Глава 6
Я все рассказала неправильно. Есть вещи из нашего детства в мире фейри, о которых
я умолчала. И умолчала, по большей части, из-за трусости. О них я даже самой себе думать
не позволяю.
Но, может быть, знание кое-каких важных деталей моего прошлого поможет понять,
почему я такая, какая есть. Понять, как страх пропитал меня до мозга костей.
Почему я всегда такая дерганая.
Итак, вот три вещи, о которых я должна была сказать, но не сказала:
1. Когда мне было девять, один из стражей Мадока откусил кончик моего безымянного
пальца на левой руке. Мы были не в доме, и, когда я вскрикнула, он толкнул меня так, что я
врезалась головой в деревянный столб в конюшне. А потом заставил меня стоять и смотреть,
как пережевывает мой палец. Он рассказал мне в подробностях, как сильно ненавидит смерт-
ных. Крови было много – никогда бы не подумала, что из пальца может столько вытечь. Когда
кровь перестала идти, страж объяснил, что мне лучше помалкивать о случившемся, потому
что, если только я проболтаюсь, он съест меня целиком. Конечно, я никому ничего не сказала
и только вот теперь говорю вам.
2. Когда мне было одиннадцать, меня заметили прячущейся под банкетным столом во
время очередного пиршества. Меня, отбрыкивающуюся и вертящуюся, один скучающий гость
выволок за ногу. Не думаю, что он знал, кто я такая, – по крайней мере так я себе говорю.
Но он заставил меня пить, и я выпила – травянистого зеленого вина, нектаром протекшего по
моему горлу. Он танцевал со мной вокруг холма. Сначала было весело. Страшно и забавно,
как бывает, когда половину времени ты визжишь и просишь опустить тебя на землю, а вто-
рую половину у тебя кружится голова и тошнота поднимается снизу. Но потом, когда веселье
выветрилось, а я все не могла остановиться, остался только страх. А его это только забавляло.
В самом конце пирушки меня нашла принцесса Эловин: я рыдала, и меня рвало. Ни о чем не
спрашивая, не поинтересовавшись даже, как я оказалась в таком положении, она просто, как
брошенную в неподобающем месте вещь, передала меня Ориане. Мадоку мы об этом ничего
не сказали. А какой смысл? Все, кто меня видел, подумали, наверно, что я отлично веселилась.
3. Когда мне было четырнадцать, а Оуку четыре, он зачаровал меня, но сделал это не
нарочно, по крайней мере он так и не понял, почему не должен был так поступать. Никаких
защитных чар на мне не было, потому что я только-только вышла из ванны. Оук не хотел спать
и попросил меня поиграть с ним в куклы, и мы стали играть. Он приказал мне играть с ним
в догонялки, и мы носились по залам. Потом заставил меня шлепать себя по щекам, и это
было так весело. Через несколько часов на нас наткнулась Таттерфелл и, увидев мои красные
щеки и слезы в глазах, побежала за Орианой. Еще через несколько недель хихикающий Оук
пытался заставить меня таскать для него сладости, поднимать его над головой или плевать на
обеденный стол. И хотя ничего из этого не сработало, поскольку со времен его первой шаости
я постоянно носила на шее нитку ягод рябины, понадобилось несколько месяцев, прежде чем
у меня пропало желание стукнуть его об пол. За эту сдержанность Ориана так меня и не про-
стила, посчитав, что, не поквитавшись за обиду тогда, я лишь отложила месть на потом.
Вот почему я не люблю эти истории: они показывают мою уязвимость. Как бы осторожна
я ни была, рано или поздно я совершу еще одну ошибку. Я слабая. Я хрупкая. Я смертная.
И вот это я ненавижу больше всего.
Если даже, каким-то чудом, я превзойду их, я никогда не стану одной из них.
Х. Блэк. «Жестокий принц»
31
Достарыңызбен бөлісу: |