Общество потребления

С. 179. 
*Рембо Артур 
(1854-1891) - французский поэт.
С. 185. 
*ШтернбергЖак 
(1 8 9 4 -1 9 6 9 ) - ф ранцузский писатель, сце­
нарист.
С. 191. 
* 
Музей Гревен 
- музей восковых фигур, открывшийся в Париже 
в 1882 г.; носит имя своего основателя - рисовальщ ика и карикатуриста 
А. Гревена.
С. 196. * 
Мейер Норман 
(1923) - американский романист.
С. 200. *
Хаксли Олдос 
(1894-1963) - английский писатель.
С. 204. * 
Перру Ф. 
(1903-1987) - французский экономист.
**
Кларк Джеймс Милфорд 
(1930) - американский политолог.
С. 206. 
*TWA. 
- американская авиакомпания.
С. 210. 
*Сен Гобен 
- группа предприятий химической промышленности.
С. 213. 
*Шабан-Дельмас Жак 
(1915-2000) - французский полити­
ческий деятель.
С. 228. 
*эпифанические секты 
-
секты, основанные на вере в скорое 
пришествие Христа в образе живого существа.
С. 229. 
*Мид Маргарет 
(1901-1978) - американский этнограф и социолог.
С. 237. 
*Шамиссо Адельберт, фон 
(1781-1838) - немецкий ученый и 
писатель.
С. 243. 
* 
зеркало Уленшпигеля 
- имеется в виду герой народного фольк­
лора Фландрии, приключения которого описаны в книге Шарля де Костера.
Составила 
Е. А. Самарская

ЖАН БОДРИЙЯР И ЕГО ВСЕЛЕННАЯ ЗНАКОВ 
(Послесловие)
Ж. Бодрийяр - известный французский интеллектуал, в работах 
которого затрагиваются глубокие проблемы философии, социологии, 
экономики, политики, культуры. Его острый и насмешливый взгляд 
прикован к современности; он хочет постичь природу человека раз­
витых индустриальных обществ. Бодрийяр обратил на себя внима­
ние уже первой своей работой «Система предметов» (1968); вслед за 
ней появились «Общество потребления» (1970), «К критике полити­
ческой экономии знака» (1972), «Зеркало производства» (1973), «Сим­
волический обмен и смерть» (1976) и другие.
Как и многие левые французские интеллектуалы, духовно связан­
ные со студенческим движением 1968 г., Бодрийяр испытал влияние 
марксизма, но в целом его мысль движется в другой, немарксистской 
парадигме. Он принадлежит к критикам общества потребления, кото­
рое еще называют постиндустриальным или высокоиндустриальным 
обществом. В философском плане он развивает постмодернистские 
темы конца истории, конца трансцендентного, конца социального, 
политического и других излюбленных постмодернистами концов. 
И хотя рассуждения подобного рода бросают вызов разуму, они тем 
не менее отражают важные особенности нашего времени, менталь­
ности современного человека (если, конечно, считать, что «совре­
менный человек» представляет собой продукт исключительно вы­
сокоразвитых индустриальных стран, а это может быть принято 
только условно, так как на деле тип современности и современного 
человека определяется диалогом различных культур, взаимоотно­
шениями обществ с разными экономическими и политическими ук­
ладами).
Памятуя об этой условности, выделим обстоятельство, сыграв­
шее решающую роль в направленности размышлений многих крити­
ков нового индустриального общества. Примерно в конце 50 - нача­
ле 60-х гг. прошлого века на Западе заговорили о наступлении 
общества Изобилия, Благоденствия и т. п., и одновременно сфера 
повседневности становится объектом рассмотрения многих филосо­
251

фов и социологов. Повседневность, или сфера частной жизни, в ее 
отличии от Истории с большой буквы начинает определять философ­
ские заключения о современности, тогда как раньше они основыва­
лись на анализе экономических, политических, духовных и т. п. мак- 
росоциальных процессов. Выдвижение повседневности в центр 
внимания аналитиков не было результатом простого изменения точ­
ки зрения на нее, оно было обусловлено объективным изменением ее 
существа и роли в обществе. Повседневность становится объектом 
технократического регулирования, по мере того как потребление по­
падает во все большую зависимость от техники, шире - от производ­
ства, становится как бы его продолжением, выполняя функцию спроса 
на продукцию производства. Регулирование повседневности осуще­
ствляется экономически, технически, политически и с помощью 
средств массовой информации. Проникновение регулирования в сфе­
ру повседневности привело к рождению новых крупных противоре­
чий в общественной жизни, противоречий между массой потребите­
лей и технобюрократическими центрами, рационализирующими 
общественную жизнь.
Осознание факта регулируемой повседневности, ее важности, 
перемещение в сферу повседневности основных социальных про­
тиворечий лежит в основе теории постиндустриального общества 
А. Турена, теории колонизованной повседневности А. Лефевра и т. д. 
Ж. Бодрийяр тоже делает сферу повседневности, потребления отправ­
ным пунктом своих размышлений в предлагаемой вниманию читате­
лей книге. Но в отличие от А. Турена или А. Лефевра (с последним 
он работал вместе на кафедре социологии в университете Париж- 
Нантерр), он не ищет в ней новых социальных противоречий и заро­
дышей новых социальных движений; он делает вывод, что, являясь 
новой сферой общественно-производственной рационализации, по­
требление одновременно предстает как утрата смыслов и игра зна­
ков, как жизнь во вселенной знаков. Поэтому критицизм Бодрийяра 
заканчивается не призывом к новым общественным силам, а надеж­
дой на некие катастрофические вмешательства, тектонические сдви­
ги общественной почвы, которые разрушат знаковый мир западного 
человека и вернут его в мир реальных вещей и реальных отношений.
Здесь необходимо уточнение. В «Обществе потребления» Бод­
рийяр выделяет как бы два разных вида потребления. Одно является 
удовлетворением нужд, потребностей людей (этот тип потребления 
характерен во многом для предшествующих исторических эпох, хотя 
и в те времена существовали анклавы показного потребления), его 
Бодрийяр выносит за рамки специфически современного потребле­
ния, не о нем у него идет речь. Предметом его рассмотрения высту­
пает исключительно знаковое потребление, ставшее своего рода ко­
дом, языком общения между людьми. Это двоякое понимание
252

потребления, с одной стороны, придает мысли Бодрийяра опреде­
ленную осторожность, смягчая крайности его оценок. С другой сто­
роны, оно свидетельствует об амбивалентности и даже противоречи­
вости его мысли. Действительно, постоянно выступая против 
убеждения в существовании у людей естественных потребностей, он 
сам подчас наводит на мысль, что в силу вышесказанного знаковый 
характер потребления является вторичным в отношении историчес­
ки более знакомой связи индивида с объектом потребления. В своих 
более поздних работах Бодрийяр сосредоточивается исключительно 
на анализе вселенной знаков, включающей в себя не только сферу 
потребления, но и политику, и производство.
В этой связи сделаем одно замечание: потребление у Бодрийяра 
распространяется не только на вещи, но и на время, пространство, 
природу, на все окружение человеческой жизни, на зрительные, зву­
ковые образы, создаваемые средствами массовой информации, на 
политические, культурные отношения людей и т. д. Поэтому фран­
цузское слово «objet» переводится в настоящем издании в философ­
ском духе как «объект», то есть объект потребления, хотя иногда ис­
пользуются слова «вещь» или «предмет», когда в тексте речь явно 
идет о них.
Первым фактом, с которым столкнулся Бодрийяр на пути иссле­
дования потребления, был факт непрерывного роста производства и 
видимого изобилия в западных обществах конца 50 - 60-х гг. XX в. 
Этот факт по-разному оценивался в философской и социологичес­
кой литературе. Либералы типа Р. Арона приветствовали рост как 
доказательство безграничности человеческих возможностей и как 
средство обеспечения благополучия всех людей. Социал-реформис­
ты (в их числе Д. К. Гэлбрейт, с которым Бодрийяр постоянно поле­
мизирует на страницах «Общества потребления») подвергали кри­
тике дурны е стороны роста (вред, наносимы й им природе, 
сопровождающее рост расточительство) и стремились сделать его 
позитивным, обратив его результаты на пользу всем людям; ради­
кальные социалисты (Касториадис, Горц, Элюль) отвергали рост как 
проявление иерархизованного общества. Бодрийяр тоже радикаль­
ный критик роста, но не социалистического толка. Социалисты все­
гда отыскивают в критикуемом ими обществе положительные силы, 
отталкиваясь от которых они мысленно конструируют новый, луч­
ший мир. Бодрийяр не видит таких сил в современных обществах, а 
идеи об отчуждении человеческой сущности и снятии отчуждения 
как пути к другому обществу вызывают у него чаще всего усмешку. 
Можно сказать точнее: Бодрийяр не видит в мире потребления места 
для отчуждения, так же как не видит в нем места для личности и ее 
инаковости, для души и трансцендентного. Действительно, идея 
отчуждения, как ее развивали Гегель и Маркс, или упоминаемые
2 5 3

Бодрийяром мифы о сделке с Дьяволом характерны для эпохи произ­
водства (рыночного капитализма с присущим ему стихийным разделе­
нием труда), но не для гедонистического мира потребления, где чело­
век становится имманентен объектам-знакам, и все человеческие 
отношения и идеи превращаются в знаки статусной дифференциации.
Бодрийяр не чужд мысли о различных формах вреда, которые 
промышленный рост наносит людям и среде обитания; он отмечает 
и связанное с ростом экономическое расточительство (например, когда 
экономика работает на военную промышленность). Он издевается над 
тем, что расходы, направленные на ликвидацию различных форм 
вреда, наносимого обществу промышленностью, засчитываются так­
же в число показателей роста. Он даже утверждает, что «повсюду 
сталкиваются с точкой, где динамика роста и изобилия становится 
кругообразной и обращается на самое себя». Но его позиция далека 
от моралистической критики роста, от распространенного стремле­
ния добиться исключительно полезного употребления богатств, со­
зданных современной промышленностью. Мысль Бодрийяра пара­
доксальна, он доказывает, что, во-первых, не может быть чистой 
полезности, с ней всегда связаны и злоупотребления, и что, во-вто­
рых, вопреки видимости, в развитых индустриальных обществах нет 
изобилия. Настоящее изобилие, считает он, было у древних кочевых 
народов, ибо изобилие - это не количество произведенных вещей, 
оно не измеряется цифрами, а выражается в отношениях людей, в 
мироощущении человека, в уверенности, что средств для удовлетво­
рения его потребностей всегда достаточно. А современное общество 
живет в постоянном страхе перед исчерпаемостью природных ресур­
сов, с ощущением их нехватки. Но это только один из показателей 
отсутствия изобилия в современных обществах. Второй и очень су­
щественный показатель состоит в том, что современное производ­
ство создает, с одной стороны, возможность для расточительства и 
одновременно, с другой стороны, порождает относительную нище­
ту. Данный тезис напоминает марксистское положение о классовом 
неравенстве, но он отличается от него, ибо Бодрийяр снабжает его 
разъяснением, что нищета, о которой идет речь, не локализуется в 
определенных группах, эта нищета вместе с расточительством струк­
турирует общество, каковое имеет два полюса: структурное расточи­
тельство (изобилие) и структурную нищету. Рост, таким образом, не 
ведет к изобилию.
Второй парадокс Бодрийяра относительно роста заключается в 
том, что рост не ведет к равенству, он живет неравенством. Произ­
водственный рост в западных странах стимулировал появление про­
ектов в духе социального равенства. Однако, по мнению Бодрийяра, 
подобные проекты имеют в виду секуляризованное равенство, све­
денное исключительно к равенству в материальных благах, которое
2 5 4

можно подсчитать с помощью цифр. Таким образом, это, по выраже­
нию Бодрийяра, «формальное равенство», «равенство перед объек­
том», перед «телевизором, автомобилем и стереосистемой». Подоб­
ные идеологии формального равенства (к их числу он относит и 
концепцию Гэлбрейта, и коммунистическую идею равенства) связа­
ны, явно или неявно, с теорией существования у людей естествен­
ных потребностей, которые могут удовлетворяться в духе все боль­
шего равенства по мере роста производства. Гэлбрейт, например, 
думает, что рост ведет к гармонизации доходов, к сглаживанию круп­
ных неравенств. Хотя некоторые цифры опровергают идею об уста­
новлении равенства по мере роста, он считает, что это временные 
дисфункции, или детская болезнь роста, на деле же рост должен при­
вести к гомогенизации всего общества.
Бодрийяр разоблачает эгалитаристские иллюзии, связанные с 
ростом. Он руководствуется при этом другими мотивами, чем ком­
мунисты или социал-демократы, с точки зрения которых для ликви­
дации неравенства достаточно вмешательства политической воли. 
Конечно, в СССР с помощью политической воли была достигнута 
большая степень равенства, чем в западных странах, хотя и в СССР 
неравенство сохранялось. Для Бодрийяра сохранение неравенства 
объясняется не недостатком благонамеренной политической воли, а 
тем, что общества не могут существовать без дифференциации. Вся­
кое общество производит дифференциацию, социальные различия, а 
продуктивистская система, рост доводит эту функциональную «раз­
ность уровней» до крайности. Неравенство, таким образом, - неиз­
бежная черта обществ промышленного роста, присущий им способ 
существования. Поэтому Бодрийяр считает ложным спор о том, эга­
литарен или неэгалитарен рост. Необходимо, по его мнению, пере­
вернуть проблему и понять, что «именно сам рост является следствием 
неравновесия», что «именно необходимость самосохранения неэга­
литарного социального порядка», социальной структуры, основан­
ной на привилегиях, производит и воспроизводит рост как свой стра­
тегический элемент. Бодрийяр может поэтому рассматривать рост как 
компромисс между эгалитарными демократическими принципами и 
основным социальным императивом сохранения системы привиле­
гий и господства. Равенство в таком случае оказывается вторичной 
ценностью и производной функцией от неравенства, оно является 
алиби для жизнеспособности системы. Бодрийяр думает, что даже 
если материальное равенство и будет достигнуто в ситуации роста, 
то неравенство не исчезнет, оно сохранится, будучи перенесено в 
области знания, культуры, властных отношений. Неравенство в этих 
отраслях еще труднее устранить, чем в области материального бла­
госостояния. Бодрийяр констатирует, что, например, в отношении 
обычного питания, одежды, некоторых предметов домашнего обихо-
2 5 5

да в западных обществах на уровне цифровых показателей просмат­
риваются тенденции уравнивания. Но возникли новые потребности, 
которые удовлетворяются очень неравно: потребности в чистом воз­
духе, зелени, воде, тишине. Крупные различия существуют в досту­
пе к таким объектам потребления, как комфортабельное жилье, тран­
спорт, досуг. В целом, утверждает Бодрийяр, рост производства ничуть 
не больше способствует уравнительности и гомогенизации населе­
ния, чем школа или всеобщее избирательное право. Тенденции гомо­
генизации сохраняются, поскольку есть неравенство, уравнение имеет 
смысл только в отношении к неравенству.
Третий парадокс Бодрийяра относительно роста заключается в 
том, что потребление рассматривается как «потребительская сила», 
входящая вместе с производством в цикл расширенного воспроиз­
водства производительных сил. Рассуждение в этом направлении 
начинается с того, что Бодрийяр выдвигает свою излюбленную мысль 
о социальном характере потребления и источников его безгранично­
го роста. Тут решающую роль играют понятия статуса, престижа, 
социальной дифференциации и иерархии. Бодрийяр, как отмечалось, 
отвергает существование «естественных», «рациональных», «истин­
ных» потребностей; в этой связи он ведет постоянную полемику с 
Гэлбрейтом. Тот в своих работах «Эра изобилия» и «Новый соци­
альный порядок» точно описал механизмы адаптации поведения по­
требителей к интересам производителей и целям техноструктур (в 
этом плане действуют реклама, маркетинг, исследования рынков). 
Бодрийяр согласен с Гэлбрейтом в том, что свобода и суверенность 
потребителя являются мифом. Он не согласен с тем, что Гэлбрейт, 
делая упор на манипуляции потребителем со стороны технострук­
тур, неявно возрождает идеалистический антропологический посту­
лат о существовании у людей естественных потребностей, о разли­
чии естественных и искусственных потребностей. Гэлбрейт, замечает 
Бодрийяр, не видит социальной логики дифференциации, которая 
заставляет людей включаться в бесконечную гонку потребления. Бод­
рийяр подчеркивает, что никогда не потребляют объект в его потре­
бительной ценности, он всегда предстает в потреблении как знак ста­
тусной иерархии, или приближая человека к определенной группе, 
или отдаляя его от нее. Выбор человека в области потребления толь­
ко кажется свободным, на деле человек испытывает принуждение к 
дифференциации. Именно это, по Бодрийяру, объясняет безгранич­
ный характер потребления, ведет к тому, что потребительский спрос 
обгоняет гигантский рост производительности, составляя для произ­
водства «резервную армию потребностей», стимулирующих эконо­
мический рост.
В данном случае может показаться, что Бодрийяр стоит на точке 
зрения приоритета социального (взятого в специфическом смысле
2 5 6

знакового потребления) в отношении экономического в современных 
обществах и более того - в отношении развития этих обществ в це­
лом. Некоторые формулировки Бодрийяра можно интерпретировать 
в этом смысле: например, когда он замечает, что логика дифференци­
ации, от которой зависит производство потребностей, не является 
составной частью глобального экономического исчисления, а пред­
ставляет собой автономную переменную общественного развития, 
определяющую все остальные переменные. И действительно, знако­
вый характер человеческих отношений, берущий начало в социаль­
ной сфере потребления, распространяется, по Бодрийяру, на сферы 
политики, культуры, экономики.
Но указанная идея об автономном росте потребностей вслед­
ствие стремления к статусной дифференциации не исчерпывает кон­
цепции Бодрийяра в «Обществе потребления». Он считает, что из 
всего обилия потребностей, выросших из желания подтвердить свой 
статус или достичь более высокого социального положения, систе­
ма производства поощряет и удовлетворяет только адекватные ей 
потребности. Он пишет: «В системе роста нет и не может быть не­
зависимых потребностей, существуют только потребности роста», 
потребности расширенного воспроизводства капитала и произво­
дительных сил. И если капиталу более выгодно производить ядер- 
ное оружие, чем финансировать школы, производство будет ориен­
тироваться на ядерное оружие. Кстати, пример с ядерным оружием 
напоминает, что не только индивидуальные потребности подчиня­
ются соображениям статуса и престижа, но и государственные рас­
ходы, ибо ядерное оружие производится в настоящее время не 
столько с целью его реального использования, сколько с целью ук­
репления государственного престижа в мировом сообществе. Но 
этот пример напоминает также, что, ведя в своей книге речь исклю­
чительно об индивидуальном потреблении, о его статусности и зна­
ковости, Бодрийяр не уделяет достаточного внимания в анализиру­
емой работе громадной области стимулов к производству, исходящих 
из государственной сферы и от самой экономики. Однако важно 
подчеркнуть его интересную мысль, которую он позже развил в 
своей политической экономии знака, а именно, что связь производ­
ства и потребления в современных развитых обществах выражает­
ся, с одной стороны, в отборе из арсенала потребностей тех, кото­
рые наиболее важны для роста производства, а с другой стороны, в 
обретении производством и трудом знакового характера. Аналогич­
ную мысль выразил на свой лад Элюль в работе «Технологический 
блеф», когда он доказывал, что многие производственные расходы 
давно уже не связаны с подсчетами экономической рентабельнос­
ти, а представляют собой гигантский нарост в экономике, служа­
щий реально лишь поддержанию мифа о росте.
2 5 7

Изложенные увлекательно и с блеском, мысли Бодрийяра о про­
мышленном росте, о повседневности и потреблении, о равенстве и 
неравенстве в развитых индустриальных обществах еще только под­
водят к его главной идее насчет роли «знака» в названных обществах. 
Знак в его толковании имеет разные аспекты, но в любом случае -
это объект потребления, объект-знак. Он выступает как знак счастья 
(люди ищут счастья в обладании объектами), или как знак престижа, 
обладающий различительной ценностью, или, наконец, как знак ре­
альности. Последнее для Бодрийяра особенно важно и связано с его 
размышлениями о влиянии на людей информационных образов. Но 
во всех случаях знак заменяет собой реальность: реальную жизнь, 
реальные отношения. Объекты вытесняют из жизни человека других 
людей, а сам он исчезает как субъект, превращаясь в человека-объект, 
который, подобно вещи, выполняя определенную функцию, фигури­
рует в межчеловеческих отношениях. Знаковое потребление охваты­
вает всю жизнь людей, начиная от потребления вещей и до потребле­
ния среды человеческой жизни, куда входят труд, досуг, культура, 
социальная сфера, природа. Все названное входит в человеческую 
жизнь в виде потребляемых знаков, «симулякров», превращая всю ее 
в симуляцию, в манипуляцию знаками. Знак, «симулякр», как бы по­
могает человеку овладеть реальностью, но одновременно он уничто­
жает реальное, заменяя его собой.
Бодрийяр раскрывает перед читателями удивительный мир, в ко­
тором рухнули социальные, политические, идеологические связи и в 
котором их место занимает знаковое потребление, и оно же выполня­
ет функцию их интеграции. Идея разрушения общественных связей 
в силу безразличия масс к любому рациональному проекту, к любой 
идеологии с большой силой выражена Бодрийяром в работах 80-х гг., 
появившихся в связи с приходом к власти во Франции социалистов. 
Но мысль эта уже содержалась и в первых работах Бодрийяра; он 
вообще удивительно последователен в своих концепциях, центриро­
ванных на идее знака. В «Обществе потребления» он развивает мысль 
о том, что вопреки видимости, создаваемой идеологиями, людей в 
развитых обществах связывают не демократические, эгалитаристс­
кие ценности, не вера в верховенство нации и права личности, а по­
требление, которое обеспечивает дифференциацию людей и их сход­
ство, заданное определенны ми потребительскими моделями. 
Социологи обычно говорят о двух как бы различных наклонностях 
людей: об их склонности к отличию и склонности к адаптации в от­
ношении общественных структур, проявляющихся в той или иной 
ситуации. Бодрийяр говорит о едином и всеохватывающем процессе 
дифференциации людей с помощью объектов потребления. Указан­
ная дифференциация как бы заменяет собой реальные противоречия 
общественной жизни, ведет к их рассасыванию и тем самым к ис­
2 5 8

ключению из общественной жизни взрывчатых ситуаций. Здесь кор­
ни интеграционного эффекта потребления: вступив в состязательную 
конкуренцию на уровне потребления, человек принимает правила 
общественной игры. В этом смысле интегрировать общество не зна­
чит установить равенство взамен существующих противоречий; это 
значит сделать так, чтобы вместо противоречий появилось различие 
в стиле потребления: «Решение социального противоречия состоит 
не в уравнивании, а в дифференциации». Именно таким образом, то 
есть производя многоаспектную дифференциацию, потребление мо­
жет заменить собой социально-политические и идеологические ме­
ханизмы и осуществить интеграцию всего общества.
Но подобную интеграцию вряд ли можно считать прочной; не 
может быть стабильности в обществе, где реальные личности исчез­
ли, уступив место персонализованным индивидам, каждый из кото­
рых - модус на пересечении индустриально произведенных разли­
чий, где вместо реальных интересов и страстей повсюду наблюдается 
лишь игровая деятельность с объектами, где люди манипулируют 
объектами-знаками, не испытывая при этом ничего, кроме простого 
любопытства. Такое общество вызывает у Бодрийяра сильное пред­
чувствие катастрофы; так было в 70-е гг., так будет и в 80-е гг. XX в., 
когда Бодрийяр обвинит массы в том, что они все превращают в «зре­
лище», так что политика стала «спектаклем», политики - актерами, а 
народ - публикой на политическом представлении. Но уже в 70-е гг. 
он понимал, что общество «спектакля» не может быть устойчивым.
Уже отмечалось, что потребление включает в свою сферу все: не 
только вещи, но и отношения, историю, природу, даже науку и куль­
туру. И во всех случаях феномены, попавшие в сферу потребления, 
приобретают свойства потребляемой вещи: они служат знаками пре­
стижа и средствами иерархии, они испытывают на себе цикл моды, 
короче, они представляют собой, например, не науку, а знак науки, 
не культуру, а знак культуры и т. п.
Бодрийяр приводит пример частой в наши дни профессиональ­
ной переподготовки и доказывает, что только отчасти она диктуется 
прогрессом знаний; в ней явственно проступает и другой потреби­
тельский аспект: она удовлетворяет потребность быть «в курсе», что­
бы достичь успеха в профессиональной деятельности, она подчиня­
ется своеобразным велениям моды в области знаний. Как пишет 
Бодрийяр, «ценности науки, техники, квалификации и компетенции 
отступают перед переподготовкой, то есть перед давлением мобиль­
ности, статуса и профиля карьеры».
Та же потребность быть в «курсе», следовать моде в интересах 
статусной конкуренции управляет сегодня отношением к культуре. 
Последняя в таком случае «составляет абсолютную противополож­
ность культуре», понятой как наследие трудов, мыслей, традиций,
2 5 9

как особое измерение теоретического и критического размышления. 
Дело не в том, что, став объектом потребления многих, культура при­
обретает какое-то специфическое содержание, что она «вульгаризи­
руется». Дело в том, что она становится «эфемерным знаком» и про­
изводится, как и все материальные блага, с определенной циклично­
стью и с заранее предусмотренной целью последующей переработки; 
произведения культуры подчинены определенной системе «следова­
ния, чередования, комбинаторной модуляции, каковой подвержены и 
длина юбок или телевизионные передачи». Превращение культуры в 
объект потребления Бодрийяр доказывает на примере поп-арта, дея­
тели которого ставят целью создавать произведения, которые бы могли 
интегрироваться в мир объектов потребления. Их честолюбие зак­
лючается в том, чтобы уничтожить дистанцию между миром искус­
ства и миром объектов, низвести произведения искусства на уровень 
объектов потребления, примирить объект живописи и живопись- 
объект, хотя, как замечает Бодрийяр, им не вполне удается порвать 
связь с традиционным искусством и с процессом творческого преоб­
разования действительности.
Самое существенное в бодрийяровской трактовке знака раскрыва­
ется в ходе анализа им тех образов действительности, которые созда­
ют средства массовой информации (радио, телевидение, реклама и т. п.). 
Вернее, не образов, ибо понятие «образ действительности» еще со­
держит идею о том, что массмедиа пытаются представить действи­
тельность в ее сущности, в ее «истинности». Но они, по Бодрийяру, 
дают не «образ» действительности, а ее «знак», нагруженный совсем 
другими коннотациями, не выражаемыми понятиями «смысла», «ис­
тины» и т д. И первая из этих коннотаций - ощущение чередования, 
следования между информацией о событиях и рекламой, которое урав­
нивает между собой значимость информации и рекламы. У них один 
статус в эфире, только реклама дает знак товара, а информация пред­
лагает знак действительности. Примерно то же происходит, когда взгляд 
человека, перебегая с одних товаров, предлагаемых уличными торгов­
цами, на другие, вдруг натыкается на нищего, который в этом ряду 
воспринимается тоже как продавец своего товара - своего увечья, убо­
жества. Но так же как реклама не истинна и не ложна, находится по ту 
сторону истины и лжи, создавая просто запоминающийся знак вещи, 
так и передаваемая информация не истинна и не ложна, она имеет дру­
гой статус, дает зрелище, а не событие, знак, а не отражение реально­
сти. Выработка зрелищности несет отпечаток технического устрой­
ства информационного средства, то есть «медиума». Бодрийяр 
принимает формулу Маклуена «Медиум есть послание». С этой точки 
зрения, роль технического устройства в подготовке посланий так ве­
лика, что человек воспринимает не столько содержание послания, 
сколько «принудительную схему, связанную с самой технической сущ­
2 6 0

ностью этих средств информации, с дезартикуляцией реального в по­
следовательные и эквивалентные знаки». Медиум навязывает нам спо­
собы разбивки и интерпретации мира, что ведет к абстрагированию 
послания от мира и определяет его вписанность в последовательность 
всех медийных посланий, предстающих неизбежно в равном статусе 
зрелища. С помощью средств информации мы вступаем в мир псевдо­
событий, псевдоистории, псевдокультуры. Дело не в том, что фальси­
фицируются события, само содержание посланий. Дело в том, что со­
бытия устраняются и действительность заменяется псевдореальностью, 
целиком произведенной, исходя из кода медиума, и имеющей свой ритм 
жизни, свои цели и функции.
Говоря о рекламе, Бодрийяр затрагивает темы культа тела и сексу­
ального освобождения. Проявления культа тела он отмечает, напри­
мер, в шумной пропаганде спорта, в постоянной рекламе косметичес­
кой продукции и средств ухода за телом, в мании здоровья, 
сопровождающейся неслыханным ростом использования лекарств и 
различных медицинских услуг. Культ тела свидетельствует о том, что 
оно в наше время заняло место души. В результате, делает вывод Бод­
рийяр, трансцендентное исчезло из мироощущения современного че­
ловека, уступив место абсолютной имманентности объектов потреб­
ления, самым прекрасным из которых является наше тело. Причем культ 
тела относится не к реальному телу; в рекламе и прочих СМИ мы име­
ем дело с телом-фетишем, телом-товаром, человека приглашают уха­
живать за своим телом, так как его красота, стройность, ухоженность 
составляют знак престижа, орудие в статусной конкуренции. В этом 
же духе Бодрийяр рассматривает навязчивость сексуальной темы в 
СМИ. Повсеместно наблюдаемое сексуальное неистовство показыва­
ет, что настоящая сексуальность, как и реальное тело, исчезла, она за­
менена знаком тела и пустой, знаковой сексуальностью. Безудержная 
эксплуатация женского тела в рекламе, в фильмах свидетельствует о 
том, что реальная женщина оттеснена, забыта, что реальная эмансипа­
ция женщин не произошла, она заменена массмедийной профанацией 
женского тела как знака сексуальности, а это отождествление женщи­
ны и секса является показателем ее порабощения.
Бодрийяр задается вопросом: в чем причина чрезвычайного ожив­
ления тем тела и секса в современных условиях? Прежде всего на­
прашивается ответ, согласно которому тело помогает торговать, кра­
сота помогает торговать. Но это, как думает Бодрийяр, не главное; 
главное же заключается в том, что прославление тела и пропаганда 
практики ухода за ним служат целям интеграции индивидов в обще­
ство потребления. Идеология тела, по его убеждению, предохраняет 
от разрушения индивидуалистическую систему ценностей и связан­
ные с ней общественные структуры. Однако можно ему возразить, 
что дело не обстоит так однозначно. В идеологизированных тотали­
261

тарных обществах, каким, например, была гитлеровская Германия, 
культ здорового тела служил для целей производственного и военно­
го использования людей, то есть был включен в систему групповых 
ценностей. Культ тела оказался в настоящее время включен в систе­
му индивидуалистических ценностей, поскольку тело становится 
орудием в конкурентной борьбе.
Жесткость, функциональность подхода к телу и человеческим отно­
шениям в обществе потребления (конечно, не реклама является их при­
чиной; она лишь закрепляет тот стиль человеческих отношений, кото­
рый сложился в мире господства меновой стоимости) порождают протест, 
тоску по утраченной человеческой теплоте. И общество воспринимает 
эту потребность и отвечает на нее, насаждая официально отношения 
общественной заботы (социальные трансферты, услуги, улыбки служа­
щих и т. п.). Повсюду поощряется способность к контактам, умение за­
служить одобрение других людей, соответствовать стилю отношений, 
сложившихся в группе. Большие социальные цели групповой деятель­
ности становятся как бы не важны; на первый план выдвигается умение 
ладить с другими людьми, точнее, манипулировать ими.
Черты подобного стиля отношений просматривались и в позднем 
советском обществе. Оно тоже было своеобразным обществом по­
требления. Официально провозглашаемые большие цели для многих 
людей обратились в пустые знаки. Люди были погружены в имма­
нентность повседневных отношений. Можно вспомнить и развитое 
в советские времена престижное потребление (хотя само потребле­
ние находилось на гораздо более низком уровне, чем на Западе), на­
стоящая охота велась за модными, особенно западными товарами. 
Официальные праздники, правительственные и партийные церемо­
нии, отчеты о которых разносили по стране радио и телевидение, 
газеты, превратились в простые зрелища и знаки верности револю­
ционным ценностям, хотя сами эти ценности уже не вызывали живо­
го отклика в душах. Настроение потребительства развивала и сама 
политика государства, которая ориентировалась на промышленный 
рост и подавалась пропагандой как основа для улучшения матери­
ального благосостояния широких масс (и таковое действительно про­
исходило, хотя, может быть, не в тех масштабах и не на том уровне, 
которого жаждало население, глядя на Запад).
Сегодня вряд ли можно говорить о существовании в России об­
щества потребления, так как основная масса населения сведена к 
биологическому уровню потребления. Можно ли надеяться, что это 
окажет отрезвляющее влияние на страну и люди обретут реальный 
смысл существования и реальные цели взамен удобной жизни в зна­
ковой вселенной? Конечно, некое сознание реальности пришло к 
людям, но это осознание социальной, политической, нравственной 
катастрофы. Собственно, именно этого жаждет Бодрийяр для Запа­
2 6 2

да, но я не думаю, что такое желание разделяют с ним многие. Тем не 
менее его предсказание катастрофы, наверное, достаточно весомо: 
СССР показал, с какой легкостью рушится общество потребления, 
утратившее настоящую веру в высокие цели. В какой-то степени мож­
но сказать, что советское общество рухнуло, когда часть населения 
приняла западные ценности (свобода, права человека) не как знаки, а 
как подлинные идеалы, из-за которых можно идти на борьбу. Впро­
чем, значительную часть населения соблазняли не названные идеа­
лы, а высокие потребительские стандарты Запада, жажда обогаще­
ния. Какие ценности приведут к крушению призрачных в своей 
знаковости западных обществ? Бодрийяр не может этого сказать ввиду 
обесценения в них всех идеалов. Но такое состояние не может про­
должаться долго; возможно, вскоре новые (или забытые старые) цен­
ности обретут на Западе не знаковое, а реальное значение.
Бодрийяр не видит сил, способных изменить существующее по­
ложение вещей. Он констатирует лишь существование нецеленаправ­
ленных форм протеста, связанных с насилием или ненасильствен­
ных; таковы немотивированные преступления, депрессивность 
(усталость, самоубийства, неврозы), формы коллективного бегства 
от действительности (наркотики, хиппи). С его точки зрения, обще­
ство потребления ориентировано исключительно на «позитивное» 
удовлетворение желания. Но желание амбивалентно, его удовлетво­
рение оставляет за скобками негативную сторону желания, которое 
подавляется и, не находя себе применения, кристаллизуется в огром­
ный потенциал тоски. Последний превращается в деструктивную 
общественную силу, порождающую потрясающие акты немотивиро­
ванного насилия. Но является ли немотивированный протест насиль­
ственным (убийства без видимой цели) или ненасильственным (не­
врозы), он всегда означает отказ от активизма общества, отказ от 
общества благосостояния как новой репрессивной системы.
Подводя итоги сказанному, отметим, что, согласно Бодрийяру, об­
ществами потребления не обязательно являются богатые общества, хотя 
определенный уровень излишества при этом необходим. Потребитель­
ским общество делает изменение отношения к ценностям, распрост­
раняющееся отношение к ним как к пустым знакам, чему особенно 
способствуют радио, телевидение, разные формы рекламы. Общество 
потребления культивирует у людей особую ментальность с опорой на 
знаки, с верой, что знаки (вещи-знаки, отношения-знаки, ценности- 
знаки) помогают обрести счастье, овладеть окружающим миром, тог­
да как на деле происходит погружение человека в ирреальный мир 
знаков. В «Обществе потребления» Бодрийяр еще различает до неко­
торой степени большую жизнь - сферу политики, науки, культуры, -
в которой он отмечает присутствие трансцендентного, и маленький 
мир повседневной жизни, мир замкнутый и всецело имманентный.
2 6 3

В более поздних своих работах он распространит знаковость и им­
манентность на всю сферу общественной жизни и заявит в результа­
те о «конце социального, политического, экономического»1.
Общество потребления мыслит себя именно обществом потреб­
ления, оно потребляет и хочет потреблять, не имея иной цели, кроме 
потребления, не имея впереди какой-либо утопии (оно мнит себя ре­
ализованной Утопией), оно, короче, воспринимает себя как конец 
истории. Поэтому дискурс общества потребления не может быть ни­
чем, кроме тавтологии. Дискурс потребления вместе со своим контр­
дискурсом, состоящим в морализирующем оспаривании потребле­
ния, создают представление о «цивилизации объекта», которая 
характеризуется пустотой человеческих отношений вопреки осуще­
ствляемой им мобилизации производственных и общественных сил. 
Бодрийяр предсказывает «грубые нашествия и внезапные разруше­
ния, которые столь же непредвидимо, но очевидно, как в мае 1968 г., 
разобьют эту белую мессу».
Действительно, можно понять, что общество потребления неустой­
чиво именно вследствие своей пустоты и жизни среди потребительс­
ких миражей. Будет ли оно уничтожено изнутри загнанными внутрь 
общественными силами или извне - в результате угроз, которые ему 
несет существование бедных народов или нехватка ресурсов, и будет 
ли оно вообще уничтожено, покажет будущее. Иллюзорное существо­
вание в мире потребления, и тут приходится возразить Бодрийяру, ни­
когда не охватывало полностью всей общественной жизни, а реаль­
ные ценности всегда продолжали существовать среди людей, даже 
будучи оттеснены с переднего плана. Возможно, суровая история, ко­
торая, как обнаружится, никуда не исчезала, положит конец жизни среди 
зрелищ и миражей человека общества потребления.

жүктеу/скачать 9,65 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: