не хочу, чтобы мои друзья тоже жили с чувством вины. Хочу просто
сразу тебя предупредить, убедиться, что ты не против.
– Против того, что ты бросил настоящих друзей?
– Нет. Против того, что тебе, возможно, придется увидеть, как я
умру.
Перспективы, которые открываются передо мной сегодня,
невыносимы. Возможно, мне придется увидеть, как он умрет, а
возможно, и наоборот, и когда я думаю об обоих вариантах, к горлу
подступает тошнота. Не то чтобы у
меня с этим парнем уже
установилась какая-то глубокая связь, нет. Но при мысли о том, что я
могу увидеть чужую смерть, мне делается грустно, тошно,
невыносимо. Потому он и спрашивает. Однако мысль о том, чтобы
вообще ничего не делать, тоже едва ли утешает.
– Да, хорошо. Мне это по силам.
– Правда? Давай тогда обсудим, почему ты не выходишь из дома.
Не важно, последний ты мне друг или нет. Я не собираюсь провести
остаток жизни в
чьей-то квартире, как медведь в берлоге, и тебе не
пожелаю. Ты должен пойти мне навстречу, Матео, – говорит Руфус. Он
произносит мое имя, и я чуть успокаиваюсь. Он делает это лучше, чем,
по моим представлениям, сделал бы тот чокнутый Филли. Так
дирижер подбадривает оркестр перед концертом, билеты на который
раскуплены. – Поверь, я знаю, уродства в этом мире хватает. В какой-
то момент я вообще думал, что оно того не стоит.
– Так что же изменилось? – Не хочу, чтобы мои слова звучали как
вызов, хотя на самом деле это он и есть. Из безопасной квартиры меня
так просто не выманишь. – Ты потерял семью, а потом что?
– Меня тошнило от жизни, – сказал Руфус и отвел взгляд. – И я был
уже не особо против закончить игру. Но родители и сестренка не того
мне желали. Звучит бредово, но, выжив, я понял, что лучше жить и
жалеть, что не сдох, чем умирать, мечтая о вечной жизни. Уж если я
могу, все потеряв, изменить отношение к жизни, то и тебе, чувак,
нужно это сделать, пока не поздно. Не упускай свой шанс.
Я не упущу свой шанс.
Эти слова я написал в профиле. Он уделил
мне больше внимания, чем остальные пользователи, и заботится обо
мне так, как должен заботиться друг.
– Ладно, – говорю я. – Как нам скрепить нашу договоренность?
Каким-нибудь виртуальным рукопожатием? – Я искренне надеюсь, что
в
этот раз мое доверие не предадут, как это бывало раньше.
– Пожмем друг другу руки, когда встретимся, а до этого обещаю
быть тебе таким же другом, как Марио для Луиджи, только
перетягивать на себя все внимание не буду. Где встретимся? Я сейчас у
аптеки к югу от…
– У меня одно условие, – говорю я. Он прищуривается. Возможно,
беспокоится о том, какой крученый мяч я сейчас ему брошу. – Ты
сказал, я должен пойти навстречу, но, прошу, зайди за мной домой. Это
не ловушка, клянусь.
– А звучит как ловушка, – замечает Руфус. – Поищу себе другого
Последнего друга.
– Нет! Клянусь! – Я едва не роняю телефон. Я все испортил. –
Серьезно, я…
– Да я шучу, чувак, – говорит он. – Я пришлю тебе свой номер,
скинь туда адрес, и мы обо всем договоримся.
Я испытываю такое же облегчение, как когда Андреа из
Отдела
Смерти назвала меня чужим именем и я подумал, что мне
посчастливилось урвать еще кусочек жизни. С той лишь разницей, что
в этот раз я в самом деле могу расслабиться. По крайней мере, мне так
кажется.
– Идет, – говорю я.
Он не прощается, нет. Просто задерживает на мне взгляд, будто
пытаясь составить обо мне мнение или гадая, не заманиваю ли я его в
капкан на самом деле.
– Скоро увидимся, Матео. Постарайся не умереть до того, как я
доеду.
– Постарайся не умереть по дороге, – говорю я. – Будь осторожен,
Руфус.
Руфус кивает и заканчивает видеочат. Потом присылает мне номер
своего телефона, и у меня возникает соблазн сразу его набрать, чтобы
убедиться, что трубку снимет именно он, а не какой-нибудь урод,
который платит Руфусу за сбор адресов с наивных пареньков. Но если
я продолжу сомневаться в Руфусе, все это дело с Последним другом
точно не выгорит.
Меня немного беспокоит, что я собираюсь провести свой
Последний день с человеком, который смирился со смертью, который
наделал в
жизни ошибок. Разумеется, я его не знаю, он может
оказаться дико склонным к саморазрушению: в конце концов, он
разгуливает по улице посреди ночи в день, когда ему суждено умереть.
Но не важно, какие решения мы примем – вместе или по
отдельности, – финишная линия у нас одна. Не важно, сколько раз на
перекрестке будем вертеть головой вправо и влево. Не важно,
откажемся ли прыгать с
парашютом в попытке не подвергать себя
лишней опасности и лишаясь возможности полетать, как любимые
супергерои. Не важно, опустим ли голову пониже, проходя мимо
хулиганов в бандитском квартале.
Не важно, как мы будем жить: в
конце мы оба умрем.