Казахское ханство как суверенное государство средневековой эпохи

 
126 
совершении  преступного  деяния  усиливало  ответственность.  Если  в  суде 
доказывалось,  что  то  или  иное  преступное  деяние  было  совершено  в 
состоянии  аффекта  (сильного  душевного  волнения),  то  ответственность 
смягчалась существенно. 
Может показаться, что казахское обычное право не различало степень 
соучастия  соответствующих  членов  преступной  группы  в  совершенном 
преступлении. Но это не так. В ханстве право четко разграничивало главного 
виновника,  организатора  –  бас  күнәкер,  подстрекателя  -  азғырушы  и 
пособника  –  көмекшi.  Другое  дело,  что  они  все  несли  равную 
ответственность  как  члены  одной  преступной  группы.  В  современном 
уголовном  праве  членов  банды  не  только  разграничивают,  но  и  лишают 
свободы  на  разные сроки.  Может быть,  есть  смысл  заимствовать  эту  норму 
казахского  обычного  права  с  целью  внесения  его  в  современное 
законодательство  Республики  Казахстан.  Если  всем  членам  преступной 
группы  предусмотреть  большие  и  равные  для  каждого  сроки,  то  не 
исключено, что преступная группа так и не сформируется. 
Наличие  злого  умысла  -  жаман  ой  или  қастық  при  совершении 
преступления  усиливало  ответственность.  И,  наоборот,  отсутствие  умысла 
снижало  ответственность  или  снимало  ее  вообще.  В  казахском  обычном 
праве не было норм, на основании которых различали бы степени соучастия 
каждого  лица  в  преступлении.  Главный  виновник,  которого  называли 
«күнәкер»,  подстрекатель  –  «азғырушы»  и  пособник  –  «кӛмекшi»  несли 
равную ответственность перед судом и это отражалось в судебном решении 
биев. 
Обычные  уголовно-правовые  нормы  предусматривали  наказания  за 
совершенные преступления в виде убийства, увечья, изнасилования, побоев, 
оскорбления, неисполнения сыновнего долга, воровства, прелюбодеяния. 
В известных нам положениях «Жетi Жарғы» нет определения понятия 
«преступление»,  нет  раскрытия  содержания  и  смысла  данного  понятия.             
В нормах этого правового документа есть перечисление негативных явлений, 
действий, которые были распространены в общественной жизни Казахского 
ханства  и  жузов,  сформулированы  меры  наказания  за  убийство,  устройство 
смуты,  грабеж,  воровство,  супружескую  неверность,  нанесение  побоев  и 
телесных  повреждений,  изнасилование,  похищение  женщины  вопреки  ее 
воле,  вступление  в  запрещенные  браки,  вступление  в  половую  связь  с 
замужней  женщиной,  богохульство,  принятие  христианства  и  т.д. 
Определение  преступности  тех  или  иных  деяний  выражено  словом 
«виновность», фразой «бог проклял». 
«Жеті  Жарғы»  отводил  большое  место  уголовно-правовым  нормам. 
Преступлениями  признавались  убийство,  причинение  увечий  (телесных 
повреждений),  изнасилование  женщины,  нанесение  побоев,  оскорбление, 
воровство.  Виновных  подвергали  наказанию  в  соответствии  со  степенью 
тяжести  преступления.  В  этом  своде  законов  сохранили  принцип  «кровь  за 
кровь»  и  предусмотрели  возможную  замену  смертной  казни  уплатой  куна.        

 
127 
У  суда  биев  по  соглашению  двух  сторон  было  право  заменить  смертную 
казнь  на  выплату  куна  в  следующих  четырех  случаях: если  женщина  убила 
своего  мужа,  а  родственники  мужа  ее  простили;  если  женщина  убила 
рожденного  вне  брака  своего  младенца;  в  случае  доказанного  факта 
супружеской измены; если факт богохульства действительно имел место.  
Проведенный  нами  анализ  обычного  права  показывает,  что  в 
Казахском ханстве до XIX века вместо понятия «қылмыс» («преступление») 
употребляли понятия «дурное дело», «дурное поведение» («жаман ic, жаман 
қылық»).  Под  преступлением  в  обычном  праве  казахов,  как  и  в  обычном 
праве других народов, понималось нанесение преступником материального и 
морального ущерба потерпевшему.  Утеря большого пальца влекла передачу 
потерпевшему 100 баранов, мизинца — 20 баранов. Таким образом, понятие 
преступления где-то имело сходство с гражданским правонарушением
44
. 
Кун  (құн)  был  средством  наказания  человека  за  совершение  им 
преступления  или  правонарушения  в  виде  взыскания  с  виновного 
определенного  количества  скота  за  убитого  человека  взамен  совершения 
кровной  мести.  К  примеру,  за  убийство  простого  казаха  виновное  лицо 
выплачивало  полный  кун,  который  обычно  состоял  из  лучшего  покрытого 
ковром  одногорбого  верблюда,  из  женского  головного  убора  (жауылық), 
нескольких  халатов,  шубы,  пояса,  шароваров,  сапог,  оружия  и  лошади 
убийцы,  или  же  кун  мог  состоять  из  другого  расклада:  1000  баранов,               
40  кобыл  и  один  құл  (невольник,  раб).  Иногда  кун  мог  быть  равным                 
10  верблюдам.  Если  убитым  оказывался  султан,  то  за  него  платили  кун  в 
размере  7000  баранов,  а  кун  в  случае  убийства  хана  приравнивали  к  куну 
семи простых казахов.  
Следует отметить, что уплачивать кун было накладно, дорого, но если 
исходить из того, что кун увязан с убийством человека, то надо сказать, что 
это  –  адекватное  наказание  за  лишение  человеческой  жизни.  Это  жесткое 
наказание  было  существенным  сдерживающим  фактором,  не  позволяющим 
посягать  на  жизнь  человека.  В  правосознании  виновного  человека, 
социальной 
группы, 
кочевого 
общества 
в  целом 
складывалось 
удовлетворяющее  всех  мнение  о  том,  что  зло  наказано.  В  казахском 
уголовном  праве  существовал  закон  возмездия  (кровная  месть)  но  в 
большинстве случаев кровной мести предпочитали выкуп (құн).  
В  этом  была  заключена  мудрость  степного  законодателя,  который 
своей нормой о куне жестко наказывал за совершенное тяжкое преступление 
и  при  наличии  нормы  о  кровной  мести  не  давал  ей  ходу.  Известно,  что  в 
наше  цивилизованное  время  у  некоторых  кавказских,  европейских  народов 
из  глубины  веков  тянутся  нити  кровной  мести  –  вендетты,  что,  по  нашему 
мнению, должно быть пресечено.  
 
44
  История  государства  и  права  Казахской  ССР.  Ч.  1.  Под  общ.  ред.  С.  С.  Сартаева.  - 
Алма-Ата. - 1982. - С. 74.  
 

 
128 
Согласно  норме  казахского  обычного  права,  кун  считают  олжа 
(находка). Это означает, что получатель куна не полностью забирал себе весь 
скот  в  счет  куна,  а  должен  был  делиться  с  бием,  ханом,  которые 
рассматривали,  разбирали  дело  об  убийстве,  передать  часть  скота  мулле, 
который  будет  молиться  о  душе  убитого,  а  также  с  есаулом,  которого 
посылали  за  получением  куна.  В  принципе  такой  подход  разумен:  судья 
получал, как мы сказали бы сегодня, гонорар за свою работу, поскольку он не 
получал  зарплаты  от  государства,  как  это  принято  в  наше  время.  Есаул, 
выполнявший функции судебного исполнителя, был вправе претендовать на 
соответствующую  долю.  Другое  дело,  когда,  оказывалось,  что  из  1000 
баранов  взысканного  куна  семья  убитого  казаха  получала  от  40  до  100 
баранов, исходя из имущественного положения убитого. Значительная часть 
куна  поступала  биям,  которые,  по  сведениям  чиновника  Лазаревского, 
получали половину или третью часть иска, а затем определенная часть скота 
поступала хану.  
Здесь  есть  некоторая  неувязка.  Непонятна  логика  исчисления 
количества  скота  в  зависимости  от  имущественного  положения  убитого 
человека.  Даже  если  убитый  был  бедным  человеком,  но  это  был  человек. 
Непонятно,  какой  была  шкала,  по  которой  исчисляли  численность  скота, 
поскольку отсутствие ее могло стать причиной еще одного, самостоятельного 
иска к тем лицам, которые распределяли скот, полученный в счет куна. Если 
обратиться  к  данным  чиновника  Лазаревского,  то  здесь  тоже  не  все  ясно. 
Если  бии  получали  500  баранов,  100  баранов  получала  семья  убиенного, 
примерно  50  баранов  получал  есаул,  то  возникает  вопрос,  кому  передавали 
оставшихся  350  баранов.  Хан  мог  претендовать  на  это  количество  баранов 
только  в  том  случае,  если  участники  судебного  разбирательства,  в  первую 
очередь  истец,  решили  обжаловать  решение  бия  (биев).  Но  такое 
обжалование  было  редким  в  судебной  практике  казахов.  По  логике  эти  350 
баранов  должны  были  стать  достоянием  семьи  убитого.  Мы  полагаем,  что 
примерно так оно и было. 
Обычно  сам  убийца  в  счет  куна  платил  до  50  баранов,  1  верблюда  и               
1  лошадь,  каждый  из  ближайших  родственников  давал  по  25  баранов,  а 
каждый  из  дальних  родственников  -  по  2  барана.  Так  община  оказывала 
содействие своему члену. Поскольку междоусобицы и родовые столкновения 
часто  повторялись,  каждому  члену  общины  приходилось  участвовать  в 
уплате куна по несколько раз в году. 
В  соответствии  с  нормами  казахского  обычного  права,  вор,  которого 
изобличили  в  краже  чужого  скота,  в  первую  очередь  должен  вернуть  весь 
украденый  скот  в  натуре.  Далее,  чтобы  неповадно  было  ему  и  другим 
неустойчивым  элементам,  за  факт  совершенной  кражи  на  него  по  суду 
налагали  айып  —  штраф,  который  состоял  из  3-х  тогызов  (тоғыз                 
по- казахски означал «девять»). За кражу одного верблюда налагался штраф в 
виде первого тогыза в 9 верблюдов, второго тогыза — 9 лошадей и третьего 
тогыза  —  9  коров.  За  кражу  лошади  полагался  штраф:  первый  тогыз  —                   

 
129 
9  лошадей,  второй  тогыз  —  9  коров,  третий  тогыз  —  9  баранов.  Говоря 
другими  словами,  изобличенный  вор  должен  был  не  только  вернуть 
украденный  скот,  но  и  уплатить  за  каждую  единицу  украденного  скота  по           
27 единиц скота в виде штрафа.  
Такие  суровые  меры  наказания  за  воровство  скота  сознательно 
поощрялись  правителями.  Когда  русские  чиновники  поинтересовались 
происхождением такой жесткой нормы, то получили от  казахов следующий 
ответ:  «Воров  в  степи  много,  пробовали  в  отношении  к  ним  различные 
наказания,  наказывали  их  —  не  унимаются,  налагали  на  них  небольшие 
взыскания — не унимаются, вот султаны и определили разорять вора вконец, 
чтобы другой не отваживался на кражу». 
В  казахском  обычном  уголовном  праве  потерпевший  назывался 
истцом,  а  преступник  ответчиком.  Так  происходило  потому,  что  в 
правосознании казахов негативные последствия преступлений и гражданских 
правонарушений назывались одним словом и понятием «зиян», что означало  
«вред». 
Принцип  соразмерного  возмездия  (талион)  не  отвергался  законами 
«Жетi  Жарғы»,  более  то,  он  был  принят  ими,  но  применения  этой  нормы  в 
судебной  практике  не  находил.  Положения  о  талионе  скорее  всего  были 
сохранены  в  этом  своде  законов  как  дань  уважения  древнему 
законодательству. 
Нужно  иметь  в  виду  специфику  подхода  казахов  средневекового 
периода  ко  всем  нарушениям  норм  обычного  права.  Они  старались  во  всех 
случаях,  будь  то  убийство  или  же  незначительное  нарушение  нормы 
обычного  права,  все  вопросы  ответственности  решать  в  частном  порядке, 
договариваться  между  собой.  Поэтому  потерпевший  или  представители 
потерпевшего  вместо  требования  наказать  по  принципу  талиона  могли 
требовать  с  преступника,  чтобы  он  обеспечил  материальное  возмещение  за 
причиненный  ущерб.  Тем  самым,  суровость  наказаний  за  убийство  и 
членовредительство могла быть смягченной разрешением уплачивать «кун»: 
«Кун в обычном праве казахов, плата за убийство виновным или, чаще всего, 
его родичами роду убитого или потерпевшего. Уплата куна освобождала от 
кровной  мести.  За  убийство  мужчины  по  обычному  праву  полагалось  1000 
баранов,  за  женщину  500.  За  увечье  -  в  зависимости  от  степени  ущерба»
45
. 
То, что мы сегодня пытаемся решать свои проблемы путем договоренностей 
с потенциальным преступником и правонарушителем на основе медиации и 
других  средств,  казахи  столетиями  решали  аналогичные  проблемы  путем 
договоренностей.  
В казахском обычном праве, помимо индивидуальной ответственности 
существовало  понятие  коллективной  ответственности,  поскольку  во  многих 
случаях одному человек выплатить «кун» было обременительно. 
 
45
Сартаев  С.,  Созакбаев  С.  Материалы  по  истории  государства  и  права  Казахстана.  – 
Алматы. - 1994. - С. 273. 
 

 
130 
Таким  образом,  в  уголовном  обычном  праве  казахов,  в  том  числе  в 
«Жетi  Жарғы»,  подробно  расписана  система  наказания,  хотя  о  субъекте 
преступления сказано не так уж много. 
Некоторые ученые пишут, что казахское обычное право не содержало в 
себе  понятия  о  государственных  преступлениях.  Это  не  совсем  так.  Любое 
государство, в том числе Казахское ханство, не могло не заботиться о своей 
государственной  безопасности.  К  примеру,  «Жетi  Жарғы»,  обращаясь  к 
истокам «Великого Тюркского Каганата», к памяти о могуществе тюрков, о 
распаде  тюркской  государственности,  утверждает:  «Тот,  кто  предает 
интересы  и  чаяния  тюркских  народов,  заслуживает  смертной  казни».  В 
утвержденных  нормах  этого  же  правового  документа  среди  целого  ряда 
перечисленных  негативных  явлений,  за  совершение  которых  были 
определены  меры  наказания,  есть  такое  государственное  преступление,  как 
«устройство  смуты».  Мятежников  и  предателей  внутри  страны 
приговаривали к смертной казни на основе норм «Жетi Жарғы». 
В  утвержденных  нормах  «Жетi  Жарғы»  предусмотрены  наказания  за 
совершение  убийств,  воровства,  грабежа,  устройства  смуты,  супружеской 
неверности,  изнасилования,  за  похищение  женщины,  вступление  в 
запрещенные  браки,  совершение  половой  связи  с  замужней  женщиной,  за 
богохульство, за принятие христианства, за нанесение телесных повреждений 
и другие проступки и преступления. 
Ответственность за совершенные преступные деяния по «Жетi Жарғы» 
определялась  с  13  лет.  Поговорка  того  времени  «В  13  лет  человек  -  хозяин 
своего очага» говорила об обязанности каждого лица нести ответственность 
за  свои  поступки  и  проступки.  Ответственность  по  казахскому  уголовному 
праву  не  могла  распространяться  на  умственно  отсталых  людей.  Рабы  не 
относились к субъектам преступления. За совершенные рабами преступления 
ответственность  несли  их  хозяева.  В  «Жетi  Жарғы»  есть  правила  по 
наказанию  правонарушителей,  в  этих  законах  меры  наказания  по  степени 
тяжести  совершенного  преступления  и  проступка.  Смертную  казнь 
приводили  в  исполнение  двумя  способами:  путем  повешания  и  забивания 
преступника камнями насмерть. 
Согласно  положениям  «Жетi  Жарғы»,  к  ответственности  может  быть 
привлечено  только  физическое  лицо.  В  казахском  обычном  праве  не  было 
норм  и  судебной  практики  о  привлечении  ответственности  животных, 
насекомых,  домашней  птицы,  поскольку  они  не  считались  субъектами 
преступлений.  В  то  же  время  в  европейских  государствах  в  XIV-XV  веках 
были судебные процессы над животными
46
. 
По  вопросу  о  вменяемости  субъекта  преступления  непосредственно  в 
тексте «Жетi Жарғы» ничего не говорится. По казахскому обычному праву от 
наказания освобождались умалишенные. В отношении беременных женщин 
применялись  отсрочки  наказания.  В  современном  уголовном  и 
 
46 
Man and Animals. – Moscow: Raduga Publishers, 1984. – P. 42. 

 
131 
пенитенциарном  законодательстве  стран  СНГ  подобного  рода  отсрочки 
наказания  беременных  женщин  начали  применять  сравнительно  недавно. 
П.Е.  Маковецкий  отмечал,  что  по  обычному  праву  казахов  преступления 
совершались умышленно, неосторожно и случайно. Казахское право не знало 
двойного  и  тройного  наказания.  Повторное,  рецидивное  преступление  на 
усиление  наказания  и  ответственности  не  влияло.  Ответственность  и 
наказание  уменьшались  при  совершении  случайных  преступлений  пьяным 
лицом, несовершеннолетним. 
Поскольку  в  правовых  документах  Казахского  ханства  не  было 
определенности  в  отношении  невменяемых  субъектов  преступления,  среди 
исследователей  наблюдается  разброс  мнений:  от  непривлечения  невменяе-
мого  к  ответственности  до  привлечения  к  ответственности  со  смягчением 
наказания. Полагаем, что будущие исследователи определятся в этом вопросе 
более определенно.  
В  российских  первоисточниках  по  казахскому  обычному  праву, 
собранных  в  XIX  веке,  есть  не  совсем  одинаковые  мнения  о  минимальном 
возрасте преступника, с которого он мог быть привлечен к ответственности. 
В  частности,  в  них  говорится:  «К  наказанию  за  преступления  плетьми 
полагается  мужской  пол  с  13  лет,  а  женский  пол  с  9  лет  от  роду,  не 
достигших же тех лет наказывают розгами, но вообще с малолетних никаких 
исков не взыскивается».
26
 
В  других  российских  материалах  по  казахскому  обычному  праву,  в 
частности,  в  записях  д'Андре,  сделанных  им  в  1864  году,  есть  следующие 
строки: «При наказании лета подсудимого в соображение не принимаются». 
Автор  этого  утверждения  доказывает,  что  он  свои  данные  собирал  в  степи, 
непосредственно  разговаривая  со  знатоками  казахского  «адата»  —  биями  и 
аксакалами,  которые  подтвердили  высказанные  исследователю  сведения 
своими  подписями  и  родовыми  тамгами.  И  все  же  его  сведения  не  совсем 
точны. 
Интересные  сведения  по  вопросу  о  возрасте  лица,  совершившего 
преступление,  имеются  в  работах  П.Е.  Маковецкого.  Он  пишет,  что 
«уменьшается  ответственность,  если  преступление  совершено  малолетним. 
Относительно  детей  практикуется  испытание  умственных  способностей...».              
В  подтверждение  этого  он  приводит  следующий  факт:  «Какой-то  хан,  имя 
которого  не  сохранилось,  был  убит  братом.  Убийца  вступил  на  престол  и 
усыновил  сына  убитого.  Когда  он  однажды  играл  с  усыновленным 
племянником, то тот схватил нож и ранил своего приемного отца. Последний 
пожелал  предать  племянника  смерти  за  покушение  на  убийство,  но  по 
просьбе жены своей, матери ребенка, отказался от первого намерения и велел 
испытать  способность  малолетнего,  относится  ли  он  сознательно  к  своим 
действиям.  Воткнули  в  землю  нож  острием  вверх  и  предложили  сыну  хана 
пасть грудью на острие ножа. Мальчик исполнил предложение и бросился на 
нож, но так, что тяжестью тела нагнул нож в сторону и вышел из испытания 
невредимым,  за  исключением  незначительной  раны  на  боку.  Тогда  все 

 
132 
присутствующие  убедились,  что  он  действовал  сознательно,  и  сын  убитого 
хана был казнен за покушение на убийство своего дяди».
  
Мнение  д'Андре  и  приведенный  пример  нам  представляются  мало 
убедительными. Разумнее было бы допросить мальчика, его мать, других лиц 
и  выяснить,  чем  вызвано  покушение  на  убийство  приемного  отца.  Что 
касается  эксперимента  с  лезвием  ножа,  направленного  вверх,  здесь  мог 
сработать элементарный инстинкт самосохранения мальчика и не более того. 
Что  касается  утверждения  д'Андре  о  том,  что  «при  наказании  лета 
подсудимого  в  соображение  не  принимаются»,  то  оно  вступает  в 
противоречие  с  обычной  нормой  брачного  казахского  права  о  том,  что 
минимальный возраст брачующихся колеблется от 13 до 15 лет
47
. Примерно с 
этого  возраста  молодые  люди  могли  брать  на  себя  ответственность  за 
рождение и воспитание первого ребенка и в целом отвечать за свои поступки, 
в том числе уголовно наказуемые.  
Таким  образом,  в  тексте  «Жетi  Жаргы»,  равно,  как  и  в  других 
источниках  о  казахском  обычном  праве  затруднительно  найти  ответы  на 
вопросы,  которые  касаются  лица,  совершившего  преступное  деяние:  могло 
ли лицо отдавать полный отчет своим действиям в процессе совершения им 
преступления, несмотря на то, что он невменяем или находится в малолетнем 
возрасте. 
«Семь установлений» хана Тауке во всех своих положениях отражали 
требования  своего  времени,  были  связаны  с  важнейшими  проблемами 
казахского  общества,  приводили  поведение  и  права  членов  общества  в 
соответствие  с  условиями  жизни  непростого  времени.  Некоторые  русские 
исследователи (П.Е. Маковецкий, И.А. Козлов
48
, например) говорили о том, 
что  казахи  не  разграничивали  четко  гражданское  и  уголовное  право, 
«преступления,  по  существу  своему  уголовные,  как,  например,  кража, 
таковыми  у  них  не  считаются,  и  дела  по  кражам,  возникающие  всегда  по 
частному  иску  («такой-то  украл  лошадь  и  не  возвращает»),  прекращаются 
иногда  соглашением  или  примирением  тяжившихся  сторон.  Потерпевший 
всегда назывался истцом, а обидчик ответчиком».  
Исследовав 
материалы 
по 
казахскому 
обычному 
праву, 
Семипалатинский областной статистический комитет опубликовал их в 1886 
году,  из  которого  было  видно,  что  «киргизы  не  различают  деяний 
преступных,  безнравственных  и  противорелигиозных.  Все  эти  категории 
проступков  сливаются  у  них  в  одну  группу  вредных  деяний:  совершаемых 
человеком  по  злой  воле,  вследствие  подстрекательств  злого  духа,  шайтана, 
 
47
 Материалы для статистики Туркестанского края. Выпуск 4. – Санкт-Петербург. – 1876. 
– С. 155-162, 178-179. – В книге: Древний мир права казахов. Том 7. – С. 476. 
48
  См.  Козлов  И.А.  Обычное  право  киргизов  –  В  книге:  Материалы  по  казахскому 
обычному праву. - Алма-Ата. – 1948. - С. 225; Маковецкий П.Е. Материалы для изучения 
юридических  обычаев  киргизов.  –  Древний  мир  права  казахов.  Том  6.  –  Алматы:  Жеті 
жарғы, 2005. – С. 341. 

 
133 
который  безусыпно  старается  принести  человеку  какой-либо  вред,  то 
истребляя  скот,  то  причиняя  боли  и  огорчения,  то,  наконец,  направляя  его 
деятельность на худые  поступки».  Приводилось  мнение о  том,  что  человек, 
совершивший  то  или  иное  преступление  и  подлежащий  наказанию,  по 
казахскому  обычному  праву  принадлежал  к  конкретному  роду,  племени,  за 
которого сородичи могли отвечать в порядке коллективной ответственности.  
Мы  не  согласны  с  тем,  что  казахское  право  не  разграничивало 
уголовное право от гражданского.  Кроме того, мы  не согласны с тем, что в 
казахском  праве  не  существовало  индивидуализированного  наказания.  Суд 
биев  скрупулезно  разбирался  в  виновности  или  невиновности  конкретного 
лица,  обиняемого  в  совершении  того  или  иного  преступления.  Придя  к 
выводу  о  доказанности  вины  человека  в  совершенном  преступлении,  его 
могли приговорить к смертной казни через повешание. Это  – к тому, чтобы 
показать,  что  в  казахском  праве  существовало  вполне  индивидуализи-
рованное уголовное наказание. Участники судебного разбирательства могли 
заменить смертную казнь на уплату куна. Но и здесь род не обязан был брать 
на  себя  коллективную  ответственность.  Виновное  лицо  само  должно  было 
расплачиваться  за  кун.  Другое  дело,  исходя  из  конкретных  обстоятельств 
дела,  род  мог  оказать  ему  содействие  в  оплате  куна.  Эти  часто 
повторявшиеся 
действия 
могли 
постепенно 
восприниматься 
как 
коллективная  ответственность  рода  за  совершенное  членом  данного  рода 
преступление.  
Нам  представляется  спорным  вопрос  о  том,  что  казахское  право  не 
разграничивало уголовные преступления и гражданские правонарушения. То, 
что  уголовное  и  гражданское  дело  может  быть  начато  процессуально 
одинаково,  не  означает,  что  между  ними  нет  границ,  поскольку  это  всего 
лишь процедуры. То, что уголовные и гражданские дела могут завершаться 
примирением  сторон,  наложением  штрафов,  возмещением  ущерба,  не 
означает  их  слияния:  все  это  существовало  в  средние  века,  и  оно  же 
существует и сегодня. Тот же П.Е. Маковецкий, считавший, что в казахском 
праве нет разграничения уголовного и гражданского права, в своих же трудах 
доказывал,  что  казахское  право  отдельно  выделяет  преступления  против 
личности,  а  также  преступления  религиозные.  Другой  исследователь            
Я.  Гурлянд  утверждает,  что  в  степном  праве  воровство,  грабеж,  насилие  и 
прелюбодеяние  наказываются  смертной  казнью
49
.  С  материально-правовой 
точки  зрения  отграничение  уголовного  права  от  гражданского  –  налицо.          
В  казахском  обычном  и  применительном  праве  выделяют  субъект 
преступления  в  соответствии  с  возрастом,  субъективную  сторону 
преступления:  отдавал  ли  подсудимый  отчет  своим  действиям,  имел  ли 
 
49 
Гурлянд Я. Степное законодательство с древнейших времен по  XVII столетие. Том 20. 
Выпуск 4-5. – Казань. – 1904. – С.154-158; эта же работа опубликована в книге: Древний 
мир права казахов. Том 4. – Алматы: Жеті жарғы, 2005. - С. 257-258. 

 
134 
реальный  умысел  на  совершение  данного  преступления,  вменяем  ли  он, 
объект преступления и его объективную сторону. 
Суммируя наши рассуждения, мы можем дать следующее определение 
субъекту  преступления  в  анализируемый  средневековый  период.  Думается, 
субъектом  преступления  в  казахском  обычном  праве  можно  признать 
человека  не  явно  малолетнего  возраста,  неглубокого  психического 
расстройства, способного к совершению тех или иных действий.  
Казахское обычное право содержало в себе большое количество видов 
искупления  вины.  Мера  наказания  должна  была  соответствовать  степени 
вины  нарушителя  закона.  Самым  тяжелым  наказанием  за  воровство  была 
«айбана». Лицо, приговоренное к айбане, должно было вернуть похищенный 
скот и сверх того количества передать – «үш тоғыз», что в переводе означает 
«три  раза  по  девять»,  а  это  -  27  голов  скота.  Об  этом  говорилось  выше,  но 
здесь  мы  хотели  бы  оттенить  некоторые  детали.  «Девятки»  могли  быть 
различных  видов:  «қасқа  тоғыз»  означал  девять  голов  одного  вида  скота, 
«түйе бастатқан  тоғыз»  -  девять  голов разного  скота  во  главе  с  верблюдом, 
«ат бастатқан тоғыз» - счет девяти голов разного скота начинается с лошади, 
«ӛгіз  бастатқан  тоғыз»  -  с  быка,  и  «токал  тоғыз»:  сокращенное  -  девять.  В 
подтверждение  о  существовании  «айбаны»  можно  сослаться  на  русского 
исследователя  Н.  Рычкова,  который  в  1771  году  писал:  «Совокупность 
законоположений, направленных против воровства, носит у казахов название 
«айбана».  По  силе  этих  законов  задержанный  с  лошадью  или  с  овцою 
похититель,  приведенный  к  старшине  улуса,  повинен  уплатить  27  лошадей 
или овец». 
Кенесары-хан  был  против  барымты  (насильственный  угон  скота 
«обиженной»  стороной).  И  его  можно  понять,  ведь  барымта  становилась 
неуправляемой: она раздирала роды, часто повторяющиеся угоны и раздоры 
приводили  к  враждебным  отношениям.  Именно  поэтому  он  и  стремился 
ограничивать их применение.  
Все  преступные  деяния  в  форме  уголовных  проступков  и 
преступлений,  предусмотренные  уголовным  обычным  правом  ханства, 
можно  классифицировать  по  следующим  группам:  1)  преступные  деяния 
против  личности;  2)  имущественные  преступные  деяния;  3)  преступные 
деяния в сфере семейно-брачного права; 4) преступные деяния против суда и 
правосудия; 5) преступные деяния против религии. 
 
         6.  Нормы  процессуального  права,  гарантии  исполнения  наказания               
и возмещения ущерба 
 
В  Казахском ханстве  в  XV-XVIII  веках  судебную  власть  осуществлял 
суд  биев.  Нужно  иметь  в  виду,  что  любой  свободный  общинник,  кочевник 
имел юридическую и фактическую возможность осуществлять функции бия: 
для этого он должен был иметь знания о нормах обычного права, проявлять 
красноречие,  и  в  силу  этого  обладать  достаточным  авторитетом.  Следует 

 
135 
также отметить, что хану было предоставлена высшая судебная власть, когда 
он имел право пересматривать решения суда биев. 
Все дела, как уголовные, так и гражданские, имели исковый характер. 
Это означало: нет заявления, иска – нет дела, нет судебного разбирательства. 
Такой подход означал, что  можно начинать судебный процесс только в том 
случае, если кто-то из членов общины сообщал о своем нарушенном праве и 
о том, что он хотел бы восстановить это нарушенное право. Это касалось не 
только  гражданских,  но  и  уголовных  дел.  Нужно  заметить,  что  казахское 
обычное  право  дело  не  предусматривало  возбуждения  уголовного  дела  по 
наличию  факта  преступления.  Судебный  процесс  начинался  только  тогда, 
когда проявлялась инициатива потерпевшего. Суд, в соответствии с нормами 
казахского  обычного  права,  был  открытым,  гласным,  состязательным.  Вся 
история правосудия Казахского ханства свидетельствует, что в нем не было 
закрытых,  тайных,  инквизиторских  судов.  Не  было  также  судов,  где  бии 
готовы были вынести решение в пользу правителя того или иного уровня во 
что  бы  то  ни  стало.  Отсюда  следует  вывод,  что  правосудие  в  Казахском 
ханстве было более или менее справедливым. В значительной мере благодаря 
этому за практически все время  существования Казахского ханства не было 
революций  и  бунтов.  Иначе  говоря,  одним  из  факторов  относительного 
социального спокойствия казахского общества в ханстве было справедливое 
и честное правосудие. 
Доказательную  силу  в  суде  приобретали  показания  свидетелей,  их 
клятвы  на  священном  месте  —  на  кладбище  или  на  Коране,  а  также 
вещественные доказательства. 
Истец  в  гражданском  судопроизводстве  именовался  талапкер  или 
даулаушы,    ответчика  называли  жауапкер  или  жауап  бepyшi.  В  таком 
процессе, как правило, участвовали айгак, куә - свидетели со стороны истца и 
ответчика, а также жан берушi - присягатели. 
Биев выбирали по взаимному соглашению сторон (это похоже на выбор 
арбитров  перед  арбитражным  процессом  на  современном  этапе),  причем 
любому бию могли дать отвод, но такой отвод заинтересованные участники 
процесса  могли  дать  только  до  начала  процесса.  Интересным  было  начало 
процесса:  существовал  обряд,  согласно  которому  истец  и  ответчик  бросали 
перед  бием  (биями)  свои  плети  -  қамшы.  Это  означало,  что  обе  стороны 
вполне  согласны  с  образовавшимся  составом  суда  и  заранее  согласны  с 
любым решением суда, с любым его исходом. Плеть, как и ружье в первом 
акте, возникает неспроста. Если истец или ответчик попытается отвести бия 
(биев)  после  начала  процесса  или  начнет  препятствовать  правосудию,  он 
может испытать на себе удары собственной плети - қамшы. 
Обычным  ритуалом  было  то,  что  до  начала  процесса  бий  предлагал 
сторонам  примириться.  Если  стороны  оказывались  настроены  решительно 
друг  против  друга,  бий  начинал  слушанье  дела.  Судебный  процесс 
происходил,  как  правило,  при  большом  скоплении  народа,  причем 
собирались не только заинтересованные лица, но и все желающие. 

 
136 
Истец  излагал  суть  дела  в  устной  форме,  ответчику  предоставлялась 
возможность изложить свою версию событий, связанных с делом: он мог это 
сделать сам или попросить своих представителей об этом. Это было удобно, 
поскольку  в  роли  представителей  выступали  красноречивые  и  знающие 
нормы обычного права жители того же аула, рода. Бий был вправе вызывать 
свидетелей: их явку обеспечивали заинтересованные стороны. 
К  важнейшим  институтам  судебного  процесса  в  казахском  обычном 
праве относился институт присяги - жан беру. Обычно к присяге прибегали в 
том случае, если иными способами нельзя было  раскрыть истину, реальные 
обстоятельства  гражданского  или  уголовного  дела.  Небезынтересно  то,  что 
присяга  в  казахском  судопроизводстве  отличалась  от  присяги  в  западных 
странах.  Если  в  западных  государствах  свидетель  клянется  (как  бы 
присягает)  на  Библии,  что  он  будет  говорит  только  правду  и  ничего,  кроме 
правды,  то  свидетель  в  казахском  судопроизводстве,  когда  он  на  стороне 
истца,  то  его  присяга  носит  доказательственный  характер.  Здесь  присяги 
разных стран в значительной мере совпадали и совпадают. А вот свидетель 
со  стороны  ответчика  приносил  приягу,  которую  называли  очистительной. 
Это  означало,  что  присягатель  (им  был  обычно  известный,  уважаемый 
человек) должен был торжественно поклясться в том, что, по его убеждению, 
обвиняемый  невиновен.  Если  присягатель  испытывал  хотя  бы  малейшее 
сомнение,  то  он  отказывался  от  принесения  присяги.  Это  было  очень 
ответственное  мероприятие,  поскольку  если  впоследствии  обнаруживалась 
его  ошибка,  он  обретал  статус  лжесвидетеля.  В  этой  связи  он  нес 
ответственность, его объявляли вне закона, его имущество и скот могли быть 
отобраны  (говоря  современным  языком,  конфискованы).  Факт  отказа 
присягателя  от  принесения  очистительной  присяги  приводил  к  вынесению 
обвинительного приговора в отношении подсудимого. 
Приговор бий выносил устно, после его вынесения он проводил обряд, 
который  назывался  ала  жiп  кесу  -  разрезание  пестрой  веревки,  что 
демонстрировало  всем  участникам  судебного  процесса  окончательное 
завершение судебного разбирательства. Бий получал бийлік - вознаграждение 
виде 10 процентов от суммы заявленного иска, а также все штрафы, которые 
платили нарушители процессуальных норм во время судебного процесса. 
Решение  суда  биев  обычно  исполнял  ответчик.  Когда  не  удавалось 
выполнять решение или приговор, использовали такое средство как барымта 
- насильственный угона скота. Барымта могла рассматриваться с двух сторон. 
Если джигиты объединились и решили насильственно угнать часть скота из 
чужого  стада  –  налицо  преступление,  которое  называлось  хищением  и 
ограблением  чужого  имущества  со  всеми  вытекавшими  отсюда  уголовно-
правовыми  последствиями.  В  нашем  случае  барымта  имеет  второе, 
легитимное значение.  
Барымта  признавалась  законной  процессуальной  нормой  казахского 
права, если она удовлетворяла нижеследующим требованиям: 1) совершалась 
с  ведома  вынесшего  приговор  бия  и  правителя  общины  истца;  2)  истец 

 
137 
открыто заявлял стороне ответчика о своем намерении добиться исполнения 
приговора  применением  силы;  3)  стоимость  угнанного  скота  в  адекватной 
мере  соответствовала  сумме,  предъявленного  истцом  иска.  Если  взаимные 
угоны  скота  становились  многократными  и  невозможно  было  в  этой  связи 
определить правомерность барымты, суд биев предлагал сторонам прийти к 
салавату - к примирению сторон. 
Казахское  обычное  право  в  известной  мере  было  направлено  на 
«деиндивидуализацию,  обезличение,  коллективизацию,  «омассовление» 
человека, совершившего преступление, ибо такие институты обычного права, 
как  коллективная  ответственность,  и  такие  виды  наказания,  как  «кун» 
(выкуп)  и  «айып»  (штраф),  с  их  баснословными  размерами  не  всегда  были 
направлены на то, чтобы определить человека, совершившего преступление 
как  субъекта  преступления  в  его  современном  понимании  со  всеми 
вытекающими признаками (вменяемость, возраст)». 
У  проигравшей  в  суде  биев  стороны  имелось  право  на  обжалование 
решения  или  приговора  в  ханском  суде.  Но  проигравшая  сторона  должна 
была  представлять  хану  веские  доказательства  своей  правоты  и  быть 
уверенной  в  том,  что  хан  наверняка  пересмотрит  это  дело.  Если  же  хан 
подтверждал  решение  бия,  то  подавшая  жалобу  проигравшая  сторона 
обвинялась  в  попытке  опорочить  бия  и  подвергалась  телесным  наказаниям.     
В  том  случае,  когда  хан  сомневался  в  правильности  решения  или  в 
справедливости вынесенного бием приговора, то он предлагал пересмотреть 
дело. 
Жесткое  соблюдение  нормы  о  гласности  судебного  процесса, 
зависимость  авторитета  и  честности  бия  от  справедливости  вынесенных  им 
решений  и  приговоров  делали  невозможным  совершение  биями 
злоупотреблений. Именно поэтому бии стремились выносить такие решения 
и приговоры, которые максимально удовлетворяли бы обе стороны. 
Отсюда  следует,  что  суд  был  инструментом  поиска  истины  и 
справедливости,  средством  примирения  сторон  и  прекращения  конфликта. 
Удивительным было то, что звание бия не было наследственным, кандидаты 
в бии официально не избирались, а выдвигались в процессе практики разбора 
правонарушений  и  преступлений.  Только  справедливый  судья  мог 
претендовать  на  должность  бия  –  руководителя  рода,  общины.  Только  бий, 
фактически  обладающий  властью  и  авторитетом,  мог  не  только  принимать 
решения, но и обеспечить реальное исполнение судебных решений. Поэтому 
бий  сочетал  в  себе  функции  родоначальника,  судьи,  административной 
власти на местах. Бии были не вправе отказаться от конкретного судебного 
разбирательства, даже если одной из сторон были их родственники. 
Сроки  исковой  давности  казахское  обычное  право  точно  не 
регламентировало,  но  на  практике  суд  биев  за  давностью  мог  отказать  в 
рассмотрении  иска  и  попытаться  примирить  стороны.  Если  истец 
убедительно  доказывал,  что  срок  давности  был  пропущен  по  объективным 
причинам, суд мог приступить к рассмотрению иска. Хотя обеспечение явки 

 
138 
свидетелей  и  ответчика  ложилось  на  обе  стороны,  бий  мог  потребовать  и 
обеспечить явку уклоняющихся от явки в суд людей. 
Исполнение  решения  суда  биев  обычно  возлагали  на  ответчика;  если 
истец  отказывался  выполнять  приговор,  то  суд  разрешал  прибегать  к 
институту барымты, под которым понимался насильственный угон скота под 
обеспечение  этого  решения.  Казахское  право  различало  преступную  и 
легитимную барымту. Под преступной барымтой понимался насильственный 
угон  скота  в  форме  кражи  или  ограбления.  Барымта  могла  быть  признана 
законной  процессуальной  нормой.  При  всех  формах  и  видах  барымта  была 
насильственным действием, поэтому естественным было нанесение телесных 
повреждений  представителям  обеих  сторон:  к  сожалению,  бывали  и 
убийства.  Если  инициаторы  барымты  ранили  или  убили  кого-либо,  то  они 
несли  уголовную  ответственность,  если  же  погибали  или  получали  ранение 
инициаторы  барымты,  то  защищавшиеся  от  барымты  лица  ответственности 
не  несли.  В  случае  многократных  взаимных  угонов  скота  и  невозможности 
определения  правомерности  осуществляемой  барымты,  суд  биев  стремился 
примирить  стороны.  Такое  примирение  называлось  салаватом.  Хотя  царизм 
объявлял барымту преступлением, но ликвидирована она была только после 
Октябрьской революции 1917 года.  
Стороны  могли  примириться  на  любой  стадии  судебного 
разбирательства.  Если  сторона  не  являлась  на  судебный  процесс  после 
третьего  вызова,  то  она  считалась  проигравшей  дело.  Судьям 
предоставлялось право штрафовать стороны в случае нарушения ими правил 
судопроизводства.  Штрафные  денежные  средства  шли  в  пользу  судьи.  Суд 
биев в ханстве был основной судебной властью. Следует разграничивать бия-
родоначальника  и  бия-судью,  поскольку  они  не  всегда  могут  совпадать  в 
одном  человеке.  Не  всякий  бий-родоначальник  мог  одновременно  быть  и 
бием-судьей. Бий-судья должен был знать все тонкости казахского адата и в 
обязательном  порядке  зарекомендовать  себя  в  глазах  общины,  общества  в 
качестве  объективного  судьи.  Судопроизводство  основывалось  на  обычном 
праве (адате) и мусульманском праве (шариате).  
Особо  сложные  дела  рассматривались  на  съездах  биев.  В 
разбирательстве некоторых дел могли принимать участие султаны и хан. За 
рассмотрение  дел  бии,  хан  получали  соответствующее  вознаграждение, 
которые  называлось  –  бийлик  (для  бия),  ханлық  (для  хана),  а  также 
различного рода подарки.  
Если  ответчик  уклонялся  от  исполнения  решения  суда,  то  истец  был 
вправе  произвести  барымту  (насильственный  угон  скота).  Барымта 
допускалась  как  способ насильственного  исполнения  приговора  судей,  если 
ответчик  не  желал,  уклонялся  от  исполнения  своего  обязательства  по 
приговору  или  решению  суда.  Поэтому  барымту  не  всегда  следует  считать 
лишь примитивной кражей скота. У барамты (насильственный захват скота) 
есть  несколько  значений.  В  рамках  анализируемой  нами  темы  скажем,  что 
барымта  могла  рассматриваться  в  виде  правонарушения  как  посягательство 

 
139 
на  право  собственности  в  данном  случае,  скота.  Кроме  того,  барымта, 
превратилась в некую разновидность междоусобиц правителей родов, аулов, 
племен. 
В  официальной  переписке  казахи  и  русское  правительство  слово 
«барымта»  начали  употреблять  в  1740  году  в  значении  правонарушения. 
Поэтому  неудивительным  было  то,  что  хан  казахского  Младшего  жуза 
Абулхаир  дал  согласие  царским  властям  на  задержание  казахов, 
приезжавших в Оренбург, в «отомщение за грабежи и разбой». 
Барымтой  потерпевшие  вместе  со  своими  родственниками,  согласно 
решению  суда  биев,  пытались  силой  компенсировать  нанесенный  им 
соседним  родом  до  суда  ущерб.  Те  предпринимали  ответный  набег,  в  свою 
очередь,  эти  отвечали  новым  наездом.  И  так  до  бесконечности.  Широко 
использовавшаяся  султанами  и  родовой  знатью  барымта  усиливала 
межродовые  войны,  что  служило  тормозом  на  пути  создания 
централизованного  государства.  Служивший  в  Оренбургской  Пограничной 
Комиссии  в  1839  году  русский  писатель  В.И.  Даль  указывал  на  пагубность 
барымты  для  казахского  населения:  «Барымта  и  междоусобицы, 
поддерживаемые  еще  сверх  этого  султанами,  которые  в  мутной  воде  рыбу 
удят, расплодились и размножились до бесконечности. Барымта обратилась в 
какой-то  гибельный,  разорительный  промысел;  все  роды  и  племена 
перепутались  во  взаимных  счетах  и  начетах  и  пользуются  каждым  случаем 
для взаимного разорения и нападения». 
По  обычным  правовым  нормам  казахов,  участники  барымты  не 
воспринимались  как  воры.  Если  вора  общественность  презирала,  то  к 
барымтовщикам  она  относилась  с  достаточным  уважением,  поскольку 
участие  в  барымте  было  «честью»  для  казаха.  Эта  веками  освященная 
традиция использовалась султанами и биями для своего личного обогащения. 
Среди  казахов  об  участниках  барымты  говорили:  «Он  не  воровал,  а 
отбарымтовал». Под этими словами понималось, что он, как удалой джигит, 
использовал  как бы  «законное»  право  на  барымту.  Тем  более,  из  угнанного 
таким  способом  скота  сам  барымтовщик  оставлял  себе  незначительную 
часть,  остальной  скот  предавал  родственникам  и  правителям.  При  такой 
щедрости  участник  барымты  представал  как  кормилец,  как  герой:  в  этом 
корни доброжелательного отношения к барымте и ее реализаторам.  
«Жеті  Жарғы»  устанавливал  наказания  за  совершенные  преступления 
не  на  основе  принципа  «кровь  -  за  кровь,  увечье  –  за  увечье»,  а  на  основе 
принципа  справедливого  наказания»  и  «откупа».  Это  было  сделано  так, 
чтобы  остановить  цепь  кровавой  мести  между  казахскими  родами  и 
отделениями. 
Лишение  свободы  у  казахов,  как  мера  уголовного  наказания, 
отсутствовала, так как при кочевом образе жизни не строились ни дома, ни 
тюрьмы.  В  целом  в  этой  связи  можно  говорить  о  гуманности  казахского 
уголовного  права.  Смертная  казнь  применялась  только  в  крайних  случаях. 
Такими случаями считали изнасилование и кражу чужой жены. Специальных 

 
140 
органов  для  исполнения  приговора  не  было.  Это  право  по  исполнению 
передавали  истцу.  На  завершающей  стадии  функционирования  Казахского 
ханства в войсках хана Кенесары предательство каралось смертной казнью. 
Проигравшая  в  суде  сторона  могла  обжаловать  приговор  в  ханском 
суде.  Проигравшая  сторона  должна  была  выдвигать  весомые  аргументы, 
чтобы  можно  было  надеяться  на  положительный  пересмотр  дела.  Это  было 
особенно  важно,  поскольку  если  хан  подтверждал  решение  бия,  то 
жалобщика обвиняли в попытке опорочить судью и его подвергали телесным 
наказаниям. 
Султаны  телесным  наказаниям  не  подвергались,  они  не  подлежали 
суду биев, решение о наказании их мог вынести только хан или старший из 
султанов. 
Применялись  разные  виды  наказания,  к  примеру,  такие,  как: 
конфискация  имущества  того  человека,  который  принял  христианство; 
изгнание  беременной  женщины  за  убийство  мужа;  предание  публичному 
позору за оскорбление родителей. 
В 
казахском 
праве 
существовал 
принцип 
коллективной 
ответственности,  что  означало:  вместе  с  виновным  за  совершенное 
преступление могли нести ответственность и его родственники.  
В  современном  уголовном  законодательстве  чаще  действует  принцип 
поглощения:  при  совершении  ряда  однородных  преступлений  при 
суммировании их сроки могут выходить за пределы указанного в уголовном 
кодексе статьи срока; в этом случае судья назначает срок лишения свободы, 
не выходящий за пределы обозначенного срока. В некоторых других странах, 
например,  в  США,  действует  принцип  суммирования  совершенных 
преступлений:  именно  этим  объясняются  сроки  в  200-300  лет  лишения 
свободы.  Избегая  крайности  пенитенциарной  системы  США,  изучив  все 
плюсы и минусы принципа поглощения, целесообразно изучить возможность 
применения принипа суммирования в уголовном и уголовно-исполнительном 
праве  Республики  Казахстан.  Это  в  значительной  мере  противодействовало 
бы росту рецидивной (повторной) преступности. 
Было  еще  одно  наказание,  которое  называлось  наказание  бесчестьем, 
применялось  внутри  одного  рода.  Наиболее  тяжкой  мерой  наказания  при 
этом  было  изгнание  из  рода.  При  этом  преследовалась  цель  -  устыдить 
преступника прилюдно, при огромном стечении народа. 
В  XV-XVIII  веках  в  обычном  праве  Казахского  ханства 
предусматривались  жаза – наказания  следующих  видов: 1)  смертная  казнь; 
2) телесные и позорящие преступника наказания; 3) выплата куна (выкупа); 
4) уплата айыпа (штрафа); 5) выдача виновного лица стороне потерпевшего; 
6)  изгнание  из  общины.  Смертную  казнь  применяли  редко.  К  ней  обычно 
приговаривали  виновных  лиц  в  убийстве  и  изнасиловании  женщины.  В 
случае  согласия  потерпевшей  стороны  смертную  казнь  заменяли  куном. 
Телесные  наказания  применялись  за  преступные  деяния  против  религии 

 
141 
(богохульство,  нарушение  клятвы),  а  также  за  отдельные  преступные 
действия против личности.  
Кун, согласно праву Казахского ханства, был одним из основных видов 
наказания, который применялся в качестве компенсации в случае убийства и 
нанесения  лицу  тяжких  телесных  повреждений.  Кун  -  это  выкуп,  размер 
которого  зависел  от  социального  статуса  потерпевшей  стороны  и  тяжести 
преступления. Казахское обычное право за убийство рядового члена общины, 
рода предусматривало наказание в виде выплаты 1000 баранов, 200 лошадей 
или  100  верблюдов.  За  убийство  рядового  султана,  бия,  батыра  виновное 
лицо  обязано  выплатить  полуторный  или  двойной  кун.  Если  убит 
влиятельный султан-правитель, то назначали семикратный кун. В казахском 
праве  содержалась  интересная  норма:  «за  убийство  мужа  женой  куна  не 
полагается». Говоря другими словами, за это преступление нет наказания.  
За совершение воровства, грабежа, насилия, прелюбодеяния виновные 
лица  могли  быть  приговорены  к  смертной  казни.  Но  убийца  мог  избежать 
казни,  платя  кун.  По  правилам  «Жетi  Жаргы»  родственники  убитого  или 
изувеченного человека могли заменить наказание. Говоря иными словами, у 
совершившего  убийство  появлялся  шанс  откупиться  имуществом  и  тем 
самым  избежать  наказания  смертью.  Кун  (перс.  хун  –  кровь)  -  в  обычном 
праве  казахов  означал  плату  за  убийство  или  увечье,  которую  производил 
убийца и (или) его члены его рода роду убитого или потерпевшего человека. 
Мы  не  согласны  с  толкованием  некоторых  исследователей  по  поводу 
перевода куна с персидского языка.  
Мы  не  возражаем  против  содержания  и  перевода  самого  персидского 
слова «хун» («кровь»). Исходя из смысла этого слова, можно трактовать, что 
пролитая  «кровь»  одной  семьи  непременно  должна  быть  скомпенсирована 
пролитой  кровью  другой  семьи.  Само  это  слово  подталкивает  к 
осуществлению  принципа  талиона  «кровь  -  за  кровь».  Думается,  что  слово 
«құн» надо трактовать как «цена, ценность, стоимость», что означало бы, что 
убийца  готов  заплатить  большую  цену  за  убийство  родственникам  убитого 
им человека. Уплата куна упраздняла кровную месть.  
Если  тяжкие  телесные  повреждения повлекли  полную  нетрудоспособ-
ность,  то  виновное  лицо  наказывалось  полным  куном.  Повреждения  глаз  и 
языка  влекло  передачу  половины  куна,  при  повреждении  правой  руки  или 
ноги  –  пострадавшая  сторона  получала  по  решению  суда  четверть  куна,  а 
левой руки  или ноги  -  одну  восьмую  куна.  Половину  куна  могли  заплатить 
шестью  добротными  вещами  (алты  жақсы):  это  могли  быть  рабы,  оружие, 
охотничий беркут, ценная порода скота. Кун выплачивался, как правило, не 
только самим виновным, но всей его общиной. 
Ряд преступлений наказывался штрафами. Айып (штраф) назначали за 
совершение имущественных преступлений, а также некоторых преступлений 
против  личности.  Под  айыпом  понимали  штраф,  который  выплачивался 
тогызами  –  9-ю  головами  скота  или  9-ю  ценными  вещами.  Рассмотрим 
предусмотренные  в  казахском  праве  виды  штрафов.  Скот  можно  было 

 
142 
заменять  равноценными  вещами,  а  также  рабами.  Обычно  за  кражу  скота 
наказывали выплатой айыпа в три тогыза сверх возврата украденного или его 
стоимости,  а  сумма  штрафа  могла  уменьшаться  или  увеличиваться  в 
зависимости от степени тяжести преступления. 
Выдача  виновного  стороне  потерпевшего  как  наказание  применяли  в 
том случае, когда родственники не желали за виновного выплачивать кун или 
айып.  В  таком  случае  переданный  пострадавшей  стороне  осужденный 
отрабатывал  стоимость  присужденного  штрафа  или  выкупа.  Кроме  того, 
потерпевшая  сторона  могла  наказать  по  своему  усмотрению  вплоть  до 
совершения смертной казни в отношении такого осужденного. 
Изгнание  из  общины  –  это  такой  вид  наказания,  при  осуществлении 
которого  производилась  конфискация  всего  имущества.  Это  наказание 
применялось  в  случае  принятия  кочевником  чужой  веры,  а  также  при 
совершении  преступником  рецидивных  преступлений  противоправного 
поведения.  В  случае  вынесения  такого  наказания  виновному  лицу  отрезали 
полы одежды; изгоняя из общины, его объявляли вне закона. Это означало, 
что  против  него  могли  быть  предприняты  любые  действия,  вплоть  до 
убийства:  такие  действия  не  расценивались  как  преступные  и  по  закону  не 
преследовались. 
Как видим, обычное уголовное право казахов предусматривало в виде 
основных  наказаний  имущественные  компенсации  как  за  преступления 
против  человеческой  личности,  так  и  за  имущественные  правонарушения  и 
преступления. 
Материальную сторону приговора суда обычно приводил в исполнение 
практически  весь  род,  из  которого  происходил  виновный.  За  кражу  скота 
виновного наказывали плетьми.  
Айып  (штраф)  назначали  за  совершение  в  основном  имущественных 
преступлений  и  преступлений  против  личности.  Айып  определяется  как 
штраф,  который  выплачивался  виновным  лицом  в  объеме  тогыза  -  девяти 
единиц  скота.  Попробуем  разобраться  в  видах  штрафов.  Бас-тогыз  означал 
уплату штрафа в виде одного верблюда и восьми голов скота других видов. 
При  уплате  штрафа  орта  тогыз  стоимость  начиналась  с  лошади.  При 
присуждении  штрафа  аяк  тогыз  виновный  знал,  что  он  должен  передать 
пострадавшей  стороне  быка  и  8  единиц  других  видов  скота.  Штраф  токал 
тогыз включал в себя только баранов в количестве 9 единиц. Айып ат-шапан 
был относительно шадящим штрафом,  поскольку  он  включал  в  себя  только 
одну лошадь и один дорогой халат. Оскорбление султана или ходжи словами 
стоило  виновнику  9  голов  баранов,  рукоприкладство  по  отношению  к  этой 
элите – 27 баранов. 
Арабский  путешественник  Ибн-Батут  из  Марокко,  посетив  Дешт-и 
Кыпчак  в  XIV  веке,  поделился  следующими  впечатлениями:  «Там  скот  не 
пасут,  сторожа  нет,  это  потому,  что  суды  их  строги  в  воровстве.  Их  суд 
таков:  у  кого  найдется  уворованная  лошадь,  того  заставляют  вернуть  ее 
своему хозяину и еще сверх этой лошади девятикратную ее стоимость. Если 

 
143 
он не может это уплатить, то забирают его детей, если у него детей нет, то 
его самого режут, как барана».  
В  праве  Казахского  ханства  применялись  и  другие  наказания: 
конфискация  имущества  -  за  принятие  христианской  веры;  изгнание  -  за 
совершение  убийства  мужа  беременной  женщиной;  предание  публичному 
позору - за оскорбление взрослыми детьми своих родителей.  
В  законах  Тауке-хана  предусматривалась  возможность  замены 
принципа талиона (кровь - за кровь, увечье - за увечье) выкупом (куном). От 
некоторых древних обычаев в виде барымты (взаимного угона скота) казахи 
не отказывались вплоть до конца XIX века. Поэтому законодатели вменили в 
обязанность биям родов и племен отслеживать, чтобы количество угнанного 
скота  не  выходило  за  рамки  возмещаемого  таким  способом  ущерба.  Кроме 
того,  нужно  сказать,  что  значение  законов  хана  Тауке  заключалось  еще  и  в 
том,  что  в  них  получили  закрепление  совершенно  новые  правовые  нормы. 
Они имели отношение к процессуальным нормам организации деятельности 
суда: в частности, в них были сформулированы полномочия суда и право на 
отвод  судей,  введены  нормы  о  штрафах  за  совершение  различных 
правонарушений  гражданско-правового  характера,  предусмотрены  нормы  о 
наказаниях за совершение преступлений и проступков уголовного характера. 
 
Источники и литература 
Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей. Часть 3. – 
Алматы. - 1996. - С. 371. 
Дулатбеков Н.О. Қазақтың әдет-ғұрып заңдары. - Астана: Әділет, 2006. – 236 б. 
Дюков  Л.В.,  Таукелев  А.Н.,  Сапаргалиев  Г.С.,  Жиренчин  К.А.  История  государства  и 
права Казахской ССР ( часть 1). Под ред. Сартаева С.С. - Алма-Ата: Мектеп, 1982. – 184 с. 
Прошлое  Казахстана  в  источниках  и  материалах.  Под  ред.  С.Д.  Асфендиярова  и                
П.А. Кунте. – Алматы. - 1997. - С. 234. 
Культелеев Т. М. Уголовное обычное право казахов. - Алма-Ата. - 1955. - С. 72. 
Абайдельдинов  Е.  М.  Политико-правовая  история  Республики  Казахстан:  Учебник. 
Часть 1. - Алматы: Данекер, 1999. – 294 стр. 
Узбекулы С. Хан Тауке и правовой памятник «Жетi Жаргы». – Алматы. - 1998. - С. 30. 
Гродеков Н. И. Киргизы и кара-киргизы Сырдарьинской области. – Ташкент. - 1889. - 
С. 199. 
Материалы по казахскому обычному праву. - Алматы. - 1998. - С. 304. 
Сартаев С., Созакбаев С.  Материалы по истории государства и права Казахстана.  – 
Алматы. - 1994. - С. 273. 
Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Общая часть. Т. 1. Москва. - 1994. - С. 143.  
«Қазақтың ата заңдары». «Древний мир права казахов». Т. 2. - Алматы. - 2003. - С. 43. 
Фукс  С.Л.  Обычное  право  казахов  в  XVIII  -  первой  половине  XIX  вв.  -  Алма-Ата.  - 
1981. – 222 с. 
 
 
 

 
144 

жүктеу/скачать 1,59 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: