Южный научный центр российской академии наук

321
Н.М. Щаренская (Ростов-на-Дону)
КОНЦЕПТЫ «ЖИЗНЬ» И «РЕБЕНОК»  
В РАССКАЗЕ А.П. ЧЕХОВА «СПАТЬ ХОЧЕТСЯ» 
Концепты «жизнь» и «ребенок» («дети») признаются в качестве 
важнейших составляющих концептосферы А.П. Чехова [Фокина 
2010, Баскакова 2010]. Поэтому перед исследователями творчества 
писателя стоит пока еще не реализованная в полной степени задача 
изучения этих концептов. Каждый текст может репрезентировать 
какие-то отдельные, концептуальные признаки, особые смысло-
вые или образные компоненты, входящие в целостную структуру 
концепта, поэтому художественные произведения можно изучать 
с этой точки зрения, ставя перед собой задачу выявления отдельных 
признаков концепта.
Рассказ «Спать хочется» (1888) позволяет, на наш взгляд, выявить 
некоторые признаки двух указанных концептов. О реализации соот-
ветствующих представлений художника в рассказе свидетельствует 
употребление определенных вербализаторов. Существительное ребе-
нок
, являющее собой непосредственное имя концепта, употребляется 
постоянно, встречаясь 16 раз. Отметим также и слово девочка, в систе-
ме общего языка семантически связанное с существительным ребенок 
посредством семы ‘невзрослый’. Существительное девочка относится 
к образу Варьки, главной героини рассказа. Существительное жизнь, 
то есть непосредственное имя концепта, в рассказе не употребляется. 
Функции главного вербализатора выполняет глагол жить, который 
становится особо выразительным потому, что появляется в конце 
рассказа. Кроме того, в рассказе один раз встречается прилагательное 
живой
 и один раз глагол оживать. 
Глагол жить, как мы указали, появляется в финале рассказа, где 
Варька «находит выход» из создавшегося в ее жизни положения: 
«А ребенок кричит и изнемогает от крика. Варька видит опять 
грязное шоссе, людей с котомками, Пелагею, отца Ефима. Она всё 

322
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
понимает, всех узнает, но сквозь полусон она не может только никак 
понять той силы, которая сковывает ее по рукам и по ногам, давит 
ее и мешает ей жить. Она оглядывается, ищет эту силу, чтобы изба-
виться от нее, но не находит. Наконец, измучившись, она напрягает 
все свои силы и зрение, глядит вверх на мигающее зеленое пятно и, 
прислушавшись к крику, находит врага, мешающего ей жить.
Этот враг – ребенок» (С. VII, 11–12).
Как видно, на завершающем этапе поисков Варьки представления 
(денотаты), соответствующие глаголу жить и существительному 
ребенок
, приводятся к отношениям противопоставления, становятся 
взаимоисключающими: ребенок воспринимается Варькой как враг ее 
жизни. Глагол жить оба раза употребляется в качестве зависимого 
компонента словосочетания: первый раз с главным словом глаголом 
мешать
, а затем причастием от него – мешающий. Жизнь, процесс 
жизни становятся, таким образом, зависимы от какого-то внешнего 
фактора, названного сначала словом сила, а затем существитель-
ным враг, которое в свою очередь заменяется именем с предельно 
конкретным в данной ситуации значением. Однако жизнь при этом 
представлена по-разному, глагол жить в двух контекстах имеет 
разные значения. 
Для того чтобы понять, какое значение реализует глагол жить 
во втором контексте, где враг обнаружен в ребенке, нужно выяснить, 
врагом чего именно становится ребенок в сознании Варьки. Очевидно, 
что Варька может думать только о том, как она живет, об образе своей 
жизни. Но о чем конкретно, о каких моментах своей жизни думает 
Варька? Девочку более всего мучает то, что она не может спать ночами, 
ее даже не угнетает изнурительная работа по дому, так как это един-
ственное, что может превозмочь невыносимое в своем постоянстве 
желание спать. Следовательно, нормальный образ жизни для нее был 
бы такой, если бы она смогла удовлетворять свою естественную для 
живого организма потребность в сне. Она как нечто нормальное для 
жизни восприняла бы свое положение работницы у хозяев. Глагол 
жить
, передающий мысли до предела измученной Варьки, имеет, 
таким образом, очень узкое значение, определяющее конкретный образ 
жизни, а именно: ‘вести такой образ жизни, чтобы спать по ночам’. 
Именно сема ‘спать’ формирует значение этого глагола в контексте. 
Поэтому, по сути, жить и спать (когда речь идет о сознании Варьки) 
становятся синонимами. Враг, который, как думает Варька, мешает ей 
жить, мешает ей спать. Поэтому уничтожить врага – значит именно 
получить возможность спать. Это самое настойчивое и единственное 

323
Н.М. Щаренская (Ростов-на-Дону)
желание Варьки, что передается с помощью фигуры трехкратного 
повтора – геминации: «Убить ребенка, а потом спать, спать, спать…» 
(C. VII, 12). Однако фигура имеет и другое значение, выражающееся 
также с помощью многоточия: она обозначает длительность сна. 
«Спать, спать, спать…» значит ‘очень долго спать’. Но если сон со-
ставляет основное содержание «нормальной» жизни, то получается, 
что длительность сна простирается на всю жизнь. 
Почему в предложении «Наконец, измучившись, она напрягает 
все свои силы и зрение, глядит вверх на мигающее зеленое пятно 
и, прислушавшись к крику, находит врага, мешающего ей жить» 
(C. VII, 12) А.П. Чехов использовал не глагол спать (что совершенно 
соответствовало бы желаниям и мыслям героини), а глагол жить? Все 
дело в том, чтобы выявить суть жизни, которую измученная девочка 
хотела бы для себя. Жизнь, которую она бы приняла, равносильна 
сну, и это страшная характеристика жизни. 
Жизнь-сон представлена в нарисованном А.П. Чеховым положе-
нии девочки-работницы, которой распоряжаются грубые, жестокие 
хозяева, а также в обобщенной картине всей русской жизни: люди, 
плетущиеся с котомками по грязному шоссе. Эту картину видит 
в полусне Варька. Шоссе ассоциируется с привычным для русской 
языковой картины мира образом жизни-дороги, это путь, по которому 
идут живые люди. Но слово шоссе вносит такие элементы смысла, 
которые связывают жизнь с «цивилизацией», с городом. По сравне-
нию со словом дорога существительное шоссе добавляет в представ-
ления о жизни семы ‘искусственный, неестественный’, ‘каменный’, 
что порождает крайне негативные коннотации, связанные, по сути, 
с отрицанием жизни. Ср. определение шоссе в словаре В.И. Даля: 
‘дорога, убитая щебнем’ [Даль 2006, IV, 642].
Плетущиеся по шоссе люди вдруг падают в жидкую грязь. На 
вопрос Варьки: «Зачем это?» ей отвечают: «Спать, спать!» Сон при-
тупляет или почти совсем отключает сознание, и в таком состоянии 
можно принять страшную грязную дорогу – «шоссе» – жизни, принять 
не задумываясь, не ропща, не жалуясь, не пытаясь ничего изменить. 
Путники «засыпают крепко, спят сладко», в видениях Варьки они 
так и не просыпаются: во второй картине-видении они «разлеглись 
и спят крепко». Картина повального человеческого сна в рассказе – 
это образ той жизни, которая почему-то устроена людьми и угнетает 
их. Это, по сути, та сила, которая сковывает по рукам и ногам (не 
случайно люди «плетутся», то есть еле двигаются) и давит (все вне-
запно падают, оказываются на земле). Именно эта неуловимая, никак 

324
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
не персонифицируемая сила скрывается в безличной конструкции 
названия рассказа – «Спать хочется». В первом из двух приведенных 
выше контекстов употребления глагола жить, где в качестве субъекта, 
от которого зависит жизнь, названа сковывающая по рукам и ногам 
угнетающая сила, глагол жить употребляется не в значении ‘спать’, 
как во втором контексте, а в прямо противоположном смысле – ‘вести 
нормальный, достойный человека образ жизни’. Это предложение 
не передает мысли Варьки хотя бы потому, что тринадцатилетняя 
девочка не смогла бы их так выразить. Оно выражает ощущения 
Варьки, ее интуитивное правильное постижение реальной действи-
тельности (не случайно она «все понимает»), которое объясняет, 
переводит на понятийно-вербальный уровень автор. Однако с со-
знанием Варьки что-то происходит. А.П. Чехов передает сам момент 
ухода от правильного представления к ложному. Мысль Варьки 
движется по пути конкретизации безличной силы, уходит от слож-
ного к простому, от невидимого, абстрактного к наглядному, легко 
обнаруживаемому. Выражается это в замене имени при усилении 
коннотативной стороны знака. Сила – абстрактное существительное, 
обладающее только понятийным значением и лишенное оценочных 
смыслов. Характеристика силы, выраженная определением, основы-
вается на указании ее действий: сковывает по рукам и ногам, давит. 
Такая сила вызывает соответствующую эмоции и оценку, которая 
выражается в существительном враг. Враг, как реалия намного более 
конкретная, нежели сила, поддается идентификации. Некоторое на-
пряжение измученного сознания – и враг найден. 
Ребенок, которого Варька приняла за врага своей жизни, в извест-
ном смысле «враг» – но только враг жизни-сна. Он сопротивляется 
обезличенной силе, уродующей жизнь человека. Когда его уклады-
вают в колыбель, качают, поют колыбельную, он реагирует плачем 
и криком. Детский крик не прекращается во время всеобщего сна, 
так как ребенок – не конкретный ребенок, а ребенок вообще – это 
существо, еще не вошедшее во всеобщую, грязно, противоестественно 
устроенную жизнь. Именно потому, что она противоестественна, 
ребенок не может ее принять. В этом заключается суть чеховского 
концепта «ребенок». 
Если общая жизнь – это сон, а ребенок сопротивляется сну, то 
состояние Варьки – полусон («сквозь полусон она не может только 
никак понять той силы…»). Ее глаза «полуоткрытые», мозг «напо-
ловину уснувший». Мозг человека, его ум отвечает за сознание, 
адекватное понимание мира и себя в мире, и в творчестве А.П. Чехова 

325
Н.М. Щаренская (Ростов-на-Дону)
эта мысль была исключительно важной [Кедрова 2010]. Состояние 
мозга Варьки, когда ей хочется спать, можно определить словом 
‘отуманенное’
. Оно соответствует глаголу ‘туманить’, который 
используется при описании действий зеленого пятна и теней, оли-
цетворяя их: «Зеленое пятно и тени мало-помалу исчезают и уж 
некому лезть в ее голову и туманить мозг», «… зеленое пятно на по-
толке и тени от панталон и пеленок опять лезут в полуоткрытые 
глаза Варьки, мигают и туманят ей голову» (C. VII, 10–11). Глагол 
туманить
 в системе элементов рассказа связан с существительным 
туман
, которое называет одну из деталей картины всеобщей русской 
жизни: «по обе стороны сквозь холодный, суровый туман видны 
леса» (C. VII, 8). Зеленое пятно и тени в истории с Варькой как бы 
становятся «проводником» действия тумана, части картины русской 
жизни А.П. Чехова. Отуманенное сознание порождает в голове Варьки 
«ложное представление» о том, что враг – ребенок. 
То, что ребенок не спит сам и не дает уснуть Варьке, – симво-
лическое выражение неприятия ребенком существующей жизни. 
В реальности спать Варьке (т.е. вести нормальный, человеческий 
образ жизни) не дают хозяева: ночью приказывают качать ребенка, 
днем заставляют выполнять домашнюю работу, при этом хозяйка 
говорит громким голосом, так, «что звенит в ушах». Именно против 
такой ненормальной жизни должен протестовать невзрослый, не-
привыкший к ней человек. 
Ненормально устроенная жизнь – это жизнь фальшивая, некий 
суррогат жизни. В ней получают жизнь и распоряжаются тени. Отсюда 
олицетворение, выраженное глаголом оживать: «От лампадки ло-
жится на потолок большое зеленое пятно, а пеленки и панталоны 
бросают длинные тени на печку, колыбель, на Варьку... Когда лам-
падка начинает мигать, пятно и тени оживают и приходят в движение, 
как от ветра». Тени активны и в картине общей жизни людей: если 
люди «плетутся», то тени «носятся взад и вперед». Их движение 
хаотическое, ненаправленное, сумбурное. Тени успокаиваются тогда, 
когда люди падают и засыпают, тогда тени тоже «разлеглись»: их 
предательская по отношению к людям функция выполнена. Тени, 
мигающее пятно, заставляющие Варьку убить ребенка и тем самым 
уснуть, – сила, противоположная той, которая не дает Варьке спать 
и которая явно определена посредством устойчивого сочетания 
не дай бог,
 появляющегося в начале рассказа, где объясняется суть 
ситуации: «…спать нельзя; если Варька, не дай бог, уснет, то хозяева 
прибьют ее». Таким образом, сила угнетающая, провоцирующая 

326
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
на жизнь-сон, – это сила дьявольская. Мысль о наличии в рассказе 
«Спать хочется» идеи вторжения демонической силы в жизнь людей 
уже была высказана исследователями [Океанский]. Неминуемо жду-
щая Варьку расправа хозяев не только реальность, соответствующая 
сюжету рассказа, но и окончательная гибель девочки под влиянием 
этой дьявольской давящей силы: Варьку «прибьют» хозяева – те, 
кто в реальности являются воплощением ненормально устроенной 
жизни. В такой жизни место отца и матери занимают хозяин и хо-
зяйка. Примечательно сочетание слов хозяйка и ребенок вместо мать 
и ребенок, что внешне соответствует взгляду Варьки, но имеет более 
глубокий смысл, соответствующий сути человеческих отношений: 
«…стоит посреди комнатки одна только хозяйка, которая пришла 
покормить своего ребенка. Пока толстая, плечистая хозяйка кормит 
и унимает ребенка…». Отец и мать призваны оберегать нормальную 
жизнь своего ребенка, поэтому в образах отца и матери выражается 
их связь с божественным началом. Не случайно в некоторых контек-
стах рассказа собственные имена родителей Варьки употребляются 
в совокупности со словами отец и мать – отец Ефим и мать Пелагея, 
что порождает соответствующие ассоциации с церковной жизнью 
(Варька видит опять грязное шоссе, людей с котомками, Пелагею, 
отца Ефима; мать Пелагея торопит ее). Показательно, что хозяин де-
вочки – сапожник, что символически выражает связь хозяев с самым 
низменным земным началом. 
Две ночи и один день Варьки, нарисованные А.П. Чеховым, пока-
зывают сам момент захвата маленького человека дьявольской силой 
устроенной жизни. Вполне понятную роль играет при этом числовая 
символика: возраст Варьки – 13 лет. Состояние Варьки, которое 
определяется как полусон, означает, что в ней наполовину уснул 
ребенок, наполовину его место занял взрослый человек, принимаю-
щий жизнь, которую ему навязывает сила устройства общества. Т.Ф. 
Куприянова заметила в поведении Варьки черты взрослого человека, 
которые проявились в финальной сцене убийства [Куприянова 2010: 
290]. В рассказе ребенок ночью не засыпает ни на минуту, а днем 
о его плаче не говорится ни слова. Днем Варька выполняет работу 
по дому: чистит картошку, моет лестницу, чистит хозяину калоши, 
ставит самовар и т.д. Странное спокойствие днем ребенка объясняется 
только глубинным смыслом образа Варьки: ребенок – это она сама, 
и когда она в движении, она рада, и спать ей «уже не так хочется, 
как в сидячем положении». Утром уже не нужно заставлять ребенка 
спать, и хозяин приказывает Варьке затопить печку. После реплики 

327
Н.М. Щаренская (Ростов-на-Дону)
хозяина следует абзац, в котором чередуются соображения и чувства 
Варьки и повествование от автора об ее действиях: «Значит, уже 
пора вставать и приниматься за работу. Варька оставляет колыбель 
и бежит в сарай за дровами. Она рада. Когда бегаешь и ходишь, спать 
уже не так хочется, как в сидячем положении. Она приносит дрова, 
топит печь и чувствует, как расправляется ее одеревеневшее лицо 
и как проясняются мысли» (С. VII, 10). Первое предложение – это 
явно мысли самой Варьки. Но слова «пора вставать» может говорить 
себе только спавший человек. Значит, Варька все же спала, и нача-
ло следующего предложения «Варька оставляет колыбель» может 
прочитываться не только в прямом смысле (отходит от колыбели 
ребенка), но и приоткрывать свой глубинный смысл: она сама вста-
ет из колыбели. Между тем мы знаем, что Варька в колыбели все 
же не лежала и ночь она провела в сидячем положении. Сидячее 
положение – положение срединное между бодрствованием и сном. 
Но Варька как раз находится ночью в таком состоянии. Ночное по-
ложение Варьки символизирует ее положение в жизни: сохранить 
движение, проясненное сознание – значит сохранить нормальную 
человеческую жизнь, уснуть – значит войти в жизнь, устроенную 
обществом. 
Предыстория «вступления» Варьки на всеобщую дорогу жизни 
содержится в ее сне, где она видит, как умирает отец и мать ведет ее 
в город. Ефим, отец Варьки, сохраняет ясное сознание: у него «взгляд 
как-то особенно остр, точно Ефим видит насквозь и избу и доктора» 
(C. VII, 8) и он знает, что ему «не быть…в живых» (C. VII, 9). Смерть 
Ефима отличается внутренней готовностью, собранностью, серьез-
ностью понимания: «Спустя полчаса к избе кто-то подъезжает. Это 
господа прислали тележку, чтобы ехать в больницу. Ефим собирается 
и едет...». В его смерти нет внезапности, и это значит, что он, как 
говорит Пелагея, «богу душу отдал». 
Варька во сне плачет по отцу, ее слезы – это и есть плач ребен-
ка. В этой части рассказа глагол ‘плачет’ относится и к ребенку, 
и к Варьке, отождествляя их:
«Пелагеи нет дома: она пошла в больницу узнать, что делается 
с Ефимом. Где-то плачет ребенок, и Варька слышит, как кто-то ее 
голосом поет:
– Баю-баюшки-баю, а я песенку спою...
Возвращается Пелагея; она крестится и шепчет:
– Ночью вправили ему, а к утру богу душу отдал... Царство не-
бесное, вечный покой...<…>

328
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
Варька идет в лес и плачет там, но вдруг кто-то бьет ее по затылку 
с такой силой, что она стукается лбом о березу. Она поднимает глаза 
и видит перед собой хозяина-сапожника» (С. VII, 9).
Оплакивать отца Варька идет в лес, который в картине всеобщей 
жизни-дороги отделен от нее туманом: ребенок чувствует свое родство 
с природой. Но сила реальной действительности грубо нарушает это 
единство. Вместо природы, леса перед Варькой оказывается хозяин. 
Он прерывает ее плач по отцу, тем самым истребляя память, изго-
няя чувства. Затем наступает последняя картина сна. Мать торопит 
Варьку, которой, глядя на спящих, «страстно хочется спать». Мать 
Пелагея не дает ей уснуть, но по дороге в город Варьку забирают 
хозяева. Мать просит подаяния, и на этом месте сон Варьки пере-
бивает голос хозяйки: 
«– Подайте милостынки Христа ради! – просит мать у встреч-
ных. – Явите божескую милость, господа милосердные!
– Подай сюда ребенка! – отвечает ей чей-то знакомый голос. – 
Подай сюда ребенка! – повторяет тот же голос, но уже сердито 
и резко. – Спишь, подлая?» (С. VII, 10)
Реплика Пелагеи во сне и приказ хозяйки составляют диалог 
с определенным смыслом: мать просит людей явить божескую ми-
лость, какой-то голос вместо этого требует отдать ребенка. В жизни 
нет места милосердию, но есть закон «детской жертвы»: отрыв ребенка 
от отца и матери и переход в жестокую, по сути, нечеловеческую 
действительность.
Дальнейшая история Варьки показана не во сне, а в той части рас-
сказа, которая являет собой непосредственное повествование о собы-
тиях в доме хозяев. Варька становится нянькой, она поет колыбельную 
ребенку, то есть, по сути, самой себе. Когда в полусне ей вспомина-
ется смерть Ефима, она слышит, как «кто-то» поет ее голосом: эта 
деталь не только воссоздает реальное психосоматическое состояние 
героини, но и выражает символический смысл – проникновение 
в сознание Варьки враждебного, усыпляющего дьявольского начала. 
В распоряжении дьявольской силы не только тени, но и «музыка», 
состоящая из крика сверчка, похрапывания хозяина и подмастерья, 
скрипа колыбели и пения самой Варьки, которое характеризуется 
метафорически глаголом «мурлычет», выражающим присутствие 
в Варьке уже не человеческого, а животного начала. Музыка состоит, 
таким образом, из звуков, издаваемых животным миром и неоду-
шевленными предметами. «Голос» человека в ней представлен ис-
ключительно храпом. Слово музыка, таким образом, можно было бы 

329
Н.М. Щаренская (Ростов-на-Дону)
считать антифразисом, если бы не атрибутизация «ночная», которая 
объясняет странность такой «музыки»: «…всё это сливается в ночную, 
убаюкивающую музыку, которую так сладко слушать, когда ложишься 
в постель» (C. VII, 7). Единственное условие сладости восприятия 
ночной музыки – готовность ко сну, тогда дьявольское обольщение 
достигает своей цели. Когда же сознание еще сопротивляется, когда 
действительность оценивается реально, «музыка» воспринимается 
отрицательно: «Теперь же эта музыка только раздражает и гнетет, 
потому что она вгоняет в дремоту, а спать нельзя; если Варька, 
не дай бог, уснет, то хозяева прибьют ее» (C. VII, 7). Глагол гнетет 
синонимичен глаголу давит, что соответствует «родству» ночной 
музыки той силе, которую Варька не находит. 
Окончательное перерождение Варьки приходится на вторую ночь, 
когда она душит ребенка и сразу засыпает. Учитывая синонимиче-
ские отношения между глаголами жить и спать, устанавливаемые 
в рассказе, можно утверждать, что в последнем предложении рас-
сказа появляется еще одна характеристика жизни-сна: Варька «через 
минуту спит уже крепко, как мертвая...» (C. VII, 12). Лишь в начале 
Варькиных грез сон людей представляется ей сладким: люди «за-
сыпают крепко, спят сладко». Затем наречие сладко уже отсутствует, 
люди на шоссе ‘спят крепко’, что выражает идею непробудности сна. 
Это же наречие ‘крепко’ характеризует и сон Варьки, а сравнение ее 
с мертвой выражает абсолютную невозможность пробудить человека. 
Всю суть жизнь, которую принимает засыпающая Варька, выявляет 
это сравнение: жизнь превращается в свою противоположность. 
Итак,  в  рассказе  «Спать  хочется»  воплощается  виденье 
А.П. Чеховым жизни как существующих взаимоотношений людей 
в обществе и состояния человека в таких условиях. Жизнь в таком 
смысле воплощается в образе сна-смерти и связана с дьявольским 
началом. Картина общей жизни, в которую это начало проникает, 
основывается у А.П. Чехова на образе дороги, который характерен 
для концепта жизнь в русском языковом сознании. Однако дорога 
превращается в шоссе, что придает жизни отрицательные признаки, 
связанные с городом, цивилизацией, искусственным устройством, 
неестественностью, и поэтому отсутствием живого. Важными дета-
лями, воссоздающими образ жизни-шоссе, становятся покрывающая 
шоссе жидкая грязь и туман, отделяющий шоссе от леса. Человеческое 
существование в условиях такой жизни с необходимостью предпола-
гает отуманенное, помраченное сознание. Жизнь человека с уснувшим 
сознанием отличается от физиологической смерти, к которой человек 

330
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
приходит с ясностью мысли, выражающей его готовность принять 
смерть: такие жизнь и смерть принадлежат разным сферам, соответ-
ственно определяемым как дьявольская и божественная. Жизнь-сон 
требует от человека жертвы и даже преступления: убийства самого 
себя, естественного человеческого начала в себе, которое воплощено 
в ребенке и сопротивляется смерти.

жүктеу/скачать 1,41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: