Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
17 прибегнуть, и я медленно прохожу мимо, глядя на нее. Люси уставилась на меня, но похоже,
она меня не видит; она вообще себя не помнит от горя. Я делаю несколько шагов. Огляды-
ваюсь…
Да, это она, это Люси. Но Люси вне себя, преображенная, отдающаяся страданию с не-
расчетливой щедростью. Я завидую ей. Вот она стоит, выпрямившись и раскинув руки, точ-
но ждет, когда на них появятся стигматы; она открыла рот, она задыхается. Мне чудится,
что стены по обе стороны улицы начинают расти, что они сближаются, что Люси на дне ко-
лодца. Несколько секунд я жду, я боюсь, как бы она не рухнула навзничь, она слишком тще-
душна, чтобы вынести бремя такой необычной муки. Но она не шевелится, она стала камен-
ной, как все, что ее окружает. На мгновение мне приходит в голову, что раньше я в ней
ошибался и мне вдруг открылась ее подлинная натура…
Люси коротко стонет. Подносит руку к груди, широко открыв удивленные глаза. Нет,
не в самой себе почерпнула женщина силу страдания. Она пришла к ней извне… с этого
бульвара. Надо взять Люси за плечи и увести на свет, к людям, на уютные розовые улицы:
там нельзя страдать с такой силой, и она обмякнет, к ней вернутся ее рассудительный вид и
привычный уровень страданий.
Я поворачиваюсь к Люси спиной. В конце концов, ей повезло. А я – вот уже три года
как я слишком спокоен. В этой трагической глуши я могу почерпнуть только немного бес-
плодной чистоты. И я ухожу.
Четверг, половина двенадцатого
Два часа я проработал в читальном зале. А потом спустился выкурить трубку во двор
Ипотечного Банка. Маленькая площадь выложена розовой брусчаткой. Бувильцы ею гордят-
ся – она построена в XVIII веке. Со стороны улиц Шамад и Сюспедар въезд машинам пре-
граждают старые цепи. Дамы в черном, прогуливающие своих собачек, крадутся под арка-
дами, жмутся поближе к стенам. Выйти на дневной свет они отваживаются редко, но по-
девичьи, тайком и ублаготворенно косятся на статую Гюстава Эмпетраза. Вряд ли им из-
вестно имя этого бронзового гиганта, но по его сюртуку и цилиндру они видят: этот человек
из хорошего общества. Цилиндр он держит в левой руке, а правую положил на стопку книг
in-folio – ну прямо-таки их собственный дед стоит на пьедестале, отлитый в бронзе. Им нет
надобности долго его разглядывать, чтобы понять – он смотрел на все как они, в точности
как они. На службу их куцым и незыблемым взглядам он поставил весь свой авторитет и
громадную эрудицию, почерпнутую в фолиантах, которые плющит его тяжелая рука. Дамам
в черном легче дышать, они могут со спокойной душой заниматься хозяйством и прогули-
вать своих собачек – бремя ответственности упало с их плеч, им не надо защищать священ-
ные взгляды, добропорядочные взгляды, унаследованные ими от отцов: бронзовый исполин
взялся охранять их.
«Большая Энциклопедия» посвятила этой фигуре несколько строк, я прочел их в про-
шлом году. Положив том энциклопедии на подоконник, я через стекло глядел на зеленый
череп Эмпетраза. Я узнал, что расцвет его деятельности пришелся на 1890 год. Он был ин-
спектором академии. Малевал очаровательные картинки, выпустил три книги: «О популяр-
ности у древних греков» (1887), «Педагогика Роллена» (1891) и «Поэтическое завещание» в
1899 году. Умер в 1902 году, оплаканный своими подчиненными и людьми с хорошим вку-
сом.
Я прислонился к фасаду библиотеки. Я затягиваюсь трубкой, которая вот-вот погаснет.
И вижу старую даму, которая боязливо выходит из-под аркад галереи и упорным, проница-
тельным взглядом рассматривает Эмпетраза. Вдруг, осмелев, со всей скоростью, доступной
ее лапкам, она семенит через двор и на мгновение застывает перед статуей, двигая челюстя-
ми. Потом улепетывает – черное пятно на розовой мостовой – и исчезает, юркнув в щель в
стене.
Быть может, в начале прошлого столетия эта площадь, выложенная розовой брусчат-
кой и окруженная домами, создавала радостное впечатление. Сейчас есть в ней что-то сухое,
неприятное, даже жутковатое. Виноват в этом дяденька на пьедестале. Отлив этого ученого