то обсуждали. Присоединиться к такой группе для меня – дело
совершенно невозможное. В конце концов миссис Немур загнала меня в угол и представила
Хайраму Харви, одному из директоров. Миссис Немур – привлекательная женщина: сорок или
чуть больше, светлые волосы, много косметики и длинные ярко-красные ногти. Уцепившись за
локоть Харви, она осведомилась у меня:
– Как продвигается работа?
– Хорошо, благодарю вас. Как раз сейчас я бьюсь над довольно трудной задачей.
Она улыбнулась и закурила.
– Все очень благодарны вам за помощь. Правда, мне представляется, что вы охотнее
занялись бы какой-нибудь собственной темой. По-моему, куда интереснее создавать что-то
свое, чем заканчивать работу, начатую другими.
Надо отдать ей должное, они ни на секунду не давала Харви забыть, что именно ее муж
должен получать кредиты. Я не мог удержаться от искушения ответить в том же стиле.
– Никто не в состоянии предложить нечто совершенно новое, миссис Немур. Каждый
исследователь начинает работу на развалинах идей предшественников. Значение имеет только
конечный вклад в сумку знаний.
– Конечно, конечно, – она говорила, скорее, со своим пожилым гостем. Жаль, что мистера
Гордона не было с нами с самого начала. О… – она рассмеялась, – простите, я совсем забыла,
вряд ли вы были тогда в состоянии заниматься психологическими исследованиями.
Харви тоже улыбнулся, и я решил промолчать. Нельзя, чтобы последнее слово осталось за
мной. Это будет действительно плохо.
Я заметил Штрауса и Барта. Они беседовала с Джорджем Рейнором – вторым человеком в
фонде Уэлберга. Штраус говорил:

– Мистер Рейнор, основная трудность в таких исследованиях – получить деньги и не
оказаться связанным по рукам и ногам требованием практических результатов. Когда кредиты
выдаются под строго определенные цели, мы практически не в состоянии работать.
Рейнор покачал головой и помахал огромной сигарой.
– Наоборот, проблема как раз в том, чтобы убедить совет директоров в чисто практической
ценности работы!
Пришла очередь Немура покачать головой.
– Я хочу сказать, что иногда можно и нужно давать деньги и на фундаментальные
исследования. Никому не под силу сказать заранее, будет ли какая-нибудь работа иметь
практическое значение, ведь довольно часто результаты получаются отрицательными. А вот для
ученого, идущего по нашим стопам, такой результат равносилен положительному. По крайней
мере он будет знать, чего ему не надо делать.
Я подошел к ним поближе и заметил жену Рейнора – ослепительно красивую брюнетку лет
тридцати. Она пристально смотрела на меня, нет, скорее, на мою макушку, словно ожидая, что
там вот-вот что-нибудь вырастет. Я в свою очередь уставился на нее. Она покраснела,
повернулась к Штраусу и спросила:
– Что вы можете сказать о своей теперешней работе? Будет ли ваша методика применяться
для лечения других слабоумных?
Штраус пожал плечами и кивком указал на меня.
– Пока об этом еще рано говорить. Ваш муж помог Чарли подключиться к нашей работе, и
многое зависит от того, что у него получится.
– Конечно, – вставил Рейнор, – важность чистых исследований в вашей области
неоспорима. Но подумайте только, как поднимется мнение о нас, если удастся разработать
метод, позволяющий получать устойчивые результаты вне стен лаборатории, если мы сможем
показать миру, что наши деньги помогли получить вполне ощутимые результаты!
Я открыл было рот, но Штраус, почувствовав, что я собираюсь сказать, сделал шаг вперед и
положил руку мне на плечо.
– Мы все чувствуем, что работа, которую ведет Чарли, имеет огромное значение. Его задача
– установить истину, какой бы она ни оказалась. А отношения с публикой и просвещение
общества мы с удовольствием предоставим вам.
Он улыбнулся Рейнорам и потащил меня прочь от них.
– Я не собирался говорить ничего подобного, – сказал я.
– Естественно, – прошептал он, не выпуская моего локтя. – По блеску в твоих глазах я
догадался, тебе неймется порубить их на мелкие части. Разве я мог допустить это?
– Наверно, нет, – согласился я, беря с подноса новый бокал мартини.
– Тебе нельзя пить так много.
– Знаю… но мне хочется расслабиться, и, кажется, я выбрал для этого не совсем
подходящее место.
– Успокойся, – сказал Штраус, – и постарайся ни с кем не поругаться. Эти люди отнюдь не
идиоты. Они знают, какие ты питаешь к ним чувства, но даже если они не нужны тебе, то мы
без них – ничто!
Я отсалютовал Штраусу бокалом.
– Попробую, но не подпускай ко мне миссис Рейнор. Если она еще раз вильнет передо
мной задницей, я дам ей пинка.
– Ш-ш-ш! – прошипел Штраус. – Она услышит.
– Ш-ш-ш, – эхом отозвался я. – Прости. Пойду посижу в уголке и не буду путаться под
ногами.

На меня словно упала пелена, но сквозь нее я замечал, что люди смотрят в мою сторону.
Кажется, я разговаривал сам с собой, но слишком громко. Не, помню, что я бормотал. Немного
погодя у меня появилось чувство, что гости уходят слишком рано, но я не обращал на это
внимания, пока не подошел Немур и не встал прямо передо мной.
– Какого черта! Как ты мог позволить себе такое!? Никогда в жизни не слышал столько
грубостей за один вечер!
Штраус попробовал остановить его, но было уже поздно. Брызгая слюной, Немур крикнул:
– В тебе нет ни капли благодарности! Ты не понимаешь, что происходит вокруг! Ты в
неоплатном долгу перед этими людьми! Ты должен им куда больше, чем можешь себе
представить!
– С каких это пор от морской свинки требуют благодарности? Я послужил вашим целям, а
теперь пытаюсь разобраться в ошибках, которые вы понаделали… Каким это образом я оказался
в должниках?
Штраус снова попробовал вклиниться в разговор. Но Немур оборвал его на полуслове:
– Минуточку! Мне хочется услышать все до конца! Пусть наконец выскажется!
– Он слишком много выпил, – сказала его жена.
– Не так уж и много, – фыркнул Немур. – Он выражается как нельзя более ясно. Он вконец
запутал, если уже не уничтожил, всю нашу работу. Мне хочется услышать оправдания из его
собственных уст!
– Оставим это, – сказал я. – Вряд ли вам захочется узнать правду.
– Ошибаешься, Чарли! Захочется! По крайней мере твою версию правды. Я хочу узнать,
благодарен ли ты за те способности, что проснулись в тебе, за знания, которые ты приобрел, за
жизненный опыт, наконец! Или тебе кажется, что раньше ты жил лучше?
– В некотором смысле, да, лучше!
Это поразило его.
– Я многое узнал за последние месяцы, и не только о Чарли Гордоне, но и о мире вообще. И
что же? Я обнаружил, что никому нет дела до Чарли Гордона, будь он кретин или гений. Так в
чем разница?
Немур рассмеялся.
– Тебе просто жалко себя! А чего ты ждал? Целью эксперимента было поднять твой разум,
а не сделать тебя знаменитостью. Мы не могли контролировать развитие твоей личности, и ты
из приятного, хотя и несколько отсталого молодого человека превратился в высокомерного,
эгоистичного, антисоциального сукиного сына.
– Дорогой профессор, вам был нужен кто-то, кого можно было бы превратить в гения, но
продолжать держать в клетке и выставлять на обозрение, только когда приходит время снимать
очередной урожай лаврового листа… Загвоздка как раз в том, что я стал личностью!
Видно было, что Немур разрывается между двумя желаниями: кончить ссору или все-таки
попробовать разбить меня.
– Ты несправедлив, как обычно. Мы всегда обращались с тобой хорошо и делали все
возможное…
– Все, кроме одного – вы не относились ко мне, как к разумному существу. Вы не устаете
похваляться, что до операции я был ничем, и я знаю, почему! Потому что если я был пустым
местом, то, значит, вы создали меня, а это делает вас моим хозяином и повелителем! Вы
обижаетесь, что я не благодарю вас двадцать четыре раза в сутки… Хотите верьте, хотите нет,
но я благодарен вам. Однако запомните, что бы вы для меня ни сделали, это не дает вам права
обращаться со мной, как с подопытным животным! Я – человек, и Чарли тоже был человеком
еще до того, как пришел в вашу лабораторию. Вы шокированы? Да-да, вдруг оказывается, что я

был личностью всегда, а это противоречит вашему убеждению, что если у человека КИ меньше
ста, он не заслуживает рассмотрения. Профессор Немур, мне кажется, что при взгляде на меня
вас начинает мучить совесть!
– Достаточно! Ты просто пьян!
– О нет, – уверил я его. – Вот если я действительно напьюсь, вы увидите перед собой совсем
другого Чарли Гордона. Да, другого Чарли… Он бродит в темноте, но он с нами! Внутри меня.
– Он сошел с ума, – сказала миссис Немур, – и уверен, что существуют два Чарли Гордона.
Доктор, советую получше присматривать за ним.
Штраус покачал головой.
– Нет. Я догадываюсь, что он хочет сказать, мы говорили об этом из сеансах терапии. Вот
уже примерно месяц Чарли временами испытывает странное расщепление личности… Как
будто в его сознании живут два самостоятельных индивидуума, и прежний Чарли,
дооперационный, борется за контроль над телом…
– Нет! Я никогда не говорил этого! Чарли существует, но он не борется со мной за контроль
над телом… Он просто ждет и никогда не вмешивается в мои действия. – Вспомнив Алису, я
добавил: – Почти никогда… Скромный, смиренный Чарли, о котором вы только что вспоминали
с такой ностальгией, терпеливо ждет. Не скрою, мне многое нравится в нем, но только не
скромность. Скромнику нечего делать в этом мире.
– Ты стал циником, – сказал Немур. – Гениальность убила в тебе веру в человечество.
– Это не совсем так, – тихо ответил я. – До меня дошло, что чистый разум сам по себе ни
черта не значит. В вашем университете разум, образование, знания – все обожествляется. Но я
знаю то, чего вы все не заметили: голые знания, не пронизанные человеческими чувствами, не
стоят и ломаного гроша.
Я взял еще один бокал мартини и продолжил проповедь:
– Поймите меня правильно: разум – величайшее приобретение человечества! И все же
слишком часто погоня за знаниями подменяет поиски любви. Я дошел до этого совсем недавно.
Предлагаю рабочую гипотезу: человек, обладающий разумом, но лишенный способности
любить и быть любимым, обречен на интеллектуальную и моральную катастрофу, а может
быть, и на тяжелое психическое заболевание. Кроме того, я утверждаю, что замкнутый на себе
мозг не способен дать окружающим ничего, только боль и насилие. В бытность слабоумным я
имел много друзей. Теперь их у меня нет. О, я знаю множество народу, но это просто знакомые,
и среди них нет почти ни одного человека, который что-нибудь значил бы для меня или кому
интересен я.
Я почувствовал, что речь моя становится неразборчивой, а голова подозрительно легкой.
– Но ведь это поправимо… Так не должно быть… Ва… вы согласны со мной?
Штраус подошел и взял меня за руку.
– Чарли, тебе нужно отдохнуть. Ты слишком много выпил.
– Чего это вы так смотрите на меня? Что такого я сказал? Что такого я сделал? Я правильно
говорил?
Я сознавал, как слова тяжело ворочаются у меня во рту, словно в каждую щеку сделали по
уколу новокаина. Я был пьян и почти не владел собой. В этот момент щелкнул какой-то
переключатель, и я увидел всю сцену из дверного проема, и себя в том числе – рядом с
уставленными бокалами подносом, широко раскрывшего испуганные глаза.
– Я хочу все делать правильно! Мама всегда говорила, чтобы я любил людей, потому что
так я никогда не попаду в беду и у меня всегда будет много друзей…
Он дергался и извивался, и я понял, что ему срочно нужно в ванную. Боже, только не здесь,
не перед ними!

– Прошу прощения, – пробормотал он, – мне надо выйти…
Даже в таком пьяном отупении мне удалось довести его до ванной.
Он успел, и через несколько секунд я вновь стал хозяином положения отдохнул,
прижавшись щекой к холодной кафельной стене, умылся. В голове еще шумело, но теперь я
знал, что все будет в порядке.
Тут я заметил, что из зеркала над раковиной на меня смотрит Чарли. Не понимаю, как я
догадался, что это он, а не я. Тупо просящее выражение его лица… и такое чувство, что при
первом же моем слове он исчезнет в призрачном зеркальном мире. Но он не убежал. Он просто
смотрел на меня – рот открыт, челюсть безвольно отвисла.
– Привет, – сказал я. – Вот наконец мы и встретились.
Он нахмурился чуть-чуть, словно ему требовалось объяснение, но он не знал, о чем
спросить меня. Потом он сдался и криво улыбнулся уголком рта.
– Останься! Не уходи! – крикнул я. – Мне надоело смотреть, как ты шпионишь за мной из-
за углов!
Он смотрел.
– Кто ты, Чарли?
Улыбка.
Я кивнул, и он кивнул мне в ответ.
– Так чего же ты хочешь? – спросил я.
Он пожал плечами.
– Ну, давай, говори. Наверняка тебе что-нибудь нужно. Ты прибежал сюда…
Он глянул вниз, и я тоже, чтобы узнать, на что это он там смотрит.
– Ты хочешь обратно? Ты хочешь, чтобы я ушел, а ты вернулся в мое тело и начал жизнь
сначала? Вполне законное желание… Это твое место, твой мозг… И твоя жизнь тоже, хотя ты
немногое ухитрился взять от нее. Я не вправе отнимать у тебя жизнь. Кто сказал, что мой свет
лучше твоей тьмы?
– Я скажу тебе еще кое-кто, Чарли. – Я выпрямился и отошел от зеркала. Не считай меня
своим другом. Я не отдам тебе разум без борьбы, мне трудно заставить себя вернуться в пещеру.
Мне некуда податься, Чарли, так что отойди в сторонку. Оставайся в моем подсознании, и не
преследуй меня. Я не сдамся, что бы они ни думали! Да, я одинок, но это не имеет значения… Я
сохраню данное мне и много сделаю для мира и для таких, как ты.
Я повернулся к двери, и мне показалось, будто Чарли протянул мне руку. Ерунда. Просто я
пьян и разговариваю со своим отражением в зеркале.
Когда я вернулся в комнату, Штраусу непременно захотелось вызвать для меня такси, и
пришлось доказывать ему, что я прекрасно доберусь до дома сам. Все, что мне нужно, – глоток
свежего воздуха. Мне хотелось побыть одному.
Я почувствовал себя именно тем, кем назвал меня Немур, – высокомерной, эгоцентричной
сволочью. В отличие от Чарли, я не способен думать о людях и их проблемах. Мне интересен
лишь я и только я. Я увидел себя глазами Чарли, и мне стало стыдно.
Через несколько часов я обнаружил, что стою перед своим подъездом, и побрел вверх по
лестнице. Из-под двери Фэй пробивался свет, но как только я собрался постучать, из квартиры
донеслось ее хихиканье и ответный мужской смех.
Опоздал.
Я осторожно вошел в квартиру и остановился, не осмеливаясь включить свет. Я просто
стоял, наблюдая за кружащимся перед глазами водоворотом.
Что случилось со мной? Почему я так одинок?

жүктеу/скачать 1,23 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: