Худшие подруги

дружно ржут и не останавливаются даже после того, как он валится
на землю, размахивая конечностями, словно толстый жук. Бойко
выходит из толпы и решает продемонстрировать, как все делают
настоящие профессионалы. Он ловко забирается на нижнюю ветку
под ободряющие крики и подмахивает ладонями, принимая овации.
– Зоопарк на выгуле… – недовольно говорит Аля, и я нутром чую,
что она закатывает глаза: так обычно всегда происходит, если она
смотрит на проделки Макара.
– Даже я не сказала бы лучше, – усмехаюсь. – Знаешь, по-моему,
настоящая жизнь начнется только тогда, когда мы закончим школу.
– Думаешь, в универе не будет подобного?
– Думаю, выбор будет куда больше. Если здесь это, – указываю
пальцем на веселых «обезьянок», – последнее звено в цепи, то там
– только первое.
Впереди, у самых ворот, появляется Дымарский. Он с кем-то
говорит по телефону и направляется к машине, которая только-
только подъехала к ресторану. В голове еще кружат мысли о звеньях
и цепях. И парень пока не вписывается в мою теорию. Откуда он
такой взялся?
Олег поворачивается в нашу сторону и поднимает руку, перебирая
пальцами. Машем вместе с Алей ему на прощание.
– Дымарский – единственный, кто сегодня не вытворил какой-
нибудь фигни, – произношу я, наблюдая, как Олег садится в машину.
– Он не из нашего зоопарка. Он другой, – соглашается Аля.
– А значит, год не будет скучным.
– Что ты имеешь в виду? – Макарова вдруг поднимает голову,
поворачиваясь ко мне.
Смотрю подруге в глаза. Сердце разгоняется от волнения:
я чувствую какой-то подвох в ее вопросе, чего не было, кажется,
никогда.
– То, что он… – подбираю слова, замечая, как брови Али
опускаются все ниже и между ними появляется хмурая складка, – …
классный парень.

– Да. Классный… – кивает Аля и отводит взгляд, оставляя меня
наедине с неловкостью.
– Аль, в чем дело? – ласково спрашиваю я, касаясь ее руки и
наклоняясь вперед, чтобы вновь наладить контакт.
– Он мне… – тихо отзывается подруга. – Вроде как… нравится. По-
настоящему. Не просто как человек.
Моя очередь отстраниться. Опускаю подбородок, собираясь с
мыслями. Такого я не ожидала. Вернее, я видела, что новенький
приятен Макаровой, но о чем-то большем… Я и не думала! Мы ведь
с ним… Мы… Между нами что-то появилось. Искорка, интерес…
Симпатия! Причем взаимная.
Вроде бы меня подташнивает.
– Тась… Судя по твоей реакции, я тут такая не одна.
Уже хотела было выпалить, что одна, но язык не поворачивается
солгать. Кому угодно, только не ей. Мне тоже нравится Олег. До
сегодняшнего вечера это не было таким явным, зато после… все
именно так.
– Не одна… – выдавливаю сквозь сухость в горле.
– Не знаю, что и сказать, – растерянно произносит Аля.
– А я знаю. Мы в дерьме…
– Да. И я чувствую его запах.
Напряженное молчание сжимает со всех сторон. Сдавливает и
душит. Этого ведь не могло случиться. Не с нами. Не может быть! Я
не хочу в это верить! Не хочу!
Поднимаю голову и смотрю на Макарову. Я знаю девчонку десять
лет. Она мне как родная. Да у нас иногда один мозг на двоих. А
теперь еще и сердце? Бред какой-то…
Я люблю Алю. Очень сильно. И готова разделить с ней все-все.
Только любовь разделить невозможно. Такое отдают полностью, а
после прощаются навсегда. Конечно, о любви к Олегу еще и речи
быть не может, но я что-то к нему почувствовала, а это уже звоночек.
Треугольник – опасная фигура. Вершины связаны между собой, и
лишь две из них могут быть счастливы. Третья будет страдать. И я не

хочу, чтобы третьей стала я… или Аля.
Правило номер восемь из нашего списка о крепкой дружбе стучит
по черепушке, напоминая о себе. По сосредоточенному выражению
лица подруги догадываюсь, что она думает о том же.
– Значит, Дымарский идет лесом? – спрашиваю с улыбкой, но без
особого веселья.
– А у нас есть еще варианты?
– Если мы не хотим разрушить нашу дружбу, то нет.
– Значит, идет лесом, – твердо подводит итог Аля, но в ее голосе
прослеживается легкая грусть.
Свет фар ослепляет на секунду. Вглядываюсь в очертания
прибывшей машины. Большая и белая – папина. Очень кстати.
Кажется, нам обеим нужны передышка и время, чтобы все обдумать
и смириться. В конце концов, на Дымарском свет клином не
сошелся. Ну, мальчик. Симпатичный и веселый. Таких будут сотни.
Нам не из-за чего ссориться. Нужно только пережить минутную
слабость, и скоро все станет как прежде.
– Обе к нам – или Алю домой? – уточняет папа, когда мы едем по
улицам засыпающего города.
– Домой, – тихо отзывается Аля, глядя в окно.
Мы не договаривались о ночевке сегодня, и в ее ответе нет ничего
необычного, но и спонтанные пижамные вечеринки для нас не
редкость. Дымарский нас обеих немного выбил из колеи, и мне это
совсем не нравится. Но сейчас я тоже хочу побыть одна, поэтому
решаю не настаивать, а просто тоже отворачиваюсь к окну. В салоне
автомобиля повисает гнетущая тишина, которую никто не собирается
нарушать.
Привозим Алю к дому и ждем, пока она зайдет в подъезд. Прежде
чем закрыть дверь, подруга оборачивается и машет на прощание.
Поднимаю руку и активно ею трясу, даже не уверенная в том, что
Аля меня видит.

«Все как всегда, ничего не изменилось», – твержу себе, а после
устало откидываюсь на спинку сиденья.
– Вы поссорились? – спрашивает отец, поймав мой взгляд в
зеркале заднего вида. – Вели себя слишком тихо.
– Нет. Просто вечер был стремным.
– А по-русски можно?
– Плохая вечеринка, пап.
– Хорошо, что она не последняя в вашей жизни.
– Точно… – вздыхаю я, выпуская наружу вместе с воздухом
дурные предчувствия.
Она, может, и не последняя, но не хотелось бы, чтобы стала
переломной. И не станет. Мы ведь все решили. Только почему мне
так горько?
Когда мы с отцом выходим из лифта, в нос бьет резкий запах
сигаретного дыма, а с этажа ниже слышится приглушенный
знакомый голос. Короткие фразы, односложные ответы. Разговор по
телефону, это точно.
– Пойди скажи Глебу, что я прощу его только один раз. В
следующий – возьму за ухо и отведу к отцу.
– Не за что будет. Я ему сейчас оба уха оторву, – недовольно цежу
я сквозь зубы.
Шагаю к лестнице и спускаюсь на пролет ниже. Глеб стоит лицом к
приоткрытому окну, не замечая моего приближения. Верхушки
деревьев качает тихий ветер, а внутри меня раскачиваются
эмоциональные качели.
– Ага… Да… Угу… – говорит Юдин, придерживая мобильник
плечом.
Дожидаюсь, когда Глеб закончит разговор, а затем подхожу и
хлопаю его по руке, в пальцах которой зажата сигарета. Окурок
падает на пол, рассыпая красные искорки по светлой плитке. Тушу
его, не жалея подошвы туфель. Глеб таращится на меня, пребывая в
легком ступоре от происходящего, а я гневно дышу носом, глядя

прямо в глаза недоумку, которому жить надоело. Если его отец
узнает, то совсем скоро у меня будет много пакетиков с конфетами и
печеньем и повод посетить не самое приятное место с кучей
мраморных плит.
– С ума сошла? – произносит Глеб, наклоняясь, чтобы подобрать
окурок, и выкидывает его в окно.
– У меня к тебе тот же вопрос!
– Тебе-то какое дело? – хлестко произносит он, стреляя в меня
суровым взглядом.
Словесная пощечина ощущается слишком по-настоящему. И что за
день такой? Каких богов я разгневала, а главное, чем? Смотрю на
парня, которого с детства считала другом и который теперь по
неизвестным мне причинам вдруг стал вести себя, как полный идиот,
и у меня окончательно заканчиваются силы. Горечь и печаль
смешиваются со злостью на несправедливость судьбы. Мало того что
Аля запала на того же парня, что и я, так еще и этот… Что я ему
сделала? Или что он сделал с собой?
Я едва узнаю в нем Глебку-Хлебку. И дело не только во внешних
изменениях, такое чувство, что ему промыли мозги инопланетяне
или он целое лето сосался с дементорами.
– Знаешь что? – шиплю я, прищуриваясь. – Пошел ты! Я не
понимаю, в чем дело, да и плевать! Не хочешь со мной общаться? И
не надо! Я просто пришла сказать, что мой папа знает, чем ты здесь
занимаешься, а в следующий раз и твой окажется в курсе.
Собираюсь гордо развернуться и удалиться, но Глеб ловит меня за
предплечье на середине оборота и шагает поближе, заглядывая в
глаза:
– Ты чего ревешь?
До того как он спросил, я этого даже не замечала, но сейчас
ощущаю, как влажные дорожки холодят щеки под натиском
прохладного ветра, задувающего в окно. Стираю их свободной рукой
и резко дергаюсь:
– Тебе-то что?

Глеб держит крепко, не позволяя уйти. Отвожу взгляд, ругая себя
за слабость. Глеб, Аля… Почему все, что было привычным и казалось
крепким, в один миг начало рушиться? И если с Алей я уверена, что
мы все уладим, то с Глебом… Он ведь ничего и не сказал мне, даже
не попытался. Обходит стороной, словно у меня какая-то зараза, а
все мои попытки прояснить ситуацию он отсекает. Ну и пожалуйста!
И не нужно!
И снова с ресниц срывается пара предательских соленых капель.
– Тебя кто-то обидел? – обеспокоенно спрашивает Глеб.
– А что? Побежишь разбираться? – отвечаю я и резко втягиваю
носом воздух. – Морду ему набьешь?
– И не только.
– Тогда можешь с разбегу об стенку стукнуться. – Поднимаю
голову и сжимаю губы, глядя ему прямо в глаза и стараясь
контролировать эмоции настолько, насколько возможно.
– Тася… – вздыхает Глеб, ослабляя хватку на моей руке. – Я…
Замираю в ожидании, надеясь услышать хоть что-то, но он молчит.
Отступает, отпуская меня и кусая щеку изнутри. Он всегда так делает,
когда очень нервничает или расстроен. Может, у него какие-то
проблемы, а я, дура, истерики закатываю?
– Что случилось? – спрашиваю спокойно, без обычной крутизны,
словно нам – опять семь и самая большая проблема, если мама не
выпустит гулять, после того как зайдешь домой попить воды.
– Ничего не случилось, – сухо отвечает Глеб, засовывая руки в
карманы спортивных штанов, а потом вытаскивает зажигалку и
принимается крутить ее в пальцах.
– Вот и поговорили… – усмехаюсь я.
– Что ты хочешь от меня услышать, Тась?
– Да хоть что-нибудь вразумительное… Когда ты начал курить?
– Летом.
– Ты ведь ненавидишь это. Сам твердил, что курящие спортсмены
– идиоты. Как же твои мечты о соревнованиях и профессиональном
баскетболе?

– Фигня все это, – отмахивается он и достает пачку сигарет.
– Фигня – то, что ты держишь в руках!
Выхватываю у него зловредную пачку и немедля выбрасываю в
окно.
– Что ты творишь? – устало спрашивает Глеб.
– Спасаю своего друга.
– Разве я тебя просил?
– А я не спрашиваю.
– Тась, мы выросли из нашей дружбы. И давно. Хватит уже
притворяться, что тебе не наплевать на меня.
– Тебе мячом по голове не прилетало? Что ты несешь?
– Правду, которую ты сама мне никогда не скажешь.
– И кто тебе сказал ее за меня?
– Я сам понял.
– Какой ты умный… Вундеркиндер, блин. А меня ты забыл
спросить?! – не сдерживаясь, повышаю голос.
– Тише ты, – шикает Глеб. – Нас услышат.
– А я не знаю, как еще разговаривать с людьми, у которых явные
проблемы со слухом. Да и с головой тоже. Ты разобиделся на меня
из-за того, что сам себе что-то придумал? Нормальный вообще? Я
тебе еще раз повторяю: не хочешь общаться – не будем, только не
надо сваливать проблемы на меня и в придачу делать виноватой.
Тяжело дышу от длинного эмоционального монолога, а Глеб
остается абсолютно спокойным, чем бесит только сильнее.
– Сколько раз мы виделись летом? – спрашивает он, приподнимая
бровь.
Стараюсь вспомнить. Я точно сталкивалась с ним в лифте в
середине каникул, встречала в магазине вместе с мамой, а еще у
подъезда однажды вечером.
– Парочку… – размыто отвечаю я.
– А сколько раз созванивались или переписывались? –
продолжает допытываться Глеб, словно допрос может все объяснить.
– Ты мне не писал!

– Ты перестанешь орать?!
– А ты перестанешь нести чушь?!
Из коридора доносится шум открывающейся двери и грозный
мужской голос:
– Молодежь! Решайте свои проблемы в другом месте!
– Простите, – отвечает Глеб. – Мы будем потише.
Он красноречиво поднимает брови и таращится на меня, намекая,
что предупреждал. Складываю руки на груди и недовольно
закатываю глаза, мол, мне все равно на психозы дяди Миши.
– Ты тоже мне не писала, – с неприкрытой обидой говорит Глеб.
И тишина. Оба молчим, глядя куда угодно, только не друг на друга.
Ком вновь вырастает в горле. Такое чувство, будто что-то важное
ускользает из рук. Мы ведь оба не писали, почему он вдруг жертва, а
я преступник?
– Я тебя поняла, – сухо произношу, поднимаясь вверх на пару
ступенек. – Лучше найди себе другую курилку, мой папа быстро
теряет терпение. Он и правда может все рассказать твоему.
– Тась…
– А? – оглядываюсь я.
– Ты в порядке?
– Нет. Но тебе ведь должно быть все равно, верно? Мы-то уже не
друзья, – резко бросаю я и быстро поднимаюсь по лестнице, больше
не останавливаясь.
Захожу в квартиру, из гостиной доносится тихое бормотание
телевизора. Скидываю с ног туфли и топаю сразу в ванную,
наслаждаясь приятным покалыванием в ступнях. Нужно скорее
смыть с себя напоминания о сегодняшнем вечере: запах креветок,
шампанского, теплого осеннего дня и сигаретного дыма.
Добравшись до спальни, первым делом ставлю телефон на
зарядку. Даже малыш меня подвел. Выключился на середине песни
Бейонсе «I Was Here», под которую я в душе пыталась выплакать
негативные эмоции, чтобы очиститься изнутри и снаружи. Вместо

этого слушала, как барабанят капли по стеклянной перегородке, и не
смогла выдавить ни слезинки.
Может, позвонить Глебу? Пусть еще скажет мне какую-нибудь
гадость, чтобы я разрыдалась. У него ведь отлично получается! И
даже сейчас единственное, что я чувствую, – это злость и
негодование. Просто не верится, что такое происходит. Не верится и
очень раздражает.
Как только мобильник оживает, сразу приходят два оповещения.
Новая заявка в друзья и мессенджер. Захожу сначала во
«ВКонтакте». Сердце психует и ударяется в ребра, а я крепче
сжимаю телефон в руке.

жүктеу/скачать 2,61 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: