Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
25 ла. «Я вышел погулять и не заметил, как оказался за чертой города, меня одолевали денеж-
ные заботы». Фраза эта, взятая сама по себе, просто означает, что персонаж, о котором идет
речь, ушел в свои мысли, был мрачен и находился за тридевять земель от каких бы то ни
было приключений – то есть был в таком настроении, когда все происходящее проходит
мимо тебя. Но конец-то ведь здесь, рядом, он преображает все. Для нас названный персонаж
– уже герой истории. Его мрачность, его денежные заботы куда драгоценнее наших – их по-
золотил свет грядущих страстей. И рассказ развертывается задом наперед: мгновения пере-
стали наудачу громоздиться одно на другое, их подцепил конец истории, он притягивает их
к себе, а каждое из них в свою очередь тянет за собой предшествующее мгновение. «Стояла
ночь, улица была пустынна». Фраза брошена как бы невзначай, она кажется лишней, но нас
не обмануть, мы наматываем ее на ус: важность этих сведений мы скоро оценим. И чувство
у нас такое, будто герой пережил все подробности этой ночи как знамение, как провозве-
стье, и даже кажется, что он жил только в эти знаменательные минуты и был слеп и глух ко
всему, что не возвещало приключения. Мы забываем, что будущее там пока еще не присут-
ствовало, и персонаж просто гулял ночью, и ночь была лишена предвестий, она вперемежку
предлагала ему свои однообразные сокровища, и он черпал их без разбора.
Я хотел, чтобы мгновения моей жизни следовали друг за другом, выстраиваясь по по-
рядку, как мгновения жизни, которую вспоминаешь. А это все равно что пытаться ухватить
время за хвост.
Воскресенье Утром я забыл, что сегодня воскресенье. Я вышел и, как всегда, зашагал по улицам. С
собой я взял «Евгению Гранде». И вдруг, толкнув калитку городского парка, я почувствовал,
как что-то подает мне знак. Парк был безлюден и гол. Но… как бы это объяснить? У него
был какой-то необычный вид, он мне улыбался. Мгновение я постоял, прислонившись к ка-
литке, и вдруг понял: сегодня воскресенье. Оно ощущалось в деревьях, в лужайках, как едва
заметная улыбка. Это невозможно описать, разве что быстро произнести: «Это городской
парк, зимой, воскресным утром».
Я отпустил калитку, обернулся к буржуазным домам и улицам и тихонько сказал: «Се-
годня воскресенье».
Сегодня воскресенье: за доками, вдоль берега моря, возле товарных станций, вокруг
всего города ангары пусты и машины замерли в темноте. В каждом доме у окон бреются
мужчины; откинув голову, они то глядятся в зеркало, то смотрят на холодное небо, чтобы
определить, какая будет погода. Бордели открывают двери первым посетителям – приезжим
из деревни и солдатам. В церквах при свете свечей мужчина пьет вино перед коленопрекло-
ненными женщинами. В предместьях, между бесконечными заводскими стенами, начали
свое шествие длинные черные цепи – они медленно текут к центру города. Готовясь к
встрече с ними, улицы приняли тот облик, какой у них бывает в дни мятежей: все магазины,
кроме тех, что расположены на улице Турнебрид, опустили свои железные щиты. Скоро
черные колонны молча заполонят прикинувшиеся мертвыми улицы: сначала явятся желез-
нодорожники Турвиля и их жены, работающие на мыловаренных заводах Сен-Симфорен,
потом мелкие буржуа из пригорода – Жукстебувиля, потом рабочие прядильной фабрики
Пино, потом мастеровые из квартала Сен-Максанс; последними, одиннадцатичасовым трам-
ваем, приедут жители Тьераша. И скоро между закрытыми магазинами и дверями на запорах
родится воскресная толпа.
Часы бьют половину десятого, и я пускаюсь в путь: в воскресенье в этот час в Бувиле
можно увидеть любопытное зрелище, надо только поспеть к тому времени, когда верующие
расходятся после праздничной службы.
Улочка Жозефины Сулари пустынна, здесь пахнет погребом. Но, как всегда по воскре-
сеньям, ее заполняет мощный рокот, рокот прибоя. Сворачиваю на улицу Президента Ша-
мара – здесь все дома четырехэтажные с длинными белыми ставнями. Эта улица нотариусов