Фольклорно-мифологические мотивы в прозе Чингиза Айтматова 10. 01. 01 русская литература
жүктеу/скачать 473,34 Kb. Pdf көрінісі
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Мискина Маргарита Сергеевна
- Общая характеристика работы
- Предмет исследования
- Методика исследования.
- Методологической и теоретической основой работы
- Цель работы
- Апробация работы.
- Основное содержание работы
- Мотивная структура произведений Айтматова
| На правах рукописи
Мискина Маргарита Сергеевна
в прозе Чингиза Айтматова
10. 01. 01 – русская литература
Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук
Томск – 2003
Работа выполнена на кафедре общего литературоведения Томского государственного университета
Научный руководитель: доктор филологических наук профессор Казаркин Александр Петрович
Официальные оппоненты: доктор филологических наук профессор Скалон Николай Романович кандидат филологических наук доцент Машкина Ольга Александровна
Ведущее учреждение: Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова
Защита состоится 15 марта 2004 г. на заседании диссертационного совета Д 212.267.05 по присуждению ученой степени доктора филологических наук при Томском государственном университете по адресу: 634050, Томск, пр. Ленина, 36.
С диссертацией можно познакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета
Автореферат разослан «_3_» февраля 2004 г.
Ученый секретарь диссертационного совета профессор Л. А.Захарова
Общая характеристика работы Реферируемая диссертация представляет собой исследование мифологической символики в творчестве Ч.Т. Айтматова. В публичных выступлениях писатель не раз затрагивал проблему мифологичности сознания; мифопоэтический пласт в его прозе вполне отчетлив, и это позволяет литературоведам вводить в обиход понятие «айтматовский мифологизм», хотя иногда подразумевается использование мотивов тюркского героического эпоса. К настоящему времени проделана большая работа по выявлению фольклорно- мифологических источников сюжетов и образов художественной системы писателя. Современное айтматоведение насчитывает ряд монографических исследований, освещающих как основные, так и частные проблемы творчества писателя: работы Г. Гачева, Л. Лебедева, П. Мирзы-Ахметовой, Г. Глинкина А. Акматалиева, К. Асаналиева. Изучение ведется по нескольким направлениям: философские искания, проблемы психологизма и билингвизма, поэтики и стиля, взаимосвязи литератур, эстетических взглядов писателя. Явные проявления фольклоризма и мифологизма в прозе Айтматова описаны в работах Г. Поляковой, И. Лайлиевой, Х. Садыкова, К. Ибраимова, Ч. Мамытбекова и других. В диссертационном исследовании Е. А. Мироненко 1
освещается тот же материал, что и в реферируемой работе, но методами фольклористики; в работе нет выходов в литературный контекст, нет попытки описать творческую индивидуальность Айтматова. Актуальность исследования определяется тем, что мифологический аспект прозы Ч. Айтматова до настоящего времени не был предметом специального анализа, несмотря на давний интерес критики к творчеству писателя.
романа "Тавро Кассандры" (1994). Данный период интересен как эволюция мифологического и фольклорного содержания тем и мотивов. Проза Айтматова интересна как синтез киргизской (тюркской по генезису), русской и мировой литературы. Исходя из национального образа мира, Айтматов квалифицируется как русскоязычный писатель, вместе с тем, принадлежность его к истории русской литературе не может быть оспорена: он сложился в рамках русской литературной традиции и с начала 70-х годов пишет на русском языке. Фольклорное произведение может быть использовано автором в виде вводной конструкции, в других случаях фольклорный или мифологический мотив трансформируется в соответствии с замыслом писателя как сознательно, так и подсознательной архетипической памятью художника. Основными на пути исследования становятся понятия мотива, мифа и символа. Категория «мотив» используется в работе в широком значении. Теории мотива, фундаментальной категории поэтики, посвящены труды крупнейшие русских ученых: А.Н. Веселовского, А.А. Потебни, В.Я. Проппа, Б.А. Путилова, Ю.Н. Тынянова, О.М. Фрейденберг и др. В диссертации используется толкование мотива новосибирской школой 2 . Как пишет Б.М. Гаспаров, «в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое “пятно” <…> он формируется непосредственно в развертывании структуры…» 3 . Согласно А. Ф. Лосеву, от контекста зависит, является ли образ или событие мотивом и символом. Символ в зрелой литературе есть свернутая метафора, Генетически восходящая к мифу. А.А. Потебня считал, что символически понимаемое слово есть парадигма для всякого словесного искусства, что миф не дифференцирует субстанцию и атрибуты, осознание же разнородности образа и значения он считал «концом мифа» и переходом к чисто художественной метафоре. А.Н. Веселовский исходил не из «внутренней формы» слова, а из внешних жанровых форм. Оба исследователи сходились во мнении, что все устойчивые мотивы генетически восходят к мифу. Фундаментальные труды А.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского, О.М. Фрейденберг, Я.Е. Голосовкера, Ф.Х. Кессиди, М.И. Стеблина-Каменского и др. дают представление о сложившемся в науке понимании специфики мифа: это средство целостного онтологического описания мира. Е. Мелетинский изучает поэтику мифа как отражение в сознании личности момента первотворения. Мирча Элиаде понимает миф как сакральную историю, как повествование о временах «начала всех начал», отсюда образ истории как вечного циклического повторения. К. Леви-Стросс писал о мифе как категории, объясняющей природные феномены, творения литературы и философские построения в их единстве. Р. Барт, рассматривает миф как идеологическое высказывание, завершенную коммуникативную систему. Успешно разрабатывалась эта проблематика исследователями Тартуской школы (З.Г. Минц, Б.А. Успенский, Ю.М. Лотман), а также московской (В.Н. Топоров, С.С. Аверинцев, Т.Н. Цивьян) и ленинградской (М.М. Ветловская, Г.П. Смирнов). Работы В.Н. Топорова, В.В. Иванова посвящены проблемам функционирования мифов в литературе. Следует различать меру использования мифа в зрелой литературе: стилизацию, использование отдельных мифологем и мифотворчество. Последнее было свойственно прозе символистов и является отличительной чертой модернизма. Немалое влияние на прозу неомифологизма оказало учение К. Г. Юнга о проявлении в
1 Мироненко Е. А. Фольклорно-мифологический контекст художественной прозы Ч. Айтматова. Автореф. дисс... канд. филол. наук. 10. 01.09. Фольклористика. – Алматы, 2002. 2 См.: Роль традиции в литературной жизни эпохи: Сюжеты и мотивы. - Новосибирск, 1995; Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. -Новосибирск, 1999.
3 Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. - М., 1995.
3
искусстве архетипических образов, источник которых нужно искать в бессознательном, в реликтовой памяти. В основе модернистского мифотворчества начала ХХ века - стремление преодолеть традиционные формы повествования: миф как синтез архаических и новых форм сознания, где доминирует психологизм. Содержательность мифа, его многогранность позволяет использовать его в качестве дешифрующего кода, создающего многослойность философского содержания.
осуществляется с помощью комплексной системы методов интерпретации художественного текста: структурно-семиотического, структуро-функционального, стилистического, интертекстуального. В основе метода исследования лежит целостный подход к творчеству писателя, сочетающий в себе элементы сопоставительного и типологического анализа. Основной методологический инструментарий включает такие понятия, как символ, архетип, образные и повествовательные мотивы, пространство (мифологическое разделение вселенной на несколько слоев, центр мира и т.д.).
мифологии и литературоведов А.Н. Веселовского, В.Я. Проппа, М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, Б.М. Мелетинского, Р.Барта, М.Элиаде, а так же фольклористов Д.Н. Медриша, С.С. Каташа, С.С. Суразакова. Практической опорой в исследовании стали работы тюркологов –историков, этнологов, фольклористов и культурологов – В. Жирмунского, Л. Гумилева, Р. Липец, Е. Крейновича. Н. Никифорова, Н. Дыренковой, А. Островского, А. Сагалаева. Цель работы: систематизировать основные мотивы и мифологические образы зрелой прозы Ч. Айтматова; дать, по возможности, полный анализ мифологических единиц в авторском тексте и выявить значение мифологической составляющей при создании художественной картины мира в произведениях Айтматова. Выдвинуты следующие задачи: 1. Рассматривая в хронологическом порядке произведения Ч. Айтматова выявить развитие авторского «мифотворчества». 2. Сравнить мифомотивы и мифообразы с традиционными образами мифологии и фольклора; выявить максимально возможный ряд параллелей. 3. Определить роль мифологических и фольклорных мотивов в моделировании образа пространства. 4. Разграничить влияния типологических и архетипических мотивов и образов на создание автором художественной картины мира в конкретном произведении. Научная новизна работы: 1. Мифопоэтические образы, выявляемые как интертекстуальные связи, показывают эволюцию прозы Айтматова от фольклорно-эпических мотивов к мифотворчеству; можно говорить об эволюционном характере «мифотворческого» стиля прозаика. 2. Опираясь на мифологическую картину мира, Айтматов строит в своих произведениях особую модель мира, во многом сохраняющую пространственно-временное мировоззрение древних тюрков. В центре пространственной организации произведений присутствуют такие символы-маркеры, как дерево, гора, река (озеро, море). В связи с этими маркированными границами пространства формируются основополагающие черты характера героев Айтматова. 3. «Мифологизм» моделирует художественную реальность в соответствии с авторским замыслом. Миф служит для автора средством критики современного сознания, ему приписана способность противостоять влиянию цивилизации, понимаемой как тотальное разрушение гармонии мира и человека. 4. Мифологическое пространство в произведениях Айтматова способно проникать в реалистическое изображение действительности. Совмещение хронотопа мифа и реальности – основной прием айтматовского «мифотворчества» - способствует созданию автором оригинального художественного мира.
конференциях: «Межрегиональная конференция молодых ученых» (Томск, 2000), «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики» (Томск, 2001), «Проблемы литературных жанров» (Томск, 2001), «Картина мира» Язык. Философия. Наука. (Всероссийская междисциплинарная школа молодых ученых (Томск, 2001), «Проблемы трансформации и функционирования культурных моделей в художественной литературе ХХ века» (Томск, 2001), «Сибирский текст в русской культуре» (Томск, 2002). Логика исследования, подчиненная раскрытию своеобразия произведений Айтматова в аспекте мифологического содержания, нашла свое отражение в структуре работы: она состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.
Во введении обоснована актуальность избранной темы, отражена степень изученности, методология и методика анализа, определены цели и задачи диссертации.
зрелой прозы Ч. Айтматова. Во-первых, это традиционные фольклорные мотивы, такие, как песня-плач верблюдицы, потерявшей верблюжонка, и песня старого охотника в «Прощай, Гульсары!», предание о Рогатой матери-оленихе в «Белом пароходе», легенда о птице Доненбай и песня Раймалы-аги в «Буранном полустанке». Во-вторых, устойчивые, лейтмотивные, а нередко и сквозные для некоторых произведений линии, например, как круговой полет птицы в поднебесье, мотив спутника - двойника и т.д. Лейтмотивными в художественном
4
мире Айтматова становятся образы младенца и старца: один еще не выделился полностью из стихии природного, а другой уже приближен к черте, отделяющей социальное бытие от природного. В первой главе рассматривается как теория повествовательного мотива, так и, с опорой на открытия психоаналитической школы, явление архетипа. В повести «Прощай, Гульсары!» присутствуют вставные мотивные комплексы, фольклорные по происхождению и несущие особую эмоционально-смысловую нагрузку. Это известный древний киргизский плач «Карагул ботом», который писатель синтезирует с другим не менее известным фольклорным мотивом - легендой об охотнике Коджожаше, а так же древний киргизский Плач верблюдицы. Использование этого материала во многом близко «овидиевскому» отношению к мифу, к формальному использованию мифа в современной литературе, ограничивающемуся употреблением мифологических мотивов и имен с «орнаментальной» целью. Если в «Прощай, Гульсары!» песня-плач верблюдицы, потерявшей верблюжонка использована в качестве обрамления сюжета, то обращение к ней автора в романе «Буранный полустанок» говорит об ином уровне освоения фольклорного материала. В романе автор апеллирует уже к глубинным пластам мифологического содержания данного источника. Началом «мифотворчества» Айтматова критики считают повесть «Белый пароход». Здесь мифологический и фольклорный материал присутствует в художественно трансформированном виде. В повести существуют несколько фольклорных мотивов, введенных автором через сказки, которые в повести имеют развлекательное и нравоучительное значение (легенда о ветре Сан-Таш, сказка о мальчике Чыплак, предание о Рогатой матери- оленихе). Они способствуют моделированию универсальной обобщенной модели человеческого общества. Мифологические мотивы в данной повести влияют на целостную концепцию произведения. Новым поворотом в творчестве Ч. Айтматова стало обращение к мифологии палеоазиатов, к традиционному мировосприятию северного народа - нивхов. Внимание писателя в первую очередь привлекала нерасчлененность и приближенность нивхского мировоззрения к природе и природному началу. Представления палеоазиатов во многом сохранили мифологическую доминанту в первозданном виде, что позволяет им бережно и трепетно относиться к окружающей их природе. Внимание к мифологии нивхов со стороны Айтматова определено этическими основами, заложенными в мифах и легендах этого народа. Экологические и этические нормы в мировоззрении и мировосприятии в известной степени определены системой табу, которые основаны на чувстве страха перед неизвестностью и загадочностью некоторых явлений. Отсюда, трепетное отношение к природе с раннего детства. Анимистические представления палеоазиатов не были основаны на обожествлении природы и преклонении перед ее явлениями, природа существовала как живое существо, то есть здесь имеет место очеловечивание и одушевление проявлений окружающего мира. Кроме того, несмотря на тщательное изучение мифологии другого народа, в героях Айтматова все же проявляются архетипические черты характера тюркских народов с их привязанностью к суше, страхом перед неизведанными глубинами водной стихии. «Пегий пес» - это не точное воспроизведение реалий быта и обрядности нивхов, это попытка взглянуть через мифологемы и мотивы архаической культуры на глобальные проблемы человечества. Мифопоэтическая стилизация есть в повестях «Белый пароход», «Ранние журавли», «Пегий пес...». Здесь философская основа суждений Айтматова имеет точки соприкосновения с ретроспективной утопией руссоистского типа. Айтматов, как и Руссо, отчетливо осознает невозможность и противоестественность таких социальных отношений, которые отчуждают человека, приносят его в жертву обществу. Цельный человек, по Айтматову, определяется тем, что находится в максимальной гармонии с природой, поэтому стремление к возврату во времена первотворения, к «золотому» веку человечества (вариант природной робинзонады Руссо) осмысляется как залог спасения живой человеческой души. Постепенная трансформация мифологической символики характеризуется переходом от «природного» к рефлективному восприятию мира. В связи с этим в художественном мире произведений Ч. Айтматова возникает устойчивый мотив Блудного сына, который обобщается писателем до пределов символа человека и человечества в целом. В творчестве Ч. Айтматова нет прямых указаний либо ссылок на притчу о Блудном сыне, однако, на семантическом уровне интертекстуального анализа здесь обнаруживается регулярное повторение элементов этой притчи. Философско-психологический комплекс Блудного сына связан с биографией самого Айтматова (отец писателя был расстрелян). Тема Блудного сына во многом определяла мироощущение Айтматова, что отразилось и в типе айтматовского героя. Ранняя стадия поэтического воплощенния комплекса Блудного сына в творчестве Айтматова ознаменована типом героя, разрушающего вековые устои своего «малого» социума и выходящего в «открытое» пространство. Например, Джамиля в одноименной повести, бросив мужа, уходит в неизвестность, в степь (зрительно это воплощено на картине Сеита). Асель в повести «Тополек мой в красной косынке», нарушив законы предков, против воли родителей уезжает с Ильясом и т.д. Автор видел в разрыве со своим «малым пространством» возможность расширения мировоззрения личности, через отрицание прошлого – движение к «светлому» будущему. Здесь, в ранних произведениях Айтматова, чувствуются отголоски «благоприобретенного» (С. Бочаров) мифа тоталитарного общества о счастье советского народа, когда челове, мыслившийся как винтик в механизме, отрицал все национальное и индивидуально-личное. Зрелые же произведения Айтматова свидетельствуют об обратном направлении движения: герой стремится к малой своей родине, поскольку гармония возможна только в согласии с собой, а оно, в свою очередь, строится с опорой на вековую мудрость. В «Прощай, Гульсары!» традиционная схема притчи о Блудном сыне воспроизводится целиком: здесь присутствует и мотив ухода как заблуждения, жизнь
5 по новоприобретенным законам, разочарование и осознание истинных ценностей, возвращение. Далее мотив Блудного сына используется автором в усеченном, трансформированном виде. Романный период становится качественно новым этапом художественного осмысления содержания притчи. Доминантным здесь становится тип героя-сироты, лишенного отчего дома. Комплекс Блудного сына напрямую заявлен в судьбе Казангапа («Буранный полустанок»): он был вынужден уехать из родных мест в связи с тем, что его отец был репрессирован, а сыну врага народа не легко было оставаться на старом месте. Это отражено через постоянные воспоминания об Арале, в тоске по родным местам. Мотив вины переходящей с отца к сыну сквозным мотивом проходит через весь роман. Трагическую нить вины прерывает Едигей, добившись посмертной реабилитации Абуталипа. Этот мотив наиболее полно раскрыт в последнем романе Айтматова. Андрей Крыльцов в состоянии блуждания, поиска, отчаяния, раскаяния – судьба его повторяет тяжкий путь Блудного сына. Однако возвращения его, как и ухода, не происходит, потому что он лишен отчего дома, куда бы мог вернуться (отсюда мотив блудного поколения, в угаре технических побед над природой позабывшего о вековечных законах человека и человечества). Философская этика зрелой прозы Ч. Айтматова, не отрываясь от экологического содержания, все более приближается к эсхатологической тематике, когда перед угрозой уничтожения находится и живая природа, и человеческое существование. В романах становятся доминантными мотивы конца мира или видового самоуничтожения (киты и люди в романе «Тавро Кассандры»). Данные мотивы в художественном мире Айтматова порождены, прежде всего, экзистенциалистским осмыслением современного состояния мира, катаклизмами самой эпохи. Особенностью культуры ХХ века становится игра со смыслом, отсутствие абсолютного ценностного центра, страх перед чертой небытия. «Бог умер» провозгласил Ницше, свидетельствуя об утрате человеком религиозного идеала. Нравственная дезориентация, децентрация человеческого сознания, связанная с утратой ценностных ориентиров, приводит общество к ощущению бездны, к мысли о том, что человечество неуклонно движется к своему концу. В связи с этим можно говорить, что обращение к мифологическому первоначалу в творчестве Айтматова приближено к модернистскому пониманию мифа. Воссоздание мифа как антитезы реальному миру определяет в модернизме концепцию человека и окружающей действительности. В хаосе современного мира, по Айтматову, для личности важно приблизиться к вечной трансцендентной тайне и к вечному абсолюту. Подобную точку отсчета Айтматов находит в мифе, содержащем в себе незыблемые моральные истины. Миф у позднего Айтматова, несмотря на пессимизм, нигилизм, разрыв общества с традицией, служит стремлению создать самодостаточный автономный мир, который противостоит абсурдной реальности. При сравнении с экзистенциализмом высвечиваются абсурдистские мотивы прозы Айтматова. В современной философии абсурд стал предметом внимания постструктуралистов, которые утверждают, что на месте утративших свою субстанциальную реальность знаков воцаряется «пустота», что позволяет им говорить о разрыве метафизического «присутствия», «деконструкции» реальности, культурных, духовных сфер деятельности человека. Апокалиптические мотивы конечности и хрупкости как человеческого бытия, так и существования жизни в мироздании появляются уже в повести «Белый пароход». Гибель Мальчика в повести становится протестом против абсурдных законов человеческого социума. Далее в романе «Буранный полустанок» мотив апокалипсиса достигает вселенских пределов. Цивилизация, овладевает не только наземными пространствами, но также ракетами надевает железный обруч на голубую планету. Начало операции «Обруч» становится настоящим светопреставлением и для человека, и для верблюда, и для собаки. Свое развитие тема апокалипсиса получает в следующем романе Айтматова. Здесь абсурд отношения человека к бытию представлен в контексте экзистенциалистского понимания данной проблематики. Абсурд для экзистенциалистов – это расхождение человека с миром, когда человек встречается с принципиально чуждой для себя природой мира – с его анонимностью, иррациональностью, бездушием и жестокостью. В «Плахе» в экзистенциальном аспекте в художественной философии Айтматова преломляется религиозное начало, что приближает художественную философию Айтматова к христианскому экзистенциализму (Н. Бердяев, Л. Шестов). Об этом свидетельствует мысль Айтматова о наличии в этом «безумном» мире начала, которое изначально выше разума. Однако если для философов–идеалистов это безусловное трансцендентное начало является одновременно и началом божественным, то, по Айтматову, оно заключено в естестве самого человека. Концепция человека в прозе Айтматова реализуется на трех ступенях контекста: тюркском, российском и мировом. Фигура Авдия, с его верой в Бога-современника и в светлые начала в человеке, становится своеобразным экспериментаторством автора: что произошло бы сегодня, если бы среди нас появился Христос. Эти мысли связаны с апокалиптическими мотивами литературы «серебряного века», когда в ожидании второго пришествия люди начала ХХ века неизбежно задумывались о причинах пришествия первого. Тогда Христос искупил вину погрязшего в грехах человечества, предотвратив тем самым первый конец света. Однако человечество, продолжая грешить, приблизилось к последней черте, оказалось на грани самоуничтожения. Именно это должно стать причиной ожидаемого Страшного суда. По Айтматову, ничего в мире не изменилось после смерти первого пророка, а трагедия в ХХ веке вновь разворачивается по старому сценарию. Здесь возникает мотив ложного суда, потому что человек, несущий людям добро, погибает от их же рук, но в то же время смерть – это его выбор. Авдий, пройдя через два испытания (суд в поезде и суд в моюнкумской саванне), приносит себя в жертву порочном миру в надежде, пусть и ценой своей жизни, пробудить в душе человека
6
Бога. Другой герой «Плахи», Бостон, напротив, жестокостью борется с абсурдом действительности, с судьбой. Он сам вершит суд над человеком и, по Айтматову, этот суд ложный, поскольку, убивая виновного, он отдаляет себя от всего человечества. И Авдий, и Бостон разными путями, но приходят к своей плахе, поскольку все в мироздании связано, и по принципу круга трагедия постигает всех и каждого. Страшный суд, по Айтматову, не придет извне, из трансцендентных глубин вселенной, «конец света заключен в нас самих» (Айтматов). Подобное открытие и совершает герой последнего романа Айтматова «Тавро Кассандры» Филофей. Роман «Тавро Кассандры (Из ересей ХХ века)» по мотивному составу близок постмодернистским произведениям конца века ХХ века. Предметом исследования Айтматова в данном романе, становится современный мир в его дезорганизации. Не случайно действие романа перенесено на Запад: Америка – символ ускоренного развития цивилизации, отсутствия национальных корней. Ситуация хаоса охватывает весь мир: сознание абсурда здесь становится тотальным, оно заключено в убеждении, что человек утратил связь с Бытием. Логически за смертью Бога неизбежно следует и смерть личности, так как существование человека, носителя культуры, без духовных ориентиров невозможно. Однако безоговорочно причислить роман к постмодернистской литературе нельзя, поскольку в нем доминирует трагический пафос и миф здесь не разрушается, не становится средством «игры в бисер», а, напротив, структурирует повествование. Несмотря на гибель создателя теории кассандро-эмбрионов, писатель подчеркивает, что «теперь нельзя об этом не думать»: открытие Филофея свидетельствует о начале новой эры – комплекса видового самоубийства человечества. Своим произведением Ч. Айтматов противостоит нигилизму; роман «Тавро Кассандры» – это раздумье о торжестве и поражении гуманизма в разорванном, дезорганизованном и виртуальном пространстве современного мира. жүктеу/скачать 473,34 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|