Браун Норман (1913) - американский искусствовед.
2 4 9
С. 179.
*Рембо Артур
(1854-1891) - французский поэт.
С. 185.
*ШтернбергЖак
(1 8 9 4 -1 9 6 9 ) - ф ранцузский писатель, сце
нарист.
С. 191.
*
Музей Гревен
- музей восковых фигур, открывшийся в Париже
в 1882 г.; носит имя своего основателя - рисовальщ ика и карикатуриста
А. Гревена.
С. 196. *
Мейер Норман
(1923) - американский романист.
С. 200. *
Хаксли Олдос
(1894-1963) - английский писатель.
С. 204. *
Перру Ф.
(1903-1987) - французский экономист.
**
Кларк Джеймс Милфорд
(1930) - американский политолог.
С. 206.
*TWA.
- американская авиакомпания.
С. 210.
*Сен Гобен
- группа предприятий химической промышленности.
С. 213.
*Шабан-Дельмас Жак
(1915-2000) - французский полити
ческий деятель.
С. 228.
*эпифанические секты
-
секты, основанные на вере в скорое
пришествие Христа в образе живого существа.
С. 229.
*Мид Маргарет
(1901-1978) - американский этнограф и социолог.
С. 237.
*Шамиссо Адельберт, фон
(1781-1838) - немецкий ученый и
писатель.
С. 243.
*
зеркало Уленшпигеля
- имеется в виду герой народного фольк
лора Фландрии, приключения которого описаны в книге Шарля де Костера.
Составила
Е. А. Самарская
ЖАН БОДРИЙЯР И ЕГО ВСЕЛЕННАЯ ЗНАКОВ
(Послесловие)
Ж. Бодрийяр - известный французский интеллектуал, в работах
которого затрагиваются глубокие проблемы философии, социологии,
экономики, политики, культуры. Его острый и насмешливый взгляд
прикован к современности; он хочет постичь природу человека раз
витых индустриальных обществ. Бодрийяр обратил на себя внима
ние уже первой своей работой «Система предметов» (1968); вслед за
ней появились «Общество потребления» (1970), «К критике полити
ческой экономии знака» (1972), «Зеркало производства» (1973), «Сим
волический обмен и смерть» (1976) и другие.
Как и многие левые французские интеллектуалы, духовно связан
ные со студенческим движением 1968 г., Бодрийяр испытал влияние
марксизма, но в целом его мысль движется в другой, немарксистской
парадигме. Он принадлежит к критикам общества потребления, кото
рое еще называют постиндустриальным или высокоиндустриальным
обществом. В философском плане он развивает постмодернистские
темы конца истории, конца трансцендентного, конца социального,
политического и других излюбленных постмодернистами концов.
И хотя рассуждения подобного рода бросают вызов разуму, они тем
не менее отражают важные особенности нашего времени, менталь
ности современного человека (если, конечно, считать, что «совре
менный человек» представляет собой продукт исключительно вы
сокоразвитых индустриальных стран, а это может быть принято
только условно, так как на деле тип современности и современного
человека определяется диалогом различных культур, взаимоотно
шениями обществ с разными экономическими и политическими ук
ладами).
Памятуя об этой условности, выделим обстоятельство, сыграв
шее решающую роль в направленности размышлений многих крити
ков нового индустриального общества. Примерно в конце 50 - нача
ле 60-х гг. прошлого века на Западе заговорили о наступлении
общества Изобилия, Благоденствия и т. п., и одновременно сфера
повседневности становится объектом рассмотрения многих филосо
251
фов и социологов. Повседневность, или сфера частной жизни, в ее
отличии от Истории с большой буквы начинает определять философ
ские заключения о современности, тогда как раньше они основыва
лись на анализе экономических, политических, духовных и т. п. мак-
росоциальных процессов. Выдвижение повседневности в центр
внимания аналитиков не было результатом простого изменения точ
ки зрения на нее, оно было обусловлено объективным изменением ее
существа и роли в обществе. Повседневность становится объектом
технократического регулирования, по мере того как потребление по
падает во все большую зависимость от техники, шире - от производ
ства, становится как бы его продолжением, выполняя функцию спроса
на продукцию производства. Регулирование повседневности осуще
ствляется экономически, технически, политически и с помощью
средств массовой информации. Проникновение регулирования в сфе
ру повседневности привело к рождению новых крупных противоре
чий в общественной жизни, противоречий между массой потребите
лей и технобюрократическими центрами, рационализирующими
общественную жизнь.
Осознание факта регулируемой повседневности, ее важности,
перемещение в сферу повседневности основных социальных про
тиворечий лежит в основе теории постиндустриального общества
А. Турена, теории колонизованной повседневности А. Лефевра и т. д.
Ж. Бодрийяр тоже делает сферу повседневности, потребления отправ
ным пунктом своих размышлений в предлагаемой вниманию читате
лей книге. Но в отличие от А. Турена или А. Лефевра (с последним
он работал вместе на кафедре социологии в университете Париж-
Нантерр), он не ищет в ней новых социальных противоречий и заро
дышей новых социальных движений; он делает вывод, что, являясь
новой сферой общественно-производственной рационализации, по
требление одновременно предстает как утрата смыслов и игра зна
ков, как жизнь во вселенной знаков. Поэтому критицизм Бодрийяра
заканчивается не призывом к новым общественным силам, а надеж
дой на некие катастрофические вмешательства, тектонические сдви
ги общественной почвы, которые разрушат знаковый мир западного
человека и вернут его в мир реальных вещей и реальных отношений.
Здесь необходимо уточнение. В «Обществе потребления» Бод
рийяр выделяет как бы два разных вида потребления. Одно является
удовлетворением нужд, потребностей людей (этот тип потребления
характерен во многом для предшествующих исторических эпох, хотя
и в те времена существовали анклавы показного потребления), его
Бодрийяр выносит за рамки специфически современного потребле
ния, не о нем у него идет речь. Предметом его рассмотрения высту
пает исключительно знаковое потребление, ставшее своего рода ко
дом, языком общения между людьми. Это двоякое понимание
252
потребления, с одной стороны, придает мысли Бодрийяра опреде
ленную осторожность, смягчая крайности его оценок. С другой сто
роны, оно свидетельствует об амбивалентности и даже противоречи
вости его мысли. Действительно, постоянно выступая против
убеждения в существовании у людей естественных потребностей, он
сам подчас наводит на мысль, что в силу вышесказанного знаковый
характер потребления является вторичным в отношении историчес
ки более знакомой связи индивида с объектом потребления. В своих
более поздних работах Бодрийяр сосредоточивается исключительно
на анализе вселенной знаков, включающей в себя не только сферу
потребления, но и политику, и производство.
В этой связи сделаем одно замечание: потребление у Бодрийяра
распространяется не только на вещи, но и на время, пространство,
природу, на все окружение человеческой жизни, на зрительные, зву
ковые образы, создаваемые средствами массовой информации, на
политические, культурные отношения людей и т. д. Поэтому фран
цузское слово «objet» переводится в настоящем издании в философ
ском духе как «объект», то есть объект потребления, хотя иногда ис
пользуются слова «вещь» или «предмет», когда в тексте речь явно
идет о них.
Первым фактом, с которым столкнулся Бодрийяр на пути иссле
дования потребления, был факт непрерывного роста производства и
видимого изобилия в западных обществах конца 50 - 60-х гг. XX в.
Этот факт по-разному оценивался в философской и социологичес
кой литературе. Либералы типа Р. Арона приветствовали рост как
доказательство безграничности человеческих возможностей и как
средство обеспечения благополучия всех людей. Социал-реформис
ты (в их числе Д. К. Гэлбрейт, с которым Бодрийяр постоянно поле
мизирует на страницах «Общества потребления») подвергали кри
тике дурны е стороны роста (вред, наносимы й им природе,
сопровождающее рост расточительство) и стремились сделать его
позитивным, обратив его результаты на пользу всем людям; ради
кальные социалисты (Касториадис, Горц, Элюль) отвергали рост как
проявление иерархизованного общества. Бодрийяр тоже радикаль
ный критик роста, но не социалистического толка. Социалисты все
гда отыскивают в критикуемом ими обществе положительные силы,
отталкиваясь от которых они мысленно конструируют новый, луч
ший мир. Бодрийяр не видит таких сил в современных обществах, а
идеи об отчуждении человеческой сущности и снятии отчуждения
как пути к другому обществу вызывают у него чаще всего усмешку.
Можно сказать точнее: Бодрийяр не видит в мире потребления места
для отчуждения, так же как не видит в нем места для личности и ее
инаковости, для души и трансцендентного. Действительно, идея
отчуждения, как ее развивали Гегель и Маркс, или упоминаемые
2 5 3
Бодрийяром мифы о сделке с Дьяволом характерны для эпохи произ
водства (рыночного капитализма с присущим ему стихийным разделе
нием труда), но не для гедонистического мира потребления, где чело
век становится имманентен объектам-знакам, и все человеческие
отношения и идеи превращаются в знаки статусной дифференциации.
Бодрийяр не чужд мысли о различных формах вреда, которые
промышленный рост наносит людям и среде обитания; он отмечает
и связанное с ростом экономическое расточительство (например, когда
экономика работает на военную промышленность). Он издевается над
тем, что расходы, направленные на ликвидацию различных форм
вреда, наносимого обществу промышленностью, засчитываются так
же в число показателей роста. Он даже утверждает, что «повсюду
сталкиваются с точкой, где динамика роста и изобилия становится
кругообразной и обращается на самое себя». Но его позиция далека
от моралистической критики роста, от распространенного стремле
ния добиться исключительно полезного употребления богатств, со
зданных современной промышленностью. Мысль Бодрийяра пара
доксальна, он доказывает, что, во-первых, не может быть чистой
полезности, с ней всегда связаны и злоупотребления, и что, во-вто
рых, вопреки видимости, в развитых индустриальных обществах нет
изобилия. Настоящее изобилие, считает он, было у древних кочевых
народов, ибо изобилие - это не количество произведенных вещей,
оно не измеряется цифрами, а выражается в отношениях людей, в
мироощущении человека, в уверенности, что средств для удовлетво
рения его потребностей всегда достаточно. А современное общество
живет в постоянном страхе перед исчерпаемостью природных ресур
сов, с ощущением их нехватки. Но это только один из показателей
отсутствия изобилия в современных обществах. Второй и очень су
щественный показатель состоит в том, что современное производ
ство создает, с одной стороны, возможность для расточительства и
одновременно, с другой стороны, порождает относительную нище
ту. Данный тезис напоминает марксистское положение о классовом
неравенстве, но он отличается от него, ибо Бодрийяр снабжает его
разъяснением, что нищета, о которой идет речь, не локализуется в
определенных группах, эта нищета вместе с расточительством струк
турирует общество, каковое имеет два полюса: структурное расточи
тельство (изобилие) и структурную нищету. Рост, таким образом, не
ведет к изобилию.
Второй парадокс Бодрийяра относительно роста заключается в
том, что рост не ведет к равенству, он живет неравенством. Произ
водственный рост в западных странах стимулировал появление про
ектов в духе социального равенства. Однако, по мнению Бодрийяра,
подобные проекты имеют в виду секуляризованное равенство, све
денное исключительно к равенству в материальных благах, которое
2 5 4
можно подсчитать с помощью цифр. Таким образом, это, по выраже
нию Бодрийяра, «формальное равенство», «равенство перед объек
том», перед «телевизором, автомобилем и стереосистемой». Подоб
ные идеологии формального равенства (к их числу он относит и
концепцию Гэлбрейта, и коммунистическую идею равенства) связа
ны, явно или неявно, с теорией существования у людей естествен
ных потребностей, которые могут удовлетворяться в духе все боль
шего равенства по мере роста производства. Гэлбрейт, например,
думает, что рост ведет к гармонизации доходов, к сглаживанию круп
ных неравенств. Хотя некоторые цифры опровергают идею об уста
новлении равенства по мере роста, он считает, что это временные
дисфункции, или детская болезнь роста, на деле же рост должен при
вести к гомогенизации всего общества.
Бодрийяр разоблачает эгалитаристские иллюзии, связанные с
ростом. Он руководствуется при этом другими мотивами, чем ком
мунисты или социал-демократы, с точки зрения которых для ликви
дации неравенства достаточно вмешательства политической воли.
Конечно, в СССР с помощью политической воли была достигнута
большая степень равенства, чем в западных странах, хотя и в СССР
неравенство сохранялось. Для Бодрийяра сохранение неравенства
объясняется не недостатком благонамеренной политической воли, а
тем, что общества не могут существовать без дифференциации. Вся
кое общество производит дифференциацию, социальные различия, а
продуктивистская система, рост доводит эту функциональную «раз
ность уровней» до крайности. Неравенство, таким образом, - неиз
бежная черта обществ промышленного роста, присущий им способ
существования. Поэтому Бодрийяр считает ложным спор о том, эга
литарен или неэгалитарен рост. Необходимо, по его мнению, пере
вернуть проблему и понять, что «именно сам рост является следствием
неравновесия», что «именно необходимость самосохранения неэга
литарного социального порядка», социальной структуры, основан
ной на привилегиях, производит и воспроизводит рост как свой стра
тегический элемент. Бодрийяр может поэтому рассматривать рост как
компромисс между эгалитарными демократическими принципами и
основным социальным императивом сохранения системы привиле
гий и господства. Равенство в таком случае оказывается вторичной
ценностью и производной функцией от неравенства, оно является
алиби для жизнеспособности системы. Бодрийяр думает, что даже
если материальное равенство и будет достигнуто в ситуации роста,
то неравенство не исчезнет, оно сохранится, будучи перенесено в
области знания, культуры, властных отношений. Неравенство в этих
отраслях еще труднее устранить, чем в области материального бла
госостояния. Бодрийяр констатирует, что, например, в отношении
обычного питания, одежды, некоторых предметов домашнего обихо-
2 5 5
да в западных обществах на уровне цифровых показателей просмат
риваются тенденции уравнивания. Но возникли новые потребности,
которые удовлетворяются очень неравно: потребности в чистом воз
духе, зелени, воде, тишине. Крупные различия существуют в досту
пе к таким объектам потребления, как комфортабельное жилье, тран
спорт, досуг. В целом, утверждает Бодрийяр, рост производства ничуть
не больше способствует уравнительности и гомогенизации населе
ния, чем школа или всеобщее избирательное право. Тенденции гомо
генизации сохраняются, поскольку есть неравенство, уравнение имеет
смысл только в отношении к неравенству.
Третий парадокс Бодрийяра относительно роста заключается в
том, что потребление рассматривается как «потребительская сила»,
входящая вместе с производством в цикл расширенного воспроиз
водства производительных сил. Рассуждение в этом направлении
начинается с того, что Бодрийяр выдвигает свою излюбленную мысль
о социальном характере потребления и источников его безгранично
го роста. Тут решающую роль играют понятия статуса, престижа,
социальной дифференциации и иерархии. Бодрийяр, как отмечалось,
отвергает существование «естественных», «рациональных», «истин
ных» потребностей; в этой связи он ведет постоянную полемику с
Гэлбрейтом. Тот в своих работах «Эра изобилия» и «Новый соци
альный порядок» точно описал механизмы адаптации поведения по
требителей к интересам производителей и целям техноструктур (в
этом плане действуют реклама, маркетинг, исследования рынков).
Бодрийяр согласен с Гэлбрейтом в том, что свобода и суверенность
потребителя являются мифом. Он не согласен с тем, что Гэлбрейт,
делая упор на манипуляции потребителем со стороны технострук
тур, неявно возрождает идеалистический антропологический посту
лат о существовании у людей естественных потребностей, о разли
чии естественных и искусственных потребностей. Гэлбрейт, замечает
Бодрийяр, не видит социальной логики дифференциации, которая
заставляет людей включаться в бесконечную гонку потребления. Бод
рийяр подчеркивает, что никогда не потребляют объект в его потре
бительной ценности, он всегда предстает в потреблении как знак ста
тусной иерархии, или приближая человека к определенной группе,
или отдаляя его от нее. Выбор человека в области потребления толь
ко кажется свободным, на деле человек испытывает принуждение к
дифференциации. Именно это, по Бодрийяру, объясняет безгранич
ный характер потребления, ведет к тому, что потребительский спрос
обгоняет гигантский рост производительности, составляя для произ
водства «резервную армию потребностей», стимулирующих эконо
мический рост.
В данном случае может показаться, что Бодрийяр стоит на точке
зрения приоритета социального (взятого в специфическом смысле
2 5 6
знакового потребления) в отношении экономического в современных
обществах и более того - в отношении развития этих обществ в це
лом. Некоторые формулировки Бодрийяра можно интерпретировать
в этом смысле: например, когда он замечает, что логика дифференци
ации, от которой зависит производство потребностей, не является
составной частью глобального экономического исчисления, а пред
ставляет собой автономную переменную общественного развития,
определяющую все остальные переменные. И действительно, знако
вый характер человеческих отношений, берущий начало в социаль
ной сфере потребления, распространяется, по Бодрийяру, на сферы
политики, культуры, экономики.
Но указанная идея об автономном росте потребностей вслед
ствие стремления к статусной дифференциации не исчерпывает кон
цепции Бодрийяра в «Обществе потребления». Он считает, что из
всего обилия потребностей, выросших из желания подтвердить свой
статус или достичь более высокого социального положения, систе
ма производства поощряет и удовлетворяет только адекватные ей
потребности. Он пишет: «В системе роста нет и не может быть не
зависимых потребностей, существуют только потребности роста»,
потребности расширенного воспроизводства капитала и произво
дительных сил. И если капиталу более выгодно производить ядер-
ное оружие, чем финансировать школы, производство будет ориен
тироваться на ядерное оружие. Кстати, пример с ядерным оружием
напоминает, что не только индивидуальные потребности подчиня
ются соображениям статуса и престижа, но и государственные рас
ходы, ибо ядерное оружие производится в настоящее время не
столько с целью его реального использования, сколько с целью ук
репления государственного престижа в мировом сообществе. Но
этот пример напоминает также, что, ведя в своей книге речь исклю
чительно об индивидуальном потреблении, о его статусности и зна
ковости, Бодрийяр не уделяет достаточного внимания в анализиру
емой работе громадной области стимулов к производству, исходящих
из государственной сферы и от самой экономики. Однако важно
подчеркнуть его интересную мысль, которую он позже развил в
своей политической экономии знака, а именно, что связь производ
ства и потребления в современных развитых обществах выражает
ся, с одной стороны, в отборе из арсенала потребностей тех, кото
рые наиболее важны для роста производства, а с другой стороны, в
обретении производством и трудом знакового характера. Аналогич
ную мысль выразил на свой лад Элюль в работе «Технологический
блеф», когда он доказывал, что многие производственные расходы
давно уже не связаны с подсчетами экономической рентабельнос
ти, а представляют собой гигантский нарост в экономике, служа
щий реально лишь поддержанию мифа о росте.
2 5 7
Изложенные увлекательно и с блеском, мысли Бодрийяра о про
мышленном росте, о повседневности и потреблении, о равенстве и
неравенстве в развитых индустриальных обществах еще только под
водят к его главной идее насчет роли «знака» в названных обществах.
Знак в его толковании имеет разные аспекты, но в любом случае -
это объект потребления, объект-знак. Он выступает как знак счастья
(люди ищут счастья в обладании объектами), или как знак престижа,
обладающий различительной ценностью, или, наконец, как знак ре
альности. Последнее для Бодрийяра особенно важно и связано с его
размышлениями о влиянии на людей информационных образов. Но
во всех случаях знак заменяет собой реальность: реальную жизнь,
реальные отношения. Объекты вытесняют из жизни человека других
людей, а сам он исчезает как субъект, превращаясь в человека-объект,
который, подобно вещи, выполняя определенную функцию, фигури
рует в межчеловеческих отношениях. Знаковое потребление охваты
вает всю жизнь людей, начиная от потребления вещей и до потребле
ния среды человеческой жизни, куда входят труд, досуг, культура,
социальная сфера, природа. Все названное входит в человеческую
жизнь в виде потребляемых знаков, «симулякров», превращая всю ее
в симуляцию, в манипуляцию знаками. Знак, «симулякр», как бы по
могает человеку овладеть реальностью, но одновременно он уничто
жает реальное, заменяя его собой.
Бодрийяр раскрывает перед читателями удивительный мир, в ко
тором рухнули социальные, политические, идеологические связи и в
котором их место занимает знаковое потребление, и оно же выполня
ет функцию их интеграции. Идея разрушения общественных связей
в силу безразличия масс к любому рациональному проекту, к любой
идеологии с большой силой выражена Бодрийяром в работах 80-х гг.,
появившихся в связи с приходом к власти во Франции социалистов.
Но мысль эта уже содержалась и в первых работах Бодрийяра; он
вообще удивительно последователен в своих концепциях, центриро
ванных на идее знака. В «Обществе потребления» он развивает мысль
о том, что вопреки видимости, создаваемой идеологиями, людей в
развитых обществах связывают не демократические, эгалитаристс
кие ценности, не вера в верховенство нации и права личности, а по
требление, которое обеспечивает дифференциацию людей и их сход
ство, заданное определенны ми потребительскими моделями.
Социологи обычно говорят о двух как бы различных наклонностях
людей: об их склонности к отличию и склонности к адаптации в от
ношении общественных структур, проявляющихся в той или иной
ситуации. Бодрийяр говорит о едином и всеохватывающем процессе
дифференциации людей с помощью объектов потребления. Указан
ная дифференциация как бы заменяет собой реальные противоречия
общественной жизни, ведет к их рассасыванию и тем самым к ис
2 5 8
ключению из общественной жизни взрывчатых ситуаций. Здесь кор
ни интеграционного эффекта потребления: вступив в состязательную
конкуренцию на уровне потребления, человек принимает правила
общественной игры. В этом смысле интегрировать общество не зна
чит установить равенство взамен существующих противоречий; это
значит сделать так, чтобы вместо противоречий появилось различие
в стиле потребления: «Решение социального противоречия состоит
не в уравнивании, а в дифференциации». Именно таким образом, то
есть производя многоаспектную дифференциацию, потребление мо
жет заменить собой социально-политические и идеологические ме
ханизмы и осуществить интеграцию всего общества.
Но подобную интеграцию вряд ли можно считать прочной; не
может быть стабильности в обществе, где реальные личности исчез
ли, уступив место персонализованным индивидам, каждый из кото
рых - модус на пересечении индустриально произведенных разли
чий, где вместо реальных интересов и страстей повсюду наблюдается
лишь игровая деятельность с объектами, где люди манипулируют
объектами-знаками, не испытывая при этом ничего, кроме простого
любопытства. Такое общество вызывает у Бодрийяра сильное пред
чувствие катастрофы; так было в 70-е гг., так будет и в 80-е гг. XX в.,
когда Бодрийяр обвинит массы в том, что они все превращают в «зре
лище», так что политика стала «спектаклем», политики - актерами, а
народ - публикой на политическом представлении. Но уже в 70-е гг.
он понимал, что общество «спектакля» не может быть устойчивым.
Уже отмечалось, что потребление включает в свою сферу все: не
только вещи, но и отношения, историю, природу, даже науку и куль
туру. И во всех случаях феномены, попавшие в сферу потребления,
приобретают свойства потребляемой вещи: они служат знаками пре
стижа и средствами иерархии, они испытывают на себе цикл моды,
короче, они представляют собой, например, не науку, а знак науки,
не культуру, а знак культуры и т. п.
Бодрийяр приводит пример частой в наши дни профессиональ
ной переподготовки и доказывает, что только отчасти она диктуется
прогрессом знаний; в ней явственно проступает и другой потреби
тельский аспект: она удовлетворяет потребность быть «в курсе», что
бы достичь успеха в профессиональной деятельности, она подчиня
ется своеобразным велениям моды в области знаний. Как пишет
Бодрийяр, «ценности науки, техники, квалификации и компетенции
отступают перед переподготовкой, то есть перед давлением мобиль
ности, статуса и профиля карьеры».
Та же потребность быть в «курсе», следовать моде в интересах
статусной конкуренции управляет сегодня отношением к культуре.
Последняя в таком случае «составляет абсолютную противополож
ность культуре», понятой как наследие трудов, мыслей, традиций,
2 5 9
как особое измерение теоретического и критического размышления.
Дело не в том, что, став объектом потребления многих, культура при
обретает какое-то специфическое содержание, что она «вульгаризи
руется». Дело в том, что она становится «эфемерным знаком» и про
изводится, как и все материальные блага, с определенной циклично
стью и с заранее предусмотренной целью последующей переработки;
произведения культуры подчинены определенной системе «следова
ния, чередования, комбинаторной модуляции, каковой подвержены и
длина юбок или телевизионные передачи». Превращение культуры в
объект потребления Бодрийяр доказывает на примере поп-арта, дея
тели которого ставят целью создавать произведения, которые бы могли
интегрироваться в мир объектов потребления. Их честолюбие зак
лючается в том, чтобы уничтожить дистанцию между миром искус
ства и миром объектов, низвести произведения искусства на уровень
объектов потребления, примирить объект живописи и живопись-
объект, хотя, как замечает Бодрийяр, им не вполне удается порвать
связь с традиционным искусством и с процессом творческого преоб
разования действительности.
Самое существенное в бодрийяровской трактовке знака раскрыва
ется в ходе анализа им тех образов действительности, которые созда
ют средства массовой информации (радио, телевидение, реклама и т. п.).
Вернее, не образов, ибо понятие «образ действительности» еще со
держит идею о том, что массмедиа пытаются представить действи
тельность в ее сущности, в ее «истинности». Но они, по Бодрийяру,
дают не «образ» действительности, а ее «знак», нагруженный совсем
другими коннотациями, не выражаемыми понятиями «смысла», «ис
тины» и т д. И первая из этих коннотаций - ощущение чередования,
следования между информацией о событиях и рекламой, которое урав
нивает между собой значимость информации и рекламы. У них один
статус в эфире, только реклама дает знак товара, а информация пред
лагает знак действительности. Примерно то же происходит, когда взгляд
человека, перебегая с одних товаров, предлагаемых уличными торгов
цами, на другие, вдруг натыкается на нищего, который в этом ряду
воспринимается тоже как продавец своего товара - своего увечья, убо
жества. Но так же как реклама не истинна и не ложна, находится по ту
сторону истины и лжи, создавая просто запоминающийся знак вещи,
так и передаваемая информация не истинна и не ложна, она имеет дру
гой статус, дает зрелище, а не событие, знак, а не отражение реально
сти. Выработка зрелищности несет отпечаток технического устрой
ства информационного средства, то есть «медиума». Бодрийяр
принимает формулу Маклуена «Медиум есть послание». С этой точки
зрения, роль технического устройства в подготовке посланий так ве
лика, что человек воспринимает не столько содержание послания,
сколько «принудительную схему, связанную с самой технической сущ
2 6 0
ностью этих средств информации, с дезартикуляцией реального в по
следовательные и эквивалентные знаки». Медиум навязывает нам спо
собы разбивки и интерпретации мира, что ведет к абстрагированию
послания от мира и определяет его вписанность в последовательность
всех медийных посланий, предстающих неизбежно в равном статусе
зрелища. С помощью средств информации мы вступаем в мир псевдо
событий, псевдоистории, псевдокультуры. Дело не в том, что фальси
фицируются события, само содержание посланий. Дело в том, что со
бытия устраняются и действительность заменяется псевдореальностью,
целиком произведенной, исходя из кода медиума, и имеющей свой ритм
жизни, свои цели и функции.
Говоря о рекламе, Бодрийяр затрагивает темы культа тела и сексу
ального освобождения. Проявления культа тела он отмечает, напри
мер, в шумной пропаганде спорта, в постоянной рекламе косметичес
кой продукции и средств ухода за телом, в мании здоровья,
сопровождающейся неслыханным ростом использования лекарств и
различных медицинских услуг. Культ тела свидетельствует о том, что
оно в наше время заняло место души. В результате, делает вывод Бод
рийяр, трансцендентное исчезло из мироощущения современного че
ловека, уступив место абсолютной имманентности объектов потреб
ления, самым прекрасным из которых является наше тело. Причем культ
тела относится не к реальному телу; в рекламе и прочих СМИ мы име
ем дело с телом-фетишем, телом-товаром, человека приглашают уха
живать за своим телом, так как его красота, стройность, ухоженность
составляют знак престижа, орудие в статусной конкуренции. В этом
же духе Бодрийяр рассматривает навязчивость сексуальной темы в
СМИ. Повсеместно наблюдаемое сексуальное неистовство показыва
ет, что настоящая сексуальность, как и реальное тело, исчезла, она за
менена знаком тела и пустой, знаковой сексуальностью. Безудержная
эксплуатация женского тела в рекламе, в фильмах свидетельствует о
том, что реальная женщина оттеснена, забыта, что реальная эмансипа
ция женщин не произошла, она заменена массмедийной профанацией
женского тела как знака сексуальности, а это отождествление женщи
ны и секса является показателем ее порабощения.
Бодрийяр задается вопросом: в чем причина чрезвычайного ожив
ления тем тела и секса в современных условиях? Прежде всего на
прашивается ответ, согласно которому тело помогает торговать, кра
сота помогает торговать. Но это, как думает Бодрийяр, не главное;
главное же заключается в том, что прославление тела и пропаганда
практики ухода за ним служат целям интеграции индивидов в обще
ство потребления. Идеология тела, по его убеждению, предохраняет
от разрушения индивидуалистическую систему ценностей и связан
ные с ней общественные структуры. Однако можно ему возразить,
что дело не обстоит так однозначно. В идеологизированных тотали
261
тарных обществах, каким, например, была гитлеровская Германия,
культ здорового тела служил для целей производственного и военно
го использования людей, то есть был включен в систему групповых
ценностей. Культ тела оказался в настоящее время включен в систе
му индивидуалистических ценностей, поскольку тело становится
орудием в конкурентной борьбе.
Жесткость, функциональность подхода к телу и человеческим отно
шениям в обществе потребления (конечно, не реклама является их при
чиной; она лишь закрепляет тот стиль человеческих отношений, кото
рый сложился в мире господства меновой стоимости) порождают протест,
тоску по утраченной человеческой теплоте. И общество воспринимает
эту потребность и отвечает на нее, насаждая официально отношения
общественной заботы (социальные трансферты, услуги, улыбки служа
щих и т. п.). Повсюду поощряется способность к контактам, умение за
служить одобрение других людей, соответствовать стилю отношений,
сложившихся в группе. Большие социальные цели групповой деятель
ности становятся как бы не важны; на первый план выдвигается умение
ладить с другими людьми, точнее, манипулировать ими.
Черты подобного стиля отношений просматривались и в позднем
советском обществе. Оно тоже было своеобразным обществом по
требления. Официально провозглашаемые большие цели для многих
людей обратились в пустые знаки. Люди были погружены в имма
нентность повседневных отношений. Можно вспомнить и развитое
в советские времена престижное потребление (хотя само потребле
ние находилось на гораздо более низком уровне, чем на Западе), на
стоящая охота велась за модными, особенно западными товарами.
Официальные праздники, правительственные и партийные церемо
нии, отчеты о которых разносили по стране радио и телевидение,
газеты, превратились в простые зрелища и знаки верности револю
ционным ценностям, хотя сами эти ценности уже не вызывали живо
го отклика в душах. Настроение потребительства развивала и сама
политика государства, которая ориентировалась на промышленный
рост и подавалась пропагандой как основа для улучшения матери
ального благосостояния широких масс (и таковое действительно про
исходило, хотя, может быть, не в тех масштабах и не на том уровне,
которого жаждало население, глядя на Запад).
Сегодня вряд ли можно говорить о существовании в России об
щества потребления, так как основная масса населения сведена к
биологическому уровню потребления. Можно ли надеяться, что это
окажет отрезвляющее влияние на страну и люди обретут реальный
смысл существования и реальные цели взамен удобной жизни в зна
ковой вселенной? Конечно, некое сознание реальности пришло к
людям, но это осознание социальной, политической, нравственной
катастрофы. Собственно, именно этого жаждет Бодрийяр для Запа
2 6 2
да, но я не думаю, что такое желание разделяют с ним многие. Тем не
менее его предсказание катастрофы, наверное, достаточно весомо:
СССР показал, с какой легкостью рушится общество потребления,
утратившее настоящую веру в высокие цели. В какой-то степени мож
но сказать, что советское общество рухнуло, когда часть населения
приняла западные ценности (свобода, права человека) не как знаки, а
как подлинные идеалы, из-за которых можно идти на борьбу. Впро
чем, значительную часть населения соблазняли не названные идеа
лы, а высокие потребительские стандарты Запада, жажда обогаще
ния. Какие ценности приведут к крушению призрачных в своей
знаковости западных обществ? Бодрийяр не может этого сказать ввиду
обесценения в них всех идеалов. Но такое состояние не может про
должаться долго; возможно, вскоре новые (или забытые старые) цен
ности обретут на Западе не знаковое, а реальное значение.
Бодрийяр не видит сил, способных изменить существующее по
ложение вещей. Он констатирует лишь существование нецеленаправ
ленных форм протеста, связанных с насилием или ненасильствен
ных; таковы немотивированные преступления, депрессивность
(усталость, самоубийства, неврозы), формы коллективного бегства
от действительности (наркотики, хиппи). С его точки зрения, обще
ство потребления ориентировано исключительно на «позитивное»
удовлетворение желания. Но желание амбивалентно, его удовлетво
рение оставляет за скобками негативную сторону желания, которое
подавляется и, не находя себе применения, кристаллизуется в огром
ный потенциал тоски. Последний превращается в деструктивную
общественную силу, порождающую потрясающие акты немотивиро
ванного насилия. Но является ли немотивированный протест насиль
ственным (убийства без видимой цели) или ненасильственным (не
врозы), он всегда означает отказ от активизма общества, отказ от
общества благосостояния как новой репрессивной системы.
Подводя итоги сказанному, отметим, что, согласно Бодрийяру, об
ществами потребления не обязательно являются богатые общества, хотя
определенный уровень излишества при этом необходим. Потребитель
ским общество делает изменение отношения к ценностям, распрост
раняющееся отношение к ним как к пустым знакам, чему особенно
способствуют радио, телевидение, разные формы рекламы. Общество
потребления культивирует у людей особую ментальность с опорой на
знаки, с верой, что знаки (вещи-знаки, отношения-знаки, ценности-
знаки) помогают обрести счастье, овладеть окружающим миром, тог
да как на деле происходит погружение человека в ирреальный мир
знаков. В «Обществе потребления» Бодрийяр еще различает до неко
торой степени большую жизнь - сферу политики, науки, культуры, -
в которой он отмечает присутствие трансцендентного, и маленький
мир повседневной жизни, мир замкнутый и всецело имманентный.
2 6 3
В более поздних своих работах он распространит знаковость и им
манентность на всю сферу общественной жизни и заявит в результа
те о «конце социального, политического, экономического»1.
Общество потребления мыслит себя именно обществом потреб
ления, оно потребляет и хочет потреблять, не имея иной цели, кроме
потребления, не имея впереди какой-либо утопии (оно мнит себя ре
ализованной Утопией), оно, короче, воспринимает себя как конец
истории. Поэтому дискурс общества потребления не может быть ни
чем, кроме тавтологии. Дискурс потребления вместе со своим контр
дискурсом, состоящим в морализирующем оспаривании потребле
ния, создают представление о «цивилизации объекта», которая
характеризуется пустотой человеческих отношений вопреки осуще
ствляемой им мобилизации производственных и общественных сил.
Бодрийяр предсказывает «грубые нашествия и внезапные разруше
ния, которые столь же непредвидимо, но очевидно, как в мае 1968 г.,
разобьют эту белую мессу».
Действительно, можно понять, что общество потребления неустой
чиво именно вследствие своей пустоты и жизни среди потребительс
ких миражей. Будет ли оно уничтожено изнутри загнанными внутрь
общественными силами или извне - в результате угроз, которые ему
несет существование бедных народов или нехватка ресурсов, и будет
ли оно вообще уничтожено, покажет будущее. Иллюзорное существо
вание в мире потребления, и тут приходится возразить Бодрийяру, ни
когда не охватывало полностью всей общественной жизни, а реаль
ные ценности всегда продолжали существовать среди людей, даже
будучи оттеснены с переднего плана. Возможно, суровая история, ко
торая, как обнаружится, никуда не исчезала, положит конец жизни среди
зрелищ и миражей человека общества потребления.
Достарыңызбен бөлісу: |