смысленность, в самые последние часы своей жизни
этот человек перерастает сам себя; он достигает тако
го внутреннего величия, что оно освящает всю его пре
дыдущую жизнь и — несмотря на ее очевидную ничтож
ность — делает ее значительно более осмысленной. Жизнь,
таким образом, может приобрести свой окончательный
смысл не только в результате смерти (например, герои
ческая смерть), но и в самом процессе умирания. Не
только пожертвовав жизнью можно придать ей смысл —
жизнь может наполниться благородным смыслом даже в
тот момент, когда она неожиданно разрушается.
Несостоятельность поклонения успеху становится осо
бенно очевидной, если обратить внимание на нравствен
ную проблему жертвенности. Конечно, в тех случаях, ког
да человек совершает жертвенный поступок на основе рас
чета, тщательно взвесив, в какой мере этот поступок при
близит его к желаемому результату, жертвенность теряет
всю свою нравственную значимость. Настоящая жертвен
ность появляется только там, где существует риск того,
что наше пожертвование может оказаться неоцененным
или даже напрасным. Кто осмелится утверждать, что че
ловек, бросившийся в воду ради спасения утопающего,
действовал менее нравственно или даже безнравственно,
только потому, что оба утонули? Разве могли мы хотя бы
предположить этот риск, когда признавали любое спаса
тельное в подобной ситуации действие высоконравствен
ным? Вспомним, какую высокую моральную оценку мы
выносили человеку, который всю жизнь героически бо
ролся, хоть и безрезультатно, и ушел из жизни героически,
прожив ее не напрасно.
Достарыңызбен бөлісу: