Лето в пионерском галстуке Глава Возвращение в «Ласточку» Лето в пионерском галстуке
жүктеу/скачать 1,71 Mb.
|
Лето в пионерском галстуке Глава Возвращение в «Ласточку»-emirsaba.org
Глава 12. От лирики к физике Юрке вспомнилось вечное вожатское «Дети не должны слоняться и самостоятельно развлекаться!» Вот уж верно! Так верно, что, когда он смотрел на вбегающую в зал малышню, едва не рычал. Но делать было нечего, пришлось заниматься с актерами. Володя старался не подавать виду, что пару минут назад между ними чуть не произошло нечто особенное. Юрка же искал любой возможности остаться с ним хоть на минутку и всю репетицию был как на иголках. Нервно ходил туда-сюда между рядами кресел, потому что усидеть на одном месте просто не мог, то и дело поглядывал в сторону Володи и ловил ответные взгляды. Вечно строгий худрук растерял свою строгость и казался немного рассеянным. В самый разгар репетиции ступенька у входа скрипнула, в кинозал зашли ещё двое. Первым их заметил Олежка — драматично глядя вдаль, он зачитывал пафосный монолог, как запнулся на полуслове. — Гхм… — поздоровался Пал Саныч. — Здрасьте, Павел Александрович, — не отрываясь от своих дел, ответили дети. — Ой. — Следом за директором вошла Ольга Леонидовна. Что-то черкнула в блокноте, пробормотала одними губами: «Починить лестницу» — и только затем поздоровалась со всеми во весь голос: — Здравствуйте, ребята! Хором поздоровались и с ней. Воспитательница направилась к Володе, к ним немедля присоединился и Юрка. — Пришла вот посмотреть, как у вас тут дела продвигаются. Послезавтра день рождения «Ласточки», спектакль должен быть полностью готов. Володя задумался. — Даже не знаю, — ответил он извиняющимся тоном. — Мы стараемся, но материала много, а времени мало. Да и декорации ещё… — Гхм! — возмутился Пал Саныч. — Володя! — перебила Ольга Леонидовна. — Я не спрашиваю, будет ли готово, мне нужно, чтобы всё уже было готово! Ладно, показывайте, что есть, а там посмотрим. Начался прогон. Ольга Леонидовна мерила актёров холодным взглядом, молча отмечала что-то в блокноте и то и дело закатывала глаза. Наблюдая её реакцию, Юрка к своему огорчению понимал, что дела их не очень-то хороши. Он присутствовал на каждой репетиции и следил за тем, как ставится спектакль. Вроде и малышня уже выучила свои слова, и Маша медленно, но уверенно играла — кстати, «Колыбельной» даже не касаясь, — и ПУКи не отставали, но всё ещё было слишком сыро. Некоторые сцены так и вовсе прогонялись каких-нибудь пару раз. А декорации! Пусть декораций в спектакле предполагалось не очень много, но некоторые из них нужно было рисовать с нуля, и всё это только в планах! Конечно же, Ольга Леонидовна и Пал Саныч остались недовольны. Юрка знал их обоих уже целых шесть смен и, как ни старался, не смог вспомнить, когда они хоть чем-то были довольны. Но самое страшное другое: Ольга Леонидовна была недовольна Портновой. — Настёна, ты ведь знаешь историю своей героини? — Гхм… Что за вопрос, Ольга Леонидовна? — вмешался директор. — Она не может её не знать. Дети согласно кивнули — ответ на этот вопрос был очевиден, все знали истории каждого пионера-героя наизусть. — Конечно, — подтвердила и Настя, — я даже учусь в классе её имени. — Тогда ты должна помнить, что до войны Зина была обычной советской девочкой. Но ты играешь её как былинного богатыря, а ведь она — реальный человек, у неё родственники до сих пор живы. Зина не родилась героем, она им стала, и твоя задача — показать это становление, а не заявлять с ходу: «Я — герой и точка, не плачу, не боюсь». — Ольга Леонидовна, давайте пересмотрим сценарий? — вклинился Володя, видя, что бедная Настя уже дрожит. — Выделите реплики, которые не нравятся, мы с Коневым перепишем. — Со сценарием всё в порядке, это Настя играет не так. Настя побледнела, на глаза мигом навернулись слезы. Заметив это, Ольга Леонидовна сменила гнев на милость. — Настена, не расстраивайся, всё получится, ты просто представь саму себя в таких обстоятельствах. Допустим, так: ты — Зина, ты чуточку старше, чем есть сейчас, тебе пятнадцать. Ты добрая и весёлая, любишь учиться, но, как все дети, больше всего ты обожаешь играть и развлекаться. Вместе с подружками выдумываешь что-нибудь интересное: то стенгазету затеешь, то танцевальный кружок организуешь, ведь ты отлично танцуешь, то малышам кукольные спектакли показываешь… Тут вклинился Юрка, по-мужски похлопал удручённую Настю по плечу — она пошатнулась — и заверил: — Настя на самом деле такая и есть. Настя деланно улыбнулась, а Ольга Леонидовна будто не видела и не слышала, она продолжала гнуть свою линию: — В Ленинграде твой дом, там друзья, семья и школа, а в Оболь ты приехала вместе с сестренкой Галей к бабушке на каникулы. — А тут началась война! — исклеенный пластырями, как телефонный столб объявлениями, Сашка вскочил на сцену, заверещал и замахал руками. — Обстрел! Трах-бабах-тра-та-та-та… — Шамов, это, по-твоему, весело? — Воспитательница уперла руки в боки. — Н-нет-нет, — Сашка выпучил глаза и попятился. — Шутить над великим горем не только советского народа, но и всего мира!.. — Саша и не думал шутить! — заступился Володя. — Ольга Леонидовна, в мирное время всё это кажется очень далеким, кажется, что это будто не про нас. Но ведь так и должно быть… Тут вмешался и директор: — Гхм… Но тогда люди тоже не знали, что будет война. Они бы тоже не поверили, скажи им, что завтра начнется война. Дети отдыхали в деревнях или… гхм… как мы сейчас, в пионерлагерях. — Именно! — поддакнула Ольга Леонидовна. — И кстати об этом, первым объектом, уничтоженным фашистской авиацией, был не вокзал или завод. Это был пионерский лагерь! Юрка больше не мог сидеть в стороне. Ему решительно не нравилось всё: и разговор дурацкий, и детей обижают, и скучно. — И зачем лагеря бомбить? — вклинился он, глядя на Ольгу Леонидовну с вызовом. — Это ведь только боеприпасы тратить. Надо аэропорты, транспортные узлы… — Лагерь находился в городке Паланга, который в те времена стоял на самой границе СССР и Германии. Фашисты напали глубокой ночью двадцать второго числа. Вели прицельный обстрел по лагерю, и все это засняли на кинопленку. Слуцкиса почитай, Конев, если интересуешься. А мы отошли от темы. Итак, Зина с сестрой в деревне в Обольском районе. Начинается война. Вдруг. Внезапно. Деревню тут же оккупируют немецкие войска. И вот она, то есть ты, Настя, такая же, как сейчас, светлая и добрая, теперь видишь вокруг только кровь и смерть. Через год ты вступаешь в ряды «Юных мстителей» — отряд детей местных жителей. Учишься стрелять и метать гранаты… «Чехонь вяленая», — разозлился Юрка про себя, когда словесный поток воспитательницы иссяк, а сама она угрюмо покачала головой и потребовала, чтобы и Юрка прочитал свои реплики. Послушав его, она заявила: — Нет, Конев, ты тоже играешь неправильно. — Да-а-а? — недоверчиво протянул Юрка. На его счастье, Ольга Леонидовна не распознала скепсис. — Да, он у тебя выходит слишком человечным. А ведь он же чудовище, а не человек! Все немцы — чудовища! — Да-а-а? — ещё раз протянул Юрка, на этот раз удивлённый по-настоящему. Но быстро опомнился и подчинился: — Ладно, и что мне сделать? — Ну не знаю, скорчи какую-нибудь гадкую рожицу. — Так пойдёт? — Юрка широко, довольно улыбнулся. Труппа захихикала. Воспитательница глупо моргнула и вдруг тоже рассмеялась: — Ну нет, не такую. И больше она не улыбалась. С поджатыми губами и каменным лицом она прослушала всех остальных и, нахмурившись настолько, что на её лбу можно было бы стирать белье, вынесла вердикт: — Нет, это никуда не годится! Такое уж точно нельзя показывать на публике… Володя, от тебя я ожидала гораздо большего! — Гхм-мда… — согласился директор. Володя сначала растерянно захлопал глазами, потом нахмурился, а потом сжал зубы так, что на щеках проступили желваки. Его очень задели эти слова. Они просто не могли не задеть, ведь Володя, всей душой радеющий за свою репутацию, сейчас получил в неё небольшой, но все-таки минус. Не от Пал Саныча и без мата, но снова прилюдно. — Ольга Леонидовна, но сценарий действительно очень сложный и тема серьёзная, — попытался оправдаться он. — Я знаю, Володя! Но я рассчитывала на тебя и думала, что ты справишься. — Я справлюсь! Мы все справимся, только нам нужны ещё актёры! Мальчишки к нам вообще не идут, хоть зазовись, я говорил вам об этом вчера и позавчера. Воспитательница задумалась. Кивнула. — Тогда давайте переносить премьеру! Покажем спектакль в самый последний день, перед прощальным костром. — Но это идет вразрез с начальными планами — мы же хотели в день открытия лагеря, мы специально брали старый сценарий и искали музыку. — Володя бросил такой виноватый и умоляющий взгляд на Юрку, что того будто обдало кипятком. — Либо ставим в последний день, либо не ставим вообще, — заявила Леонидовна. — Ладно, — сдался Володя. Делать всё равно было нечего. — А мальчики? Поспособствуйте набору, Ольга Леонидовна. Мы всей труппой уже за руки их хватали, всё равно не идут. Нужна-то всего лишь массовка, там ни одной реплики нет. — Поспособствую, — кивнула Чехонь, записывая что-то в блокнот. — Но в таком случае пусть это будет даже лучше, чем я ожидаю. Воспитательница снова кивнула, снова записала что-то себе в блокнот. Давая ещё пару наставлений, мельком взглянула на часы, ахнула: «Ужин скоро!» — и наконец ушла. Юрка тоже узнал время — до конца репетиции оставался почти час, но взбудораженные критикой актеры совершенно не знали, куда податься и что делать. Труппа бесцельно бродила по кинозалу до тех пор, пока Володя громогласным рёвом «Все сюда!» не собрал ребят и девчат возле себя. Юрка думал, что худрук начнёт с остервенением гонять их по сцене, заставляя выкладываться по полной, но он лишь сказал: — Так, ребята, слушайте все. Ольга Леонидовна совершенно недовольна проделанной работой. Но! К счастью, она разрешила перенести премьеру на последний лагерный день. По труппе прошёл ропот. Ребята рассчитывали выступить именно на дне рождения, ведь к некоторым из них должны были приехать родители. Глядя на погрустневшие лица, слушая жалостливые шмыгания носов, Юрка очень сочувствовал актёрам. Володе, судя по его виноватому виду и установленному в пол взгляду, — тоже было обидно. Повисла неловкая тишина. — Это я виноват, — пискнул Олежка, — это потому, что я калтавлю… — В этом виноваты мы все! — перебил его Юрка. — И ничего страшного не случилось. Ну правда, ребят, пусть переносят. Тем более что у нас нет выбора — не отменять же весь спектакль, в конце концов! Пока Юрка говорил, с мыслями собрался и Володя: — Давайте мыслить позитивно. У нас появилось ещё немного времени, плюс нам дадут актёров для массовки. А главное, нам выпала большая честь: выступить на закрытии лагерной смены! — он улыбнулся, а Олежка ещё раз шмыгнул носом и просветлел лицом. — На нас теперь обратили внимание! Это значит, что будут помогать и спектакль получится гораздо лучше и интереснее, чем сейчас. Ребята, я жду, что вы приложите максимум усилий! Чтобы ещё немного приободрить малышей, Юрка добавил устрашающим голосом: — А если не приложите и провалитесь, то потом всю жизнь, каждую ночь за вами будет приходить мстительный дух худрука-самоубийцы и будет пугать вас и не давать спать… — Что за вздор? — возмутилась Поля. — Какой такой дух, Юла? — оживился Олежка. — Ласскажи! Юрка призадумался. — Хорошо, расскажу. Но не сегодня и даже не завтра… Расскажу, если три следующих дня вы будете упорно репетировать, а потом покажете нам класс! Согласны? — Согласны! — хором крикнули младшие ребята, а ПУКи одновременно фыркнули и закатили глаза. Юрка перехватил взгляд Володи — он легонько кивнул ему и одними губами сказал «спасибо». И тут Юрку окончательно охватил мандраж. Он то и дело поглядывал на висящие на стене часы — минутная стрелка будто бы издевалась над ним, ползла так медленно, что порой Юрке казалось, что она и вовсе стоит на месте. А как же хотелось, чтобы репетиция уже закончилась! Чтобы ушли все из зала и можно было… Юрка не знал, что именно можно было бы сделать, но испытывал острую необходимость остаться с Володей наедине. В очередной раз скрипнула ступенька у входа, в зале опять повисла напряжённая тишина. Юрка обернулся посмотреть, кто пришел. И увидел на пороге Иру. Она вскинула руки в примирительном жесте: — Вы продолжайте, я не буду отвлекать, я только… — её голос вдруг сделался строгим, послышалась неприкрытая злость: — Конев! Иди-ка сюда, выйди! Юрка инстинктивно втянул голову в плечи — знал, что подобный Иринин тон ничего хорошего не предвещает. И, пока неторопливо брел вверх к выходу из кинозала, перебирал в голове, где успел напортачить. А выходило много где: пропустил дежурство в столовой, сбежал из лагеря, неизвестно где шатался на протяжении часов пяти, если не больше… Вряд ли ведь его исчезновение осталось незамеченным. Но, конечно, Юрка до последнего на это надеялся… Хотя головой понимал, что такое невозможно и сейчас ему всыплют по первое число. Но, к величайшему удивлению, Ира Петровна выглядела скорее обеспокоенной, чем разозленной, и только раздраженно поинтересовалась: — Ну сколько можно пропадать, Юр? Мы же переживаем! — Да что за меня переживать… На фоне всего, что произошло после его возвращения в лагерь, побег казался Юрке незначительным и неважным — совсем не тем, из-за чего сейчас стоило бы переживать. Но, похоже, так думал только он один. — Знаешь, Юра, у меня уже не осталось сил злиться на тебя… Ира как-то слишком печально вздохнула, и Юрке стало от этого не по себе. Уж лучше бы она злилась… — Куда ты сегодня пропал? Вот так просто взял, бросил дежурство в столовой и исчез! Сколько тебя не было? Полдня! Почему ты не предупредил? Разве можно просто вот так брать и сбегать? Ты хоть немного подумал о других? На Володе лица не было, когда он пришёл ко мне и сказал, что ты пропал! Юрка нервно сглотнул. А ведь он действительно даже не задумался о том, что было тут, в «Ласточке», пока он бродил по лесу, искал автобусную остановку и пытался разобраться в себе. Не задумался и о том, как чувствовал себя Володя, ведь он, когда Юрка вернулся, не ругался и не злился, практически ни слова об этом внезапном исчезновении не сказал, а огорошил его совсем другими словами и действиями… Ира продолжала: — Ты только о себе и думаешь, а за тебя страдают другие! Я Володю никогда ещё таким не видела — он ведь чуть с ума не сошёл! Метался по лагерю туда-сюда, куда только не заглянул: недострой излазил, даже на речку ходил! Дежурные физруки ему сто раз талдычили, что тебя не видели, а он всё равно весь пляж прочесал, лодку взял и плавал куда-то! Он ведь всегда спокойный, уравновешенный, а тут его будто подменили — и это всё ты виноват, Конев! Юра! Юра, ты меня слушаешь вообще? Юрка слушал. Ира задавала много вопросов, но он не успевал придумывать на них ответы, да и вообще сомневался, что нужно отвечать. Ира не столько ругала его, сколько пыталась воззвать к совести — и это у неё получалось в лучшем виде. До этого момента Юрка толком не осознавал, что натворил, сбежав из лагеря. Тогда, подталкиваемый одним лишь желанием оказаться как можно дальше от Володи, он думал только о себе и о своей обиде, а про остальное попросту забыл. Тогда всё казалось незначительным, неважным, главным была только его собственная боль. Сейчас же от одной только мысли о том, как чувствовал себя Володя, узнав, что его нет в лагере, у Юрки волосы на загривке начинали шевелиться. Володя искал его! Он спускался к реке и пытался дойти до ивы? Наверное, не смог добраться по суше — там ведь тропинки нет, да и брод искать нужно… Плавал к ней на лодке? И при всём этом Володя не пошёл сразу же докладывать воспитательнице. И Ира не пошла! А ведь такое халатное отношение к работе, потеря пионера — это мгновенное увольнение, если вообще не подсудное дело! Что же он, Юрка, чуть не натворил? — Почему вы Ольге Леонидовне не сообщили? — тихо спросил он, виновато понурив голову. — Ещё немного и сообщили бы! Я уже собиралась идти в администрацию, но скажи спасибо Олежику за то, что он сразу доложил, что ты здесь, в зале. Ну и, конечно, Володя о тебе побеспокоился, попросил меня не говорить никому сразу. Если бы узнали, нам с ним по выговору, а тебя — вон из лагеря. Да и потом, — на несколько секунд она замялась, — ты же сохранил мой секрет… Юрка кивнул и негромко сказал: — Прости, Ир… — Да что мне твоё «прости», Юр? Ты же видишь, я даже не злюсь. Но очень хочу, чтобы ты понимал всю серьезность своих поступков! Юра, ты уже взрослый, а ведешь себя как ребенок! Повзрослей наконец! Юрку покоробили эти слова. Вот теперь и она говорит, что он ведёт себя как ребенок! А ещё час назад то же самое сказал ему Володя, слово в слово! — Отвечай за свои поступки! Помни, что они не только для тебя могут иметь последствия! — Хорошо, Ир, я постараюсь, — сказал Юрка виновато. Сказал неискренне, а скорее для того, чтобы Ира уже от него отвязалась и перестала читать нотации. Она положила руку ему на плечо, сжала и уже ласковее продолжила: — Я понимаю, что тебе очень нелегко после того, что произошло… У Юрки всё внутри похолодело. О чём это она? — Всё это очень неприятно и обидно, но, Юра, Володя ведь тоже не виноват, он не может по-другому… — Ч-что? — запнулся Юрка. — Я всё знаю, он рассказал мне, я понимаю. «Рассказал? Разве такое возможно? Разве мог Володя вот так взять и выдать Ирине такое?» — О… о чём ты? — спросил он дрожащим голосом. — О Маше, конечно. О том, что Володя отдал ей твою конкурсную композицию. Я знаю, как много для тебя значит музыка, и помню, как ты переживал из-за неё. Но, Юра, это не повод творить такие глупости! А тем более это не даёт тебе права впутывать в эти проблемы окружающих людей! Юрка выдохнул: Ира думала, что Юрка бесится из-за музыки и Маши, истинной причины она не знала! — Прости меня, Ир. Правда прости, — теперь он говорил искренне и куда более просто. — Я действительно не подумал о последствиях, я… я дурак! Она убрала руку с его плеча. — Ты совсем не дурак, Юр. Тебе просто надо повзрослеть. Юрка снова кивнул, не зная, что можно ответить. Иногда он совсем не понимал Иру. Она так часто его поддерживала и выгораживала, была с ним ласковой, несмотря на то, что он порой вёл себя далеко не самым лучшим образом… — Ир… — Он решился просить то, что давно интересовало. Она уже отвернулась, собираясь уйти, но вопросительно посмотрела на него через плечо. — Почему отношения с Женей — секрет? Что тут такого? Ира натянуто улыбнулась: — А ты разве не знаешь? Весь лагерь, по-моему, в курсе. — Нет, сплетни не слушаю. — Ладно, скажу. Всё равно ведь узнаешь. Женя женат. Нет, он собирается развестись, но когда это будет… Не говори никому, ладно? Не хочу слухов. Ладно — узнают о нём, но если обо мне, что я чужую семью рушу… Дело житейское, но может выставить меня в очень невыгодном свете. Мы же в лагере, тут дети, мы все пропагандируем семейные ценности, и какой я им пример подам? Юрка опешил от такой честности, но решил, что переварит эту информацию позже. Ира вздохнула и напоследок сказала: — Ладно, возвращайся на репетицию, а то скоро уже горн к ужину будет. Пообещай мне, что возьмешься за ум. — Хорошо. Уходя, она добавила: — И перед Володей извинись. В кинозал Юрка возвращался с твёрдым намерением сейчас же выдернуть Володю из репетиции и поговорить с ним. Прежде всего — действительно извиниться. Но, увидев, как худрук носится по сцене, потрясывая сценарием в руках, услышав его дрожащий от напряжения и усталости голос, Юрка понял, что сейчас — не время. Вспомнил слова, которые пару минут назад произнесла Ира, и решил вести себя как взрослый. Сигнал горна, зазывающий на ужин, застал труппу врасплох. Актёры во главе с Володей ринулись искать свои отряды и строиться в столовую. Но договорились, что после ужина все, чья игра вызвала недовольство у Ольги Леонидовны, вернутся в театр и продолжат репетировать. Когда выходили из театра, Юрка ткнул Володю в бок и улыбнулся — хотел как-нибудь обозначить свое присутствие и интерес. Володя тоже улыбнулся, но уж очень сконфуженно и натянуто. Эта улыбка окончательно сбила Юрку с толку. Володя почти поцеловал его, а теперь был дёрганным и нервным, то бледнел, то краснел. Почему? Вдруг на самом деле не хочет? Вдруг он это из жалости? Но разве целуют из жалости? Ну, почти целуют… Надо было как-то пережевать все это, переварить, осознать. На полпути к столовой Юрка понял, что у него совершенно нет аппетита, хотя не ел он с самого завтрака. Из-за этой улыбки всё стало ещё запутаннее. У Юрки в голове роилось столько вопросов, мыслей, догадок и сомнений, что он чувствовал себя жутко уставшим. И последнее, чего ему сейчас хотелось, — торчать в столовой среди гомонящей толпы, снова видеть неподалёку Володю, не сметь к нему подойти и только задаваться новыми вопросами. Быстро перекусив, Юрка вернулся в пустой кинозал. Сперва хотел снова усесться за пианино, попробовать наиграть что-нибудь, но на зрительском кресле в первом ряду увидел забытую тетрадку. Он сразу узнал измятую обрисованную обложку — это была рабочая тетрадь Володи. Неужели забыл её, когда в спешке собирался на ужин? Юрка поднял тетрадь, без особого интереса стал листать. Нашёл много карандашных заметок на полях. В основном технические: «Уля переигрывает», «пров. декор. лес.», «костюм для бабушки?» И подобные. Юрке почему-то было очень любопытно рассматривать эти заметки, хотя он и так знал многое — Володя озвучивал эти задачи на репетициях. Дочитав сценарий почти до конца, Юрка добрался до сцены с немцем и заметил перед ней надпись всего в одно слово: «Юрчка». Сердце пропустило удар, на мгновение сбилось дыхание. Володя написал здесь его имя, когда решил отдать эту роль ему, но как написал! Он хотел написать «Юрочка», но в спешке пропустил букву? Неужели про себя Володя называет его именно вот так ласково? Вслух он никогда его так не называл! Пока остальной лагерь ужинал, Юрка читал и учил свои слова. Их было немного — всего несколько реплик, но те были сложными. Гестаповец Краузе был отрицательным, негативным персонажем, и этот злой образ никак не вязался у Юрки в голове с нежной карандашной надписью над его репликами. Но Юрке хотелось приятно удивить Володю, и он начал репетировать. Ходил по сцене, читал свои слова пустому залу, воображал, что вот он: сидит за столом, перед ним Зина, и он ведёт допрос… Юрке казалось, что у него даже неплохо получается. Но потом заскрипела ступенька, и в зал вернулись актёры. Компания собралась немаленькая: сам Юрка, ПУК в полном составе, Настя и Саня. К аутсайдерам присоединился и Олежка, хотя его игрой были довольны все. Ещё очень хотела прийти Маша, но Ира Петровна утащила её в отряд — репетировать танцевальный номер первого отряда для праздничного концерта на день рождения лагеря. Маша брыкалась, но пришлось идти, а Юрка порадовался тому, что вечер пройдет без её заунывного бренчания. Пока малышня готовилась к прогону сцены с фашистами, Юрка с ПУК-ами и Володей сидели в зрительном зале на соседних креслах. ПУК молчали, но всё равно мешали Юрке, при них он обязан был делать вид, будто ничего особенного не произошло и не происходит, хотя внутри Юрки уже больше часа визжали сирены, гудели поезда, все дымилось и грохотало: «Хватай Володю и беги!» — В чем-то Ольга Леонидовна права, — задумчиво произнесла потенциальная жертва похищения. — Партизаны находились там под постоянным подозрением. В Оболи две тысячи немецких солдат, колонна карателей. Смерть под пытками партизанам была обеспечена, только попадись… а мы играем так, будто герои вообще страха не испытывают! — Ей не пионеры нужны, а актеры драматического театра! — возмутился Юрка. — «Мораль этого спектакля в том, чтобы показать, что каждый человек может быть героем», — повторил он слова воспитательницы. — Знаешь что? Мы настоящие не смогли бы воевать и тем более победить, как те дети, которые сражались в войну. А она просит, чтобы мы это сыграли. — Ой, не болтай, Конев, накаркаешь. Всё мы сможем, — скривилась понурая Ксюша. — Я же говорила, что надо современное ставить, — протестующе заявила Ульяна и негромко запела приятным голосом: — «Ты меня на рассвете разбудишь…»(1) Полина равнодушно пялилась в пол. Володя не обратил на протест никакого внимания, взглянул на Юрку и пожал плечами. — Смогли бы. Война же — так и так убьют, тут либо сдаться, либо мстить за тех, кого уже убили. Ладно, это лирика. К делу. В зале царила напряжённая атмосфера. Володя, который и так в этих стенах всегда становился натуральным требовательным худруком, теперь и вовсе стал безжалостным: не обращал внимания ни на что вокруг и полностью погрузился в репетицию. Срывался на крик, ругал актёров, гонял малышню, хотя те и без того сегодня были тише воды ниже травы. А Юрке было откровенно скучно. До сцены с Краузе было ещё далеко, не факт, что Володя вообще собирался прогнать её сегодня. И вот чем ему было заняться? Томиться в ожидании окончания репетиции и надеяться, что Володя будет в настроении поговорить с ним? Ну нет, Юрка устал всё надеяться и ждать — ему последние три часа казались вечностью. Хватит ждать, что Володя всё решит за него. Он и так уже сделал огромный шаг Юрке навстречу, и теперь пришла его очередь брать всё в свои руки. Посреди репетиции казус случился с Ульяной, когда в очередной раз стали прогонять сцену с «Юными мстителями» и Ульяна в очередной раз переигрывала: читала свои реплики с раздражающим энтузиазмом и выражением. Юрка наблюдал за реакцией Володи — как тот скрежетал зубами, раз за разом указывал переигрывать сцену сначала, наставлял Ульяну говорить спокойнее и с чувством… И каждый раз Ульяна повторяла одни и те же ошибки! Раз на десятый Володя не выдержал. Поднялся на сцену прямо во время одного из коротких монологов и оборвал Ульяну на полуслове криком: — Неужели ты не слышишь, как ужасно играешь? Ты понимаешь, что ты мститель? Ты партизан, Уля! Почему ты говоришь свой текст так, будто со стульчика на утреннике в детском саду? Володя, конечно, перегнул палку. Юрка нахмурился — сейчас, среди общего напряжения, после критики Ольги Леонидовны, это было уже слишком. Неудивительно, что Ульяна разревелась: не пытаясь сдержать и скрыть слёзы, хлюпнула носом и громко заплакала. Но Юрке всё же не было её жалко, ведь как ещё ей нужно было объяснять, если она не поняла с десятого раза? А вот Володя тут же пожалел о своём поведении и бросился утешать Ульяну. Приобнял её за плечи, и та не упустила возможности тут же уткнуться ему в плечо, явно пачкая рукав рубашки слезами, соплями и тушью. — Ульяна, извини меня, я не хотел так… Глупость сказал. Ну всё, ну перестань. А Ульяна вздохнула и прижалась ещё крепче. Юрку охватила злоба и ревность — ещё одна такая же, как Маша, ревёт только затем, чтобы Володя бросился лебезить перед ней. И ведь это работает! Совестливый, добренький Володя тут как тут с извинениями, унижается перед ней! «Жалостливый ты наш! — мысленно возмутился Юрка. — Танцует с Машами из жалости, небось и меня из жалости хотел поцеловать!» Он зло потопал в угол зала, уселся на крайнее кресло, спрятавшись в тени занавеса, и, насупившись, уставился на бюст Ленина, пылящийся в углу. Вспомнив, как пару дней назад Володя заставил его стаскивать этот тяжеленный бюст со сцены, будто какого-то грузчика, Юрка фыркнул и нахмурился ещё сильнее. Украдкой осмотрелся по сторонам и понял, что на его метания никто и внимания не обратил, один лишь Владимир Ильич из угла понуро глядел на него гипсовыми глазами. — Что смотрите? — тихо спросил Юрка. Его никто не услышал — со сцены всё ещё раздавались надрывные всхлипы Ульяны и виноватое бормотание Володи. Ленин ему ничего, конечно, не ответил. Юрка встал и подошёл к бюсту — высотой тот был примерно такого же роста. — Никому я не нужен, — пожаловался Юрка и протянул руку ко лбу Ленина. Провёл по шероховатой гипсовой лысине, тяжело вздохнул. — Мы с вами похожи, да? Вы тоже стоите в углу тут и пылитесь, никому не нужный… Эх, только вы меня и понимаете, Владимир Ильич. — Юрка взял голову бюста в обе руки и, потянувшись вперед, поцеловал Ленина в лоб. — Спасибо, что выслушали, мне даже полегчало… — Юра! — зашипел Володя за его спиной. — Ты что творишь?! — судя по тону, он был в ярости. Юрка повернулся, взглянул на худрука. И правда, тот был разозлён не на шутку — его глаза метали молнии. «Ульяну так он успокаивает, лебезит тут перед ней, а на меня кричит?» — Чего? Я репетирую! — и начал читать с листа Ленину в ухо: — Милая фройляйн, в стволе этой штуки, — он сложил пальцы пистолетом и ткнул ими Ленину в висок, — находится всего лишь один маленький тупоносый патрон. Его вполне достаточно для того, чтобы сделать ненужными все наши дискуссии и поставить последнюю точку в вашей жизни. Подумайте, милая фройляйн, последнюю точку в человеческой жизни! — Юра, что это за антисоветские выходки?! Юрка обернулся и растерянно посмотрел на него. Он сердился на то, что Володя упрямо его игнорирует. На сцене ревела Ульяна, а подруги и малышня хором её успокаивали. Володя подошёл к нему и сказал в самое ухо: — Ты ведь понимаешь, как это выглядит, да? Ты оскорбляешь память вождя революции. — Ой, да было бы что оскорблять! — насупился Юрка. — Как это понимать? — Да к черту эту революцию! К чёрту Леонидовну с её партизанами и фашистами! Они с Санычем только и делают, что одних обеляют, а других — очерняют… — Чего? Ты хочешь сказать, что фашизм очернили? Свихнулся? Что, так ролью проникся, что фашизм теперь не зло? — А может, наоборот, коммунизм — не добро? А что? Володь, ты никогда не задумывался о том, почему нам так мало рассказывают о фашистской Германии? Все только об одном: война, истребление, концлагеря, а как же социальная и политическая структура? Почему про них — ничего? Не потому ли, что в СССР в то время все было точно так же, только вместо евреев в лагерях — несогласные, а вместо арийцев — партийные? У них даже своя пионерия была. Следовательно, то, что мы тут ставим — неправда, хотя бы только потому, что тут утверждается, что все немцы — мрази. — К чему ты клонишь? — нахмурился Володя. Юрка и сам не понимал. Он снова как маленький ребенок нес полную околесицу только ради того, чтобы на него обратили внимание. Юрке это не нравилось, он был противен сам себе, но ничего не мог с собой поделать. Не мог дать Володе снова вернуться к Ульяне. — К тому, что немцы — такие же люди, как мы, а не мрази. — Ой, да тебе-то откуда знать, мрази они или нет! Оттого, что у тебя дядя там живет? Ну и что? Это сейчас они нормальные, а тогда целая нация превратилась в убийц! — Не вся, — воскликнул Юрка. — Ну, ясное дело, что не вся! Но Юра… Ох, нет, ну ты совершенно несистемный человек! Свободным быть можно и даже нужно, но не здесь! И если не можешь перестроиться, научись врать. Так, как говоришь ты, даже думать нельзя! — Где-то я это уже слышал, — огрызнулся Юрка. — Но я о другом, Володя. Наш почетный коммунист Леонидовна требует от нас патриотизма только для галочки. Наши полукомсомолки кивают, а потом ревут. Но ты посмотри вокруг, им всем наплевать на этих героев! Эти девки здесь только из-за тебя. — А ты разве нет? — Володя сверкнул глазами и развернулся, собираясь уйти. Вообще-то Юрка тоже был здесь ради него, но, пожалуй, только одному ему было стыдно это признать. Стыдно не из-за отсутствия в себе патриотизма, а из-за Володи, ведь ему единственному тут не наплевать на всё это. Володя делал спектакль не для галочки, не для того, чтобы привлечь чье-то внимание — ему просто хотелось показать, донести до людей подвиг пионеров-героев. Он один был искренним и, наверное, чувствовал себя очень одиноко. — Нет! Мне не всё равно, — твердо заявил Юрка. Как бы то ни было, свои ошибки он решил исправить потом, а сейчас Юрка просто не мог позволить, чтобы последнее слово осталось за Володей. И тем более он не мог допустить, чтобы девицы из «гарема Владимира Давыдова» продолжали манипулировать Володей. Но Юрка уже знал, что ему сделать, чтобы оградить Володю от домогательств — отгородить его. Физически. Нечего этим девицам даже сидеть рядом с его, Юркиным, Володей! — А Ульяну, — сказал он, — я одним махом успокою. Учись, студент. Он обогнал Володю и плюхнулся на его пустующее кресло рядом с Ульяной. Та икнула, мгновенно перестав плакать. Девчонки заворчали. Володя посмотрел на Юрку и хмыкнул, качая головой. *** Время тянулось и тянулось, будто это были не жалкие тридцать минут, а тридцать часов. Секундная стрелка будто издевалась над Юркой — ползла медленно, запинаясь за каждое деление, что казалось, между каждым её шагом можно было отсчитать ещё пять. Наконец Володя громко хлопнул в ладоши, встал с места и сказал: — Всё на сегодня, ребята. — А Юрка отметил, что на часах было только без десяти девять, а заканчивать раньше совсем не в характере худрука, тем более сейчас, когда важна каждая минута. — Идите отдыхайте. Поля, Уля и Ксюша, вам задание между собой ещё несколько раз прорепетировать диалог мстителей. Особенно ты, Уля. Пусть девочки подтянут тебя. Всё уже не так плохо, но ты ещё переигрываешь. Так, а ты, Саня, — мёртвый фашист, запомни это и перестань храпеть, когда лежишь! Мёртвый — не спящий! Понятно? Все, к кому он обращался, закивали. — Расходитесь. Детвора разбежалась, девчонки, шушукаясь между собой, тоже вальяжно прошествовали к выходу, последней со сцены спустилась Ксюша. Юрка в этот момент был в другом конце зала и видел, как она подошла к Володе, но не слышал, о чём спросила. Володя отрицательно помотал головой. Когда Ксюша ушла, Юрка потребовал ответа от Володи с ревнивыми нотками в голосе: — Что она хотела? — На дискотеку звала. — А ты что? — Ничего, — Володя легкомысленно пожал плечами. — У нас тут ещё куча работы. Пойдём-ка, кстати, я хотел с тобой декорации обсудить. Он поднялся на сцену и позвал Юрку за собой. Тот аж бровями зашевелил: «Он что, серьезно решил сейчас декорации обсуждать?» — но таки поплёлся следом. — Смотри, — указал Володя на левый угол. — Вот тут у нас будет реквизит базы: письменный стол, стулья, тут агитплакаты, в общем, база. А вот тут, — он отошёл к правому краю сцены, — мы не до конца откроем занавес, и тут будет локация улицы. Тут будет полое бревно — тайник. Правда, нужно будет придумать, как спрятать оружие, чтобы его не было видно, бревно-то у нас не полое, как было у них, а обычное. Юрка слушал его вполуха. Он бы и хотел сейчас вдаться в подробности, но не получалось сосредоточиться ни на чём, кроме того факта, что они с Володей наконец-то остались одни в пустом зале. — А, ну хотя, в принципе, можно же положить его совсем вплотную к занавесу, а оружие засунуть под него… — Володя скрылся за занавесом, дёрнул плотную портьеру, и с неё тут же посыпалась пыль. — Тьфу ты, чёрт, нужно будет ещё и их выбить перед… Юрка больше не мог терпеть. Стремительно приблизился, толкнул Володю так, что тот, прижав собой занавес, уперся спиной в стену. Юрка взял края шторы и завернулся в пыльную ткань, спрятав себя и Володю от пустого зала. — Что ты делаешь? — то ли возмущенно, то ли удивленно спросил Володя. — Продолжаю с того места, на котором нас прервали. — Юрка хотел обнять его, но заглянул в обескураженные глаза и оробел. А Володя покачал головой: — Я здесь не буду. Вдруг кто придёт… — Нас же не видно! — Да… да, — прошептал Володя и коснулся руками его плеч. Юрка, зажмурившись, устремился к его губам. Коснулся их и так и остался стоять, задержав дыхание и закрыв глаза, боясь, что сейчас случится то же самое, что и тогда у щитовых, что Володя оттолкнет его. Но он не оттолкнул. Юрка почувствовал его руки у себя на предплечьях и собрался было упорно не дать отодвинуть себя, но Володя сжал пальцы и притянул его к себе. И эти несколько невинных касаний губами к губам вызвали такую бурю чувств в Юрке, что ему казалось, в душе одновременно заиграл и нежный романтичный «Венский вальс», и стремительно-грациозный «Полёт Валькирии». Юрку закружило и подбросило куда-то ввысь, прямиком в небо, почти как пару часов назад из-за музыки. Но до сих пор он и не догадывался о том, что, чтобы взлететь, вовсе не обязательно играть. Что небо начинается в каких-то ста семидесяти сантиметрах от земли, там, где Володины губы. Ещё он понял, что отныне всё будет по-другому, всё поменяется в нём, вокруг него тоже: и ночи теперь станут светлыми, и зимы — тёплыми. Вдруг Володя напрягся, спина натянулась струной, он отвернул лицо, но прижал Юрку ещё крепче, до боли стиснул. Тот понять ничего не успел и вдруг оглох — Володя чихнул так громко, что зазвенело в ушах. Потом ещё раз чихнул и ещё раз. Выпутываясь из пыльного занавеса, оба смеялись: Юрка — запрокидывая голову, а Володя — сгибаясь пополам то от чиха, то от хохота. Возвращаясь в пятый отряд, глупо хихикали, а Юрка вдобавок икал. Малыши в этот вечер не буянили и даже не выпрашивали страшилок — наверное, Володя их слишком загонял. И впервые Юрка совсем не был рад тому, что они так быстро уснули, ведь это значило, что и ему пора уходить. Прощались немного неловко. Молчали, Володя долго не отпускал Юркиной руки, будто чего-то ждал. Но Юрка не мог действовать — он хотел задать один мучивший его весь сегодняшний вечер вопрос, но никак не решался. Но когда Володя отпустил его руку и негромко произнес «Пока!», то не оставил ему выбора. Юрка запаниковал — ждать до завтра сил не было: — Нет, не пока! Я хочу поговорить с тобой, спросить. — О чём? — Я не понимаю. Ты говорил, что у тебя есть любимая девушка и что… — Разве я говорил такое? — Юрка уставился непонимающе. Володя улыбнулся. — Я не говорил «девушка», я говорил «человек». — Но… тогда кто это? — Это старая история с очень скучным концом. Забудь о ней, — попросил Володя. И вдруг обнял его, но тут же отпустил. — Тогда и я забуду о «девушке со двора». — Сложно такое забыть, — пробормотал Юрка. — И не говори, — невесело усмехнулся Володя. Снова стиснул его руки и с сожалением сказал: — Юрка, тянуть больше нельзя, а то Ирина тебя потеряет. Да и на самом деле спать уже пора. Теперь главное дожить до завтра, да? — Нет. Я приду к тебе сегодня, — перебил Юрка. — Ночью, когда все уснут. В двенадцать или, может быть, чуть попозже. — Нет. Нам не стоит рисковать, тем более после сегодняшнего. — Я не спрашиваю, а предупреждаю. Я приду. Постучу в окно. — Не надо… — Даже если не будешь ждать, я всё равно приду. — Ну… ну ладно. Всё равно после сегодняшнего долго не усну. Только аккуратно, чтобы комар носа не подточил. Подождать, когда уснут дети, труда не составило, но ждать отбоя у взрослых пришлось долго. Накопленная за день усталость всей тяжестью навалилась на Юрку, как только он лёг в кровать. Несколько раз его затягивало в сладкий и вязкий сон, но каждый раз Юрка делал невероятное усилие над собой и заставлял себя проснуться — слишком сильно хотел увидеться с Володей снова. Когда лагерь вместе с тишиной накрыла и темнота — часть фонарей выключили, — Юрка понял — пора, поднялся, оделся и вышел. Он впервые видел, чтобы в лагере было так пусто и тихо. Юркино воспаленное недосыпом и тревогами прошедшего дня сознание представляло, будто враги Советского Союза таки сбросили атомную бомбу где-то неподалёку и всё вымерло. Не слышалось ни уханья сов, ни лая собак из Горетовки, только сверчки ужасающе громким стрекотом выдавали себя. Впрочем, Юрка слышал, что некоторые насекомые могут пережить ядерную войну, тараканы, например. В окнах отрядов не мелькало ни света, ни тени. Пятый отряд, такой же тёмный и тихий, наконец предстал перед ним. Юрка мигом нашёл нужное окно, забрался на ступеньку цоколя и постучал. Спустя несколько секунд из темноты показалось бледное лицо в очках. Юрка указал пальцем себе за спину, в кусты, прошептал одними губами, что будет ждать его там. Володя вышел к нему весь в чёрном спустя пару минут, но даже это короткое ожидание показалось Юрке вечностью. Он бросился ему навстречу и схватил за руки, но Володя отпрянул: — Ты чего, увидят же! Не здесь. — Ладно, — недовольно буркнул Юрка и, сжав его запястье, бросился через кусты к спортплощадке. «Да что же за ящик Пандоры я открыл?» — шипел бегущий за ним Володя. Оббежав корты и баскетбольную площадку, они вышли к бассейну, дальше которого был только густой лес. Сейчас, в ночной темноте, здесь было жутко. Плещущаяся в бассейне вода казалась чёрной, лунный свет отбрасывал на неё тени высоких деревьев. У дальнего борта бассейна — там, где находились тумбочки для прыжков, — спинами к лесу стояли статуи фигуры пионеров-пловцов. Два гипсовых белых силуэта — девушки в купальном костюме с веслом и юноши, готовящегося к прыжку — белели на фоне мрачного леса, как призраки. Но Юрке было плевать на устрашающие виды, он лишь краем глаза, подсознательно, замечал и фиксировал всё это. Он потянул Володю дальше, обошёл бассейн по кругу, спрятался за пьедестал статуи. Шагнул к Володе, желая его обнять, но Володя оттолкнул его: — Погоди, нас видно. Давай сядем. Он сел на колени прямо на траву у постамента и потянул Юрку вниз. Юрка повиновался, сел на колени, но жутко обиделся: — Если ещё хотя бы раз оттолкнёшь меня, я пропаду из твоей жизни навсегда. Я… тогда я точно сбегу! — Ладно, — кивнул Володя, в темноте было сложно разглядеть эмоции на его лице. — Извини. Ты же понимаешь, почему я так… Больше не буду. Значит, днём ты хотел сбежать? И где был? — Там, — Юрка махнул в сторону дороги, — на остановку ходил. Володя глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, будто пытался совладать с собой, успокоиться. — Пять часов? Юра, я чуть не свихнулся, пока искал тебя! — зашептал он пылко. — Носился по лагерю как ненормальный. Каждую комнату оббежал в новострое, каждую! А их там штук сорок! И тебя нет нигде. И спрашивать о тебе боялся, вдруг поймут, что ты опять творишь чёрт-те что, Леонидовне доложат — слухи ведь быстро разносятся. А как только она узнает, всё, считай, тебя уже из лагеря выгнали. И это если ты найдёшься, а если нет?! — теперь Володя пытался кричать на него. Шёпотом. — Да ладно тебе! Ну что со мной могло произойти, я же тут не первый раз, я всё зна… — Да мало ли что? Мне какие только мысли в голову не лезли! — Например? Что я пошёл топиться? — Юрка хохотнул. — Это, по-твоему, смешно? Не хочешь оказаться на моем месте? Я ведь это мигом устрою. Давай прямо сейчас? — Володя явно едва сдерживался, чтобы не закричать в голос: дышал тяжело, чувствовалось, что руки, а может, даже всё тело дрожит. — Ладно-ладно, успокойся. Я здесь, ничего не случилось, всё хорошо. — Я думал, увижу тебя, задушу! — Не надо так переживать. Это же всего лишь я. Нет, я понимаю, ты несёшь за меня ответственность… — Да какая к черту ответственность! Ты — живой человек и мой… друг. А тем более после того, что случилось вчера… — Так задуши уже, если хочешь! Только хватит психовать… Юрка запнулся на полуслове, он растерялся — вдруг Володя обнял его. — Уже не психую. Перестал, как только увидел, что ты играешь. Он разомкнул объятия, и Юрка чуть не простонал от досады — ему хотелось ещё, ему хотелось обниматься всегда, вообще не выпускать Володю из объятий. Юрка подполз на коленях ближе, стиснул его дрожащие руки. — Если бы ты не только видел, но и слышал, как я играю, то снова захотел бы задушить. — Не говори глупостей. Ты очень хорошо играешь, — сказал Володя и нежно и очень медленно, будто каждой клеточкой кожи стараясь ощутить тепло Юркиной руки, провел пальцами по его ладоням и прошептал: — Юра, береги руки. Они у тебя и правда хрустальные. — Поднес их к лицу, склонил голову и нежно поцеловал. Юрка страшно смутился. Лицо обдало жаром, он почувствовал, что заливается краской до самой макушки. Щёки горели, да что щёки — пальцы дрогнули, а потом будто окаменели, не разогнёшь. Это заставило застесняться окончательно. Нужно было что-то ответить. Хотя бы только затем, чтобы Володя не вздумал продолжить смущать его ещё больше. Юрка лихорадочно думал, что сказать, но выдал первое, что пришло в голову. Оно же оказалось и самым глупым: — У тебя тоже! Ну, то есть мне тоже очень нравятся твои руки. Такие мягкие, как у… как будто… Будто ты их кремом мажешь. — Нет, — хмыкнул Володя. Похоже, он наконец расслабился. — Ничего особенного с ними не делаю. От его близости у Юрки всё плыло перед глазами. Он страшно хотел поцеловать его, но стеснялся просить и настаивать. Ерзая на месте, пододвигался к нему аккуратно, исподтишка и лепетал что-то, совершенно не понимая, что говорит. — Совсем ничего? Главное было не молчать, отвлекать Володю разговорами, неважно о чём, а тем временем приблизиться ещё чуть-чуть. — Нет… — протянул Володя растерянно. — Ну, разве что иногда мою в очень горячей воде. Юрка готов был поклясться, что разглядел в темноте, как Володя поднял брови. Теперь он был очень близко, всего в паре сантиметров, он все так же не спешил целовать Юрку. Будто чего-то ждал. Может быть, стоило прямо спросить, чего? Но в нетерпении Юрка прошептал другое: — Очень-очень горячей? — и пододвинулся ещё чуть-чуть. Володя сидел на том же месте в той же позе, гладил его по руке, смотрел на Юрку, сверкая глазами. — Почти в кипятке, — он улыбнулся. — А что? — Может, мне тоже надо? — Володя был уже слишком близко. У Юрки перехватило дыхание. — Нет, тебе это навредит, — сказал тот серьёзно и вдруг усмехнулся: — Юра, о чём мы вообще говорим? — Не знаю… — с усилием выдохнул тот и, наплевав на стеснение, прижался губами к его губам. Задыхаясь от волнения и восторга, боялся, что Володя снова оттолкнет, но этого не случилось. Поцелуй был невинным и очень долгим. Но даже если бы он длился вечность, Юрке бы не хватило. Но о другом он не мог и мечтать. А Володя, видимо, мог. Он протянул руку и коснулся прядки чёлки на Юркином лбу и сказал: — Давно мечтал это сделать. И заправил прядку назад, нежно погладил ухо и висок. Это было щёкотно, но так приятно, что Юрка качнул головой и прижался виском к Володиным пальцам. Вышло, будто поластился как кот. Володя ласково усмехнулся. В ответ он снова взял его руки в свои. Молча провёл носом по Юркиной щеке. От удовольствия и нежности, которой в этом жесте было больше, чем во всех поцелуях вместе взятых, Юрку распирало изнутри. Они пробыли здесь, прячась за памятником, сидя на коленях друг перед другом и держась за руки до тех пор, пока небо из чёрного не стало чернильно-синим. Володя оборачивался на каждый шорох, хотя отчетливо слышалось, что это не люди ходят, а в лесу падают шишки, или дует ветер, или далеко-далеко отсюда хлопает ставня. Но как бы ни было опасно и страшно ему, наверное, не хотелось уходить отсюда так же сильно, как и Юрке. Потом Юрка долго не мог уснуть — от полных сумасшедшего счастья мыслей сердце выбивало чечетку. Уснешь тут, когда внутри грохочет, а внутренний голос отказывается замолкать, притом не шепчет или бурчит, а верещит от радости. Руки так и тянутся открыть окно, а ноги — помчаться в вожатскую, и хочется обвиться всеми конечностями вокруг Володи и никогда не отпускать. Хотя нет, лучше сначала украсть его, утащить в тёмный уголок и уже там обвиться. А вообще-то все равно где обвиваться, хоть посреди площади, лишь бы никто не мешал! Юрка так и не решил, при каких обстоятельствах собирается превращаться в плющ, как провалился в сон, такой же путаный по содержанию. *** Юра несколько раз моргнул, оглянулся по сторонам. Дождь начался снова, ветер немного усилился, бросая в лицо холодные капли. Потрескавшаяся асфальтовая дорожка вела дальше — к спортплощадке, на которой раньше проходила утренняя разминка. Здесь всё выглядело не многим лучше, чем в остальном лагере. Разве что на подиуме, где стояли, показывая упражнения физруки, на удивление неплохо сохранился большой плакат-растяжка. От ветра и дождей его прикрывал длинный навес, поэтому на выгоревшем полотне можно было разглядеть нарисованных спортсменов, пересекающих финишную прямую, и надпись «Все мировые рекорды должны быть наши». С другой стороны спортплощадки раньше находился бассейн под открытым небом на двадцать пять метров. В нём часто устраивали заплывы на скорость, и Юра помнил резкие свистки, всплески и голоса командующих вожатых так хорошо, будто это было вчера. Но в реальности от бассейна осталась только большая и глубокая яма, обвалившаяся у дальнего края. Со стенок осыпалась мелкая плитка, на дне скопилась дождевая вода, которая уже позеленела и заболотилась. Только возвышения для прыжков с полустертыми номерами дорожек могли сказать случайному путнику о том, что когда-то тут был бассейн. А вот потемневшие, покрытые зелёным налётом сломанные статуи пионеров-пловцов всё еще стояли на своём пьедестале. Лес за их спинами значительно поредел, Юра слышал грохот экскаваторов и вой бензопил, доносящийся из-за деревьев. Пройдя немного вглубь чащи, он увидел большие проплешины посреди когда-то густого хвойного леса — тут полным ходом шла вырубка, а вдалеке виднелась стройка. А ещё дальше — треугольные крыши уже построенных домов. Юра вздохнул и вернулся к статуям пионеров. Подошёл вплотную к пьедесталу, встал на то самое место, где в тот вечер, двадцать лет назад, они с Володей полночи просидели, держась за руки, не в силах отпустить друг друга. Юра усмехнулся — как же у него потом болели ноги и спина, но улыбка тут же померкла — и совсем скоро это место исчезнет с лица Земли. Юрино детство, самые счастливые воспоминания, неумолимо стираются не только временем, но и прогрессом. Заброшенный пионерлагерь, конечно же, никому уже не нужен, он лишь занимает место и пространство. Юра представлял, как на «Ласточку» огромной ногой великана наступает «новое». Скоро тут ничего не останется. Ничего из того, что ему было так дорого. Он стоял у подножия статуи и смотрел в землю. Тут они сидели. Володя держал его за руку, обнимал и обещал, что никогда больше не оттолкнёт. Юра улыбнулся сам себе, в его груди потеплело от этих воспоминаний. Каким же он был тогда наивным. Глупым мальчишкой, совершенно не понимающим серьёзности происходящего. Тогда всё для Юрки было одной сплошной эмоцией — восторг от первой любви, радость от того, что она не безответна, сладость взаимности… Может, хорошо, что Юра тогда был абсолютным ребёнком. Ведь благодаря такому невинному и ребяческому взгляду на вещи он не казнил себя так, как это делал Володя. Не ненавидел себя, не причинял себе вреда, а главное — не совершил страшной ошибки, которую только предстояло сделать тогдашнему вожатому Володе в недалёком будущем, спустя несколько лет после работы в «Ласточке». Примечания: (1) — «Ты меня на рассвете разбудишь» — строки из песни «Я тебя никогда не забуду», мюзикл «Юнона и Авось». жүктеу/скачать 1,71 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|