Крестный отец

она. Голос ее подрагивал.
— Ладно, ладно, малышка, уже перестал, — ответил он и, пристроив
голову поудобнее на мягком бедре Люси, закрыл глаза. Сквозь дремоту он
ясно ощущал тепло ее тела, ток крови, пульсирующей под нежной кожей.
Она положила руку ему на затылок и стала перебирать пальцами пряди
светлых волос. Неожиданно, так, что она испугалась, Юлиус поймал ее
руку за запястье. Пульс под его профессиональными пальцами колотился
бешено. Что-то не так с этой малышкой. Только что? Ну, ничего, сегодня
вечером он займется ею всерьез. Решив это для себя, доктор Сегал и
вправду задремал на теплом песке.
Люси молча сидела рядом, наблюдая за отдыхающей на курорте
публикой. Она сама не понимала, почему так изменилась за последние два
года. Ни разу не пожалела она о том сумасбродстве, на которое согласилась
в день свадьбы Конни Корлеоне. Ведь блаженство, которое подарил ей
тогда Санни, не могло сравниться ни с одним другим впечатлением в ее
недолгой жизни. Сколько раз с тех пор она пыталась мысленно
восстановить упоение тех минут.
И сколько раз они повторялись, пока Санни был жив и любил ее!
Он посещал ее часто, как правило, раз в неделю, иногда два-три раза.
И все время, пока она ждала его, ее тело помнило ласки Санни. Их тяга
друг к другу была самой что ни на есть земной, без флера поэзии или
интеллектуальных духовных изощрений. Нормальная плотская любовь,
грубоватая, но жизнеутверждающая.
Когда Санни звонил ей, сообщая о своем приходе, она первым делом
проверяла, довольно ли в доме еды и питья. Обычно они ужинали и
завтракали вместе, он оставался у нее на всю ночь. У него имелся ключ от
входной двери, и услышав, как он поворачивается в замке, она выбегала
навстречу и немедленно бросалась в его пламенные объятия. Еще целуясь в
прихожей, они так яростно прижимались друг к другу, что одежды слетали
с тел, как листья. Он подхватывал ее на руки, она обвивалась вокруг, как
лоза. Порой они не могли удержать чувств и сливались прямо в прихожей
ее квартиры, не успевая добраться до спальни. Потом он все-таки уносил ее
в постель, и там они опять любили друг друга.
Они проводили вместе по шестнадцать часов кряду, порой без нитки
одежды на теле, нагие и прекрасные, как Адам и Ева в райском саду. Она
готовила ему гигантские порции пищи. Иногда телефонный разговор
прерывал ненадолго их ласки, но о чем он разговаривал, Люси не слушала.
Ее не интересовали ни его дела, ни его душа, только тело, которое она
могла без конца осыпать благодарными поцелуями. Когда он вставал с

постели, чтобы помыться и поесть, или принести выпивку, она тянулась
следом за ним, как подсолнух за солнцем, торопясь дотронуться, пока он не
отошел слишком далеко. Санни весь был словно создан ей на радость,
специально сотворен для нее Создателем. Экстаз, который он дарил ей, был
не сравним ни с чем на свете.
Сначала она стеснялась своих порывов, но потом заметила, что ее
страстность не тяготит Санни, а напротив, радует его, даже льстит его
мужскому самолюбию. Она полностью покорялась его желаниям, зная, что
ничего плохого он не может причинить ей. В их связи таилась животная
первобытность, но такая же невинность и чистота. Будто и впрямь они оба
были созданы друг для друга на шестой день творения.
Только когда Люси узнала о покушении на дона Корлеоне, она вдруг
осознала, что и ее возлюбленному, значит, угрожает опасность. Сидя одна в
своей квартире, она не плакала, а выла от ужаса, как раненая волчица. Три
недели, в течение которых Санни вынужден был затаиться в Лонг-Бич,
Люси провела исключительно на таблетках и на спиртном, глуша муки
дурных предчувствий. Боль и тоска ощущалась ею почти физически, ее
тело ломало и сворачивало. Но он появился вновь, она смогла дотронуться
до него, прижаться, почувствовать каждой мышцей, каждой клеточкой.
Могла держаться за него, не отпуская ни на минуту, пока не настал миг
расставания. С тех пор он опять регулярно приходил к ней каждую неделю.
Ночь накануне убийства стала последней ночью их счастья.
Люси узнала о его смерти из газет, и в тот же вечер наглоталась
снотворного в немыслимых дозах. Но таблетки почему-то не убили ее, а
одурманили. Сознание отключилось, зато включился инстинкт сохранения
жизни. Отравленная, ничего не видя вокруг, она выбралась из квартиры и
свалилась прямо в подъезде лифта. Там, на лестничной площадке, ее и
обнаружили и отправили в больницу. Занятые гибелью Санни, газеты
уделили ее попытке самоубийства лишь несколько строк — их связь
оставалась секретом для окружающих.
В больнице Люси навестил сам Том Хейген. Он постарался утешить
ее, пообещал работу в Лас-Вегасе под началом Фредди, брата Санни. Он же
позаботился о ее переезде, когда она смогла встать на ноги. Том спросил, не
беременна ли она и не было ли какой-нибудь особой причины травиться
таблетками. Она отрицательно покачала головой. А не собирался ли Санни
приехать к ней в ту роковую ночь? Не звонил ли заранее?
— Нет, — ответила Люси. — Санни не звонил и не приезжал. — Она
не удержалась и сказала Хейгену ту правду, которая камнем давила ей
грудь: — Он — единственный на свете мужчина, которого я любила и буду

любить когда-нибудь.
По лицу Тома скользнула легкая улыбка.
— А что тут особенного? — взвилась Люси. — Разве ты можешь
сомневаться в том, что Санни достоин любви? Ты, которого он подобрал на
помойке, сделал своим братом?
— Тогда он был совсем другим, — задумчиво сказал Том. — Он очень
вырос с тех пор и стал совсем другим человеком. Скорее жестким, чем
добрым и внушающим любовь.
— Только не со мной, — отвергла Люси Манчини. — Может, с кем
другим он и был жестким, я не знаю. Со мной он был лучше всех.
У нее не хватило сил объяснить Тому, как нежно относился к ней
Санни. Он никогда не сердился, не раздражался, не повышал голоса в ее
присутствии.
Том Хейген снял для Люси квартиру в Лас-Вегасе и помог во всех
вопросах. Он сам проводил ее в аэропорт и по дороге заставил пообещать,
что она будет звонить ему, если почувствует себя одинокой или если что-то
пойдет не так. Достаточно телефонного звонка, чтобы он немедленно
сделал для нее все, что возможно.
Уже стоя у трапа в самолет, Люси не удержалась и спросила:
— Отец Санни знает, что ты опекаешь меня?
Хейген улыбнулся:
— Я действую по собственной инициативе, но наши желания
совпадают. Дон слишком ярый приверженец старых взглядов, чтобы мог
позволить себе проявить участие в чем-то, нарушающем законные
интересы вдовы его сына. Но он знает, как ты молода и как относился к
тебе Санни, и считает, что сын понимал, что делал. А когда ты наглоталась
таблеток, это потрясло всех.
Он не стал объяснять Люси, что для дона Корлеоне сама идея
самоубийства, совершенного из-за любви, кажется противоестественной.
Теперь, больше года спустя, здесь, в Лас-Вегасе, Люси, наконец,
почувствовала, что время залечивает ее рану. Ей хороню и спокойно
жилось. С удивлением она подумала однажды, что почти счастлива.
Случалось, ей ночами снился Санни и она ощущала его ласку совсем как
наяву и, просыпаясь перед рассветом, старалась продлить это ощущение
сама, пока с облегчением не засыпала вновь. После Санни она не
подпускала больше мужчин к себе близко, но жизнь на курорте действовала
успокаивающе: купалась в прохладной воде бассейна, лежала на солнечном
пляже, каталась на лодке по озеру Мид или просто выезжала на автомобиле
и колесила одна по пустынным окрестностям.

Она исхудала, стала стройнее, правда, утратила облик цветущей
итальянской девушки. Теперь Люси куда больше походила на типичную
американку, каких немало работало в здешних отелях.
По работе ей никак не приходилось соприкасаться с Фредо Корлеоне,
но иногда, встретившись случайно, он останавливался поболтать с нею. Ее
удивило, что он тоже резко переменился после покушения на дона. В Лас-
Вегасе Фредо обрел себя: стал дамским угодником, прекрасно одевался и
вообще полностью подходил для роли распорядителя казино и богатого
курорта.
Лето в Лас-Вегасе выдалось жарким и длинным. Фредо тоже загорел и
похудел, а костюм, сшитый умелым голливудским портным, придавал ему
вид изысканный, но несколько манекенный.
Том Хейген навестил здесь Люди примерно через полгода после того,
как она обосновалась в Лас-Вегасе. Каждый месяц она получала чек на
шестьсот долларов сверх положенного жалования, Хейген объяснил ей, что
получение этих денег надо соответствующим образом оформить — для
отчета перед налоговой инспекцией. Надо, чтобы она подписала
доверенность на его имя. Ей было все равно, что подписывать. Том сказал
еще, что на ее имя они купили часть акций местного отеля. Это связано с
некоторыми формальностями, но все будет сделано так, чтобы как можно
меньше затруднять Люси. Однако обсуждать подобные дела с
посторонними не стоит, ни к чему вовсе. Если возникнут вопросы у
официальных лиц, у тех же налоговых инспекторов, например, пусть она
адресует всех к своему адвокату, то есть к Тому, и ее оставят в покое. Люси
была согласна на все.
Она прекрасно осознавала, впрочем, что Корлеоне используют ее как
подставную фигуру, но какое это имело значение? Ей совсем не составляло
труда идти навстречу их пожеланиям. Услуга невелика. Однако, когда
Хейген дружески попросил ее присматриваться к тому, что происходит в
отеле, а особенно держать в поле зрения Фредди и здешнего босса, Люси
удивленно воскликнула:
— Помилуй, Том, что это значит? Я должна шпионить за Фредо? Не
станешь же ты требовать от меня подобного?
Хейген улыбнулся открыто:
— Что ты, Люси! Какой тут шпионаж? Отец все время не спокоен из-
за Фредо. Он свел здесь компанию с Моу Грином, а это не та фигура, на
которую можно положиться. Не хотелось бы допустить, чтобы с Фредо
стряслась беда.
Он не стал объяснять ей, что дон финансировал развитие местного

курорта не только для того, чтобы дать надежное прибежище среднему
сыну. У Вито Корлеоне имелись свои, далеко идущие намерения в
отношении курортной зоны Лас-Вегаса. Он искал новые пространства для
расширения семейной империи.
Новый врач Юлиус Сегал появился в отеле вскоре после отъезда Тома
Хейгена. Высокий и худощавый, он подкупал обаянием, но для врача
казался чересчур молодым, даже с точки зрения Люси Манчини.
Они познакомились, потому что у Люси появилась странная опухоль
на руке чуть повыше запястья. Несколько дней она переживала по этому
поводу, а потом решилась показаться врачу. Медицинский кабинет
размещался в одном из крыльев здания отеля.
В приемной сидели две красотки из кордебалета, оживленно
болтавшие о своих интимных делах, легкомысленные блондиночки,
симпатичные, как куколки. Люси всегда относилась с тихой завистью к
такому типу женской красоты.
Когда доктор Юлиус Сегал приоткрыл дверь, приглашая войти одну из
куколок, Люси впервые увидела его и сразу засомневалась, стоит ли
оставаться здесь дольше. Доктор не внушал доверия, слишком он выглядел
несерьезным в мягких светлых брюках и спортивной рубашке с открытым
воротом. Вероятно, если бы она пришла за консультацией по какому-то
более серьезному или личному вопросу, то тут же и ушла бы. Воспитанная
в старых правилах, Люси в глубине души всегда оставалась несколько
консервативной, считая, что медицина предполагает основательность и
солидность.
В новом докторе только и было солидного, что очки в толстой роговой
оправе. Но и то, как спокойно он держался с пациентами, тоже несколько
сглаживало первое впечатление. Поэтому, когда она, наконец, попала в его
кабинет, недоверие почти сразу улетучилось. В его манере вести себя было
нечто располагающее, говорил он мало, и хотя не спешил, чувствовалось,
что зря тратить время не в его привычках.
Осмотрев опухоль, доктор сообщил, что это обычный жировик,
который ничего общего со злокачественной опухолью не имеет и вообще не
стоит того, чтобы из-за него беспокоиться. Потом взял со стола тяжелую
медицинскую энциклопедию и сказал: «Протяните-ка руку вперед!»
Она повиновалась не без внутреннего колебания. Тогда он впервые
улыбнулся ей:
— Я намерен сам себя лишить гонорара за хирургическое
вмешательство. То есть я готов прооперировать вас, но, во-первых, это
будет стоить денег, а во-вторых, вам придется ходить довольно долго с

забинтованной рукой. Лучше я ударю сейчас по вашему жировику вот этой
книгой. Надеюсь, опухоль напугается удара и пройдет сама собой. Не
возражаете?
Она тоже улыбнулась в ответ. Непонятно почему, но она прониклась
доверием к этому молодому и несолидному врачу.
— Валяйте, — кивнула она и немедленно вскрикнула от боли, потому
что он очень сильно стукнул ее книгой по руке. Действительно, опухоль
пропала прямо на глазах.
— Неужели очень больно было? — спросил он ее, усаживаясь за стол,
чтобы сделать запись в истории болезни.
— Да не очень, — призналась она, глядя, как он пишет, не поднимая
глаз. — И это все? Я могу идти?
Он кивнул, по-прежнему не глядя на нее. Ей ничего другого не
оставалось, как поблагодарить и уйти вон.
Через неделю они случайно столкнулись в служебном баре у стойки —
он сидел рядом.
— Ну, как рука? — спросил он.
Люси радостно улыбнулась ему:
— Прекрасно. Вы применяете недозволенные приемы, но результат
исключительный. Наверное, вы талантливый врач.
Он засмеялся:
— Вы даже не представляете себе, как часто я пользуюсь этими
самыми приемами, которые недозволенные. Правда, я не думал, что вы
богаты, иначе все-таки содрал бы гонорар. Только что прочитал в газете
«Сан», что вы, оказывается, обладательница целого пакета акций в нашем
отеле, причем из числа самых крупных. Надо было постараться извлечь
состояние из вашего жировика.
Люси замяла эту тему, вспомнив предупреждение Тома Хейгена, что
желательно помалкивать. Доктор понимающе хмыкнул:
— Да не волнуйтесь, я и так знаю, что почем. Вас просто используют
как подставное лицо. Лас-Вегас буквально кишит подставными лицами. Но
ваше мне симпатично. Не хотите ли сходить со мною вечером в казино?
Посмотрим представление, я угощу вас и даже куплю фишек, если вы
любите рулетку. Годится?
Она задумалась: его тон был очень настойчивым, С минуту
поколебавшись, Люси решила:
— Так и быть, угощайте вином и ужином. А фишки я куплю сама. Но
боюсь, я не оправдаю ваших надежд. Со мной все сложно.
— Поэтому я вас и приглашаю, — ответил довольный доктор. — Я

заранее прописал себе сегодня легкий ужин и спокойный сон.
— Неужели это написано на мне? — невесело усмехнулась Люси.
Они замечательно провели вечер. Юлиус оказался остроумным
собеседником и очень развлек ее за ужином, характеризуя с точки зрения
анатомии 
различные 
типы 
женских 
бюстов 
и 
бедер, 
которые
демонстрировали перед ними полуобнаженные красотки в варьете. После
ужина они действительно сыграли в рулетку на одном из столов и даже
умудрились выиграть сто долларов. Потом они прокатились на машине до
озера, полюбовались луной и Юлиус попытался овладеть ею в машине.
Она решительно отказалась и, убедившись, что это не притворство, Юлиус
спокойно отнесся к поражению. Он умел относиться ко всему с мягким
юмором.
— Я ведь предупреждала, — сказала Люси укоряюще и в то же время
виновато.
— Но я не мог не сделать попытки, чтобы не обидеть вас, — галантно
ответил он.
И она искренне рассмеялась, потому что так оно и было.
Еще несколько месяцев они шли на сближение, чисто дружеское, безо
всяких романов. На интимные отношения Люси не соглашалась. Она
понимала, что удивляет доктора своей неуступчивостью, но он не злился и
не оскорблялся, как поступил бы любой другой мужчина на его месте. Ее
привязанность становилась крепче день ото дня. Постепенно она ближе
узнала его характер, в котором за внешним приличием и сдержанностью
человека в белом халате таилась склонность к авантюрам и даже некоторая
бесшабашность. Он рассказал ей, как участвовал в автомобильных гонках.
Или забирался во время отпуска в самые глухие мексиканские дебри, по-
настоящему дикие, где жизнь человека стоила меньше, чем пара новых
ботинок, а люди оставались в том же первобытном состоянии, что и тысячу
лет назад.
Совершенно случайно ей стало известно, что по специальности Юлиус
— хирург и раньше практиковал в одной из известнейших нью-йоркских
клиник. Люси очень удивилась: как же он мог согласиться на бездельное
место курортного врача, имея такую высокую квалификацию. Она
решилась заговорить с ним об этом, но он отшутился:
— Я открою тебе свою мрачную тайну лишь тогда, когда узнаю твою.
В ответ на эту шутку Люси вспыхнула всерьез и сменила тему
разговора. Юлиус тоже не настаивал на продолжении. Их дружба крепла, и
только после Люси поняла, как уже тогда дорожила ею, — куда сильнее,
чем казалось.

Теперь, на теплом пляжном песке, перебирая пальцами светлые пряди
Юлиуса, голова которого покоилась на ее бедре, Люси почувствовала
прилив нежности, какого давно не испытывала. Осторожно, чтобы не
разбудить, она стала касаться пальцами его крепкой шеи. Он делал вид, что
спит и не чувствует ее прикосновений, но потом внезапно оторвал голову
от ее бедра, резко поднялся и, ни слова не говоря, подал ей руку, чтобы
помочь встать с песка. Она послушно встала.
Все так же молча он повел ее за собой через газон по асфальтовой
дорожке. Так они пришли в коттедж, где он поселился, и уже в квартире
Юлиус внимательно посмотрел на нее и объявил, что им обоим необходимо
выпить. После солнечной неги и ее собственных томительных мечтаний
виски показалось Люси чрезмерно крепким. У нее закружилась голова.
Юлиус поддержал ее, и их загорелые тела, едва прикрытые купальными
костюмами, тесно сплелись. Люси неуверенно пробормотала:
— Не недо…
Но не слыша убежденности в ее голосе, Юлиус пропустил мимо ушей.
Осыпая ее жаркое тело поцелуями, он ловко избавил ее от последних
тряпочек и мгновенье спустя они оба уже лежали, обнявшись, в его
постели, полностью предоставленные друг другу. После долгого перерыва
уже одних прикосновений оказалось достаточно, чтобы Люси испытала
удовлетворение. Но чудо, которое дарил ей Санни, не могло повториться.
Юлиус, будучи опытным любовником, попробовал еще раз, крепко
прижимая к себе и целуя в губы. Повидимому, он и сам ожидал чего-то от
их близости.
Когда, наконец, он оставил ее, она тихо отодвинулась в дальний угол
постели и заплакала от стыда и обиды. Но слезы высохли, когда добрый и
насмешливый голос Юлиуса произнес:
— Ах ты маленькая глупая итальянская девочка. Вот почему ты
ускользала от меня так бесконечно долго! Кабы я знал, — он говорил это
так тепло и ласково, что Люси невольно повернулась к нему. Он снова
обнял ее. — Дурочка ты у меня непросвещенная, — приговаривал он очень
ласково, — ну прямо будто из средневековья, честное слово, — и под
ласковыми его руками Люси опять заплакала, но теперь уже с облегчением.
Юлиус достал сигарету, раскурил ее и воткнул ей в губы так, что она,
затянувшись, перестала лить слезы.
— А теперь послушай меня внимательно, — сказал он. — Все это
издержки воспитания. Если бы твои знания соответствовали культурному
уровню двадцатого века, проблемы просто не существовало бы. Попробуй
разобраться сейчас, в чем она заключается. Это не имеет ничего общего с

физическим уродством, которое медицина не в силах исправить. Ты
считаешь, что устроена ненормально, из-за чего ни один мужчина не может
удовлетворить тебя, а ты его. Но ты ошибаешься. Природа одарила тебя,
как женщину более щедро, чем других, и то, от чего ты страдаешь, хорошо
известно в медицине. Чаще всего такие явления наблюдаются после родов,
но могут быть и врожденными, от неправильного развития матки. Твоя
беда не более серьезна, чем родинка на подбородке или бородавка на руке.
Или оттопыренное ухо. Понимаешь? Достаточно очень несложной
операции, чтобы справиться с нею, хотя многие всю жизнь мучаются из-за
этого и даже кончают самоубийством. А виной всему — темнота и
невежество. Вот и ты воспринимаешь все не с позиции медицины, а с
позиции секса, что в корне неверно. Честно говоря, мне и в голову не
приходило, что ты, при твоем великолепном телосложении, можешь
комплексовать по подобной причине. Я считал, что у тебя какая-то чисто
психологическая травма, поскольку знал от тебя о Санни и вообще всю
историю твоей трагической любви. Ну ладно, дело гораздо проще, чем я
думал. А теперь быстренько прими душ и позволь мне осмотреть тебя как
следует. Тогда я окончательно поставлю диагноз.
Люси сходила в ванную, и Юлиус, несмотря на ее отчаянные
протесты, осмотрел ее тщательнейшим образом. У него на квартире имелся
полный набор инструментов. Приступив к работе, он сейчас же перестал
воспринимать 
Люси 
как 
любовницу, 
задумчиво 
хмурил 
брови,
рассматривал ее, будто муху под микроскопом. Люси почувствовала себя
униженной, но он, завершив осмотр, звонко чмокнул ее и сказал рассеянно:
— Впервые в жизни сегодня я работаю ради собственного
удовольствия.
Потом бережно прижал ее к себе, еще раз поцеловал и завершил:
— Все будет великолепно, хорошая моя. Тем более, что в результате я
сам удостоверюсь лично. Это станет событием в гинекологии, и я, пожалуй,
сочиню даже статью в научный журнал.
Его неизменная нежность и добрая усмешка в конце концов
сокрушили застенчивость и страх Люси, которые терзали ее поначалу.
Чтобы успокоить ее, Юлиус даже стащил с полки стоявшую на самом верху
толстую медицинскую книгу и стал показывать ей описания аналогичных
случаев в медицинской практике, подчеркивая, что хирургическое
вмешательство дает полное излечение. Люси с интересом рассматривала
иллюстрации и слушала его рассказы.
— А прежде всего — общее здоровье организма, — деловито объяснял
он ей. — Несвоевременно принятые меры могут привести к нарушению

ряда других функций. Стыд и срам, когда врачи из-за старомодной
щепетильности уклоняются от лечения подобных вещей, оставляя бедных
женщин наедине со своими невзгодами и неприятностями.
— Ох, довольно, Юлиус, — взмолилась наконец Люси. — Хватит об
этом. Давай сменим пластинку, прошу тебя.
Увлекшийся темой Юлиус сразу же почувствовал, как измучена Люси,
и понял, что она продолжает стесняться открывшейся ему тайны. С точки
зрения врача это было пределом глупости, но он уже слишком близко
принял ее в свое сердце, чтобы не огорчаться ее огорчениями и не
стараться избавлять ее от любых неприятностей, Он сказал:
— Ну, теперь, когда я заглянул в мрачные бездны твоих секретов, я
готов открыть тебе свои. Помнишь, ты спрашивала меня, что я делаю в
этом курортном городишке, будучи «одним из самых блестящих и молодых
хирургов Востока», — иронически процитировал он газетную публикацию
о себе самом. — А все дело в том, что я — специалист по абортам. Этой
практикой добывает себе пропитание добрая половина моих коллег, но я
имел неосторожность попасться с поличным. Могло кончиться совсем
худо, но выручил меня старый друг, доктор Кеннеди — мы когда-то с ним
вместе были интернами. Он вообще человек чрезвычайно порядочный и
честный. Насколько я понял, Том Хейген, которому доктор Кеннеди в чем-
то помог, не знаю уж, в чем, заверил его, что в любое время доктор может
рассчитывать на ответную услугу. Чтобы вытащить меня, доктор Кеннеди
обратился к Тому Хейгену. Все обошлось: обвинение с меня сняли, в покое
оставили. Но медицинская Ассоциация уже успела включить мое имя в
свой «черный список», так что я остался без работы. Поэтому Семья
Корлеоне приютила меня здесь. И надо сказать, я не зря ем свой кусок: эти
птички из варьете то и дело «залетают». Впрочем, делать им аборты совсем
нетрудно, если они приходят вовремя, не труднее, чем хозяйке вычистить
сковородку. Самый страшный производитель в Лас-Вегасе — Фредо
Корлеоне. С того времени, как я здесь, от него забеременели пятнадцать
девиц. У меня даже иногда появляется мыслишка побеседовать с ним по-
отечески на мужские темы. Тем более, что трижды он лечился от
венерических заболеваний, а раз обратился по поводу заражения
сифилисом.
Юлиус прервался. Он специально говорил с ней об этом так
откровенно, хотя не имел привычки распространяться о профессиональных
делах, чтобы Люси пришла к выводу: у других людей, у того же Фредо
Корлеоне, например, которого она хорошо знала и немного остерегалась,
бывают тайны куда более постыдные, чем ее.

— А с тобой все просто, — продолжал он, возвращаясь к волновавшей
их обоих проблеме. — Представь себе, что внутри есть кусочек резинки
или эластика, который растянут. Если отрезать часть, остальное сократится
и станет упругим и эластичным. Вот и все.
— Я подумаю, — сказала Люси, но в действительности она уже
полностью отдалась на волю Юлиусу, доверяя ему больше, чем себе самой.
Но задумавшись, вдруг спросила:
— Это будет дорого стоить?
Юлиус сдвинул брови:
— У меня здесь необходимых условий нет, да это и не моя специфика.
Но в Лос-Анджелесе живет один приятель, который очень котируется в
подобных делах, и операционная у него — в специализированной клинике.
По сути дела, он практикует на кинозвездах, когда они начинают тускнеть и
пытаются вернуть себе молодость, подтягивая кожу на лице или подрезают
мышцы на груди. Но для того, чтобы мужчины продолжали относиться по-
прежнему, внешних эффектов мало. Так что Фридрих Келнер
натренировался, можешь не сомневаться. А поскольку он мне тоже кое-чем
обязан, надеюсь, операция ничего не будет стоить, во всяком случае,
денежном исчислении. Я в свое время сделал для его девочек не один
бесплатный аборт. А знаешь, сколько голливудских красавиц прошли через
ту операцию, которая так пугает тебя?
— Это кто? — сразу же загорелись любопытством глаза у Люси. —
Скажи мне, Юлиус, ну пожалуйста.
Любопытство пересилило в ней мысль о том, что в глазах Юлиуса
интерес к голливудским сплетням может выглядеть примитивной женской
слабостью. Но Люси уже не опасалась, что он будет насмехаться над ее
слабостями.
— Скажу при условии, что ты поужинаешь со мной: и останешься
здесь на ночь, — ответил Юлиус. — Мы и так слишком много времени
потратили на разговоры, надо наверстывать упущенное.
Как он добр с нею! Люси тепло посмотрела на друга и сказала:
— Не считай, что ты теперь обязан быть со мной, раз уж из этого все
равно ничего не получается.
Юлиус расхохотался:
— Господи, ну в кого ты такая! Во-первых, это не единственная
радость на свете, а во-вторых, человечество изобрело еще массу способов
получать удовольствие и они известны еще со времен древних
цивилизаций. Неужели ты действительно не знала об этом?
— А, всякие извращения, — протянула она неодобрительно.

— «Извращения», — передразнил ее Юлиус, — то, чего нельзя знать
приличным девушкам и совершать настоящим мужчинам. Да я могу
познакомить тебя с одной благородной старой леди, которая была самой
очаровательной молодой леди в далекие дни освоения Дальнего Запада,
году этак в 1880-м. Она обожает вспоминать добрые старые времена и с
удовольствием поделится опытом, Мне, например, она рассказывала, что
самые мужественные и храбрые ковбои, гоняющие по прериям на своих
конях и палившие без промаха, очень любили заниматься с девушками тем,
что в обиходе называют «французской любовью» и про что ты,
невозможная дурочка, сказала «извращения». Причем тем самым ковбои
оберегали невинность своих подружек. Усекла? В медицине для этого
понятия существует специальный термин и ничего противоестественного в
таком способе общения нет. Неужто твой возлюбленный Санни никогда не
занимался с тобой этим?
И тут впервые за время их знакомства Люси по-настоящему удивила
его. Она обернулась к нему с загадочной полуулыбкой Джоконды на губах,
так что в ученом мозгу Юлиуса сейчас же мелькнула мысль, не кроется ли
именно здесь веками волнующая искусствоведов разгадка, и спокойно
сказала, нимало не смущаясь:
— С Санни я занималась всем на свете.
Никогда и никому она не решилась бы раньше. сказать такое.
Две недели спустя в операционной лос-анжелесской гинекологической
клиники Юлиус присутствовал на операции у своего друга, доктора
Фридриха Келнера. Перед тем, как Люси дали наркоз, Юлиус наклонился к
ее уху и шепнул:
— Я предупредил его, что ты моя девушка и что у меня самые
серьезные намерения. Так что он постарается, чтобы я остался доволен.
Исключительно мой любимый размер.
Но Люси уже уносилась волнами сна и поэтому не смогла улыбнуться
в ответ на его шутку. Правда, смысл дошел до ее сознания и помог
справиться со страхом перед операцией. Через минуту она спала.
А Юлиус напряженно следил за неторопливыми и уверенными руками
Келнера. Правда, случай был рядовой, безо всяких аномалий. Сегал сам
внимательнейшим образом изучил все рентгеновские снимки и анализы.
Все шло, как по маслу. Но хирургия всегда связана с определенным риском,
он понимал это лучше, чем кто бы то ни было.
Доктор Келнер справился с задачей безупречно. На операцию ушел час
ровно. Когда Люси увезли на каталке в палату, Юлиус задержался со
старым приятелем. Келнер находился в превосходном расположении духа

— верный признак успешной работы.
— Все без проблем, дорогой мой, — сказал он Юлиусу весело, — у
нее кругом чисто, ни эрозий, ни воспалений. Вообще прекрасное сложение,
такое редко встречается. Просто высший класс. Тебе можно позавидовать,
старина. Разумеется, придется подождать немного, но моей работой
останешься доволен, гарантирую.
Юлиус усмехнулся:
— Да я и так знаю, что Пигмалион в подметки тебе не годится. Тебе
просто нет равных.
Доктор Келнер удовлетворенно хмыкнул:
— Скажешь тоже. Вообще-то это не сложнее, чем твои аборты. Если
бы общество было способно ценить людей по уму и таланту, мы с тобой
могли бы заниматься куда более важной работой, чем эти детские игры.
Кстати, я подошлю к тебе одну девчушку на той неделе, не возражаешь?
Такая миленькая… Такие почему-то чаще попадают в неприятности. Будем
в расчете за сегодняшнее таким образом.
Юлиус протянул ему руку:
— Премного благодарен, док! Присылай свою девчушку. И сам
приезжай как-нибудь. Я позабочусь, чтобы для тебя специально
приготовили самую счастливую игру.
Келнер отрешенно покачал головой:
— У меня тут своя рулетка, что ни день. Такая идет игра, что даже
крапленые карты не помогут. В моей-то работе на карту ставится чья-то
жизнь. Ох, Юлиус, зря ты там размениваешься по мелочам. Смотри, еще
пару лет — и о настоящей хирургии придется забыть. Кто не оперирует, тот
дисквалифицируется в два счета, — он огорченно отвернулся от друга.
Юлиус принял упрек близко к сердцу, понимая, что это не упрек даже,
а дружеское предупреждение. Но что поделаешь?
Люси можно было увезти только через полсуток, не раньше. Чтобы
скоротать время и заглушить поднявшуюся в душе тоску по настоящему
делу, доктор Сегал выбрался из больницы, добрел до ближайшей
забегаловки и там напился до чертиков. Ему полегчало от этого. И еще от
мысли, что операция Люси прошла в лучшем виде.
Утром, явившись к ней в палату, Юлиус, к своему удивлению,
обнаружил у постели Люси двух незнакомых мужчин. Палата утопала в
цветах, а сама Люси сияла, как майская роза. Она полулежала на
приподнятых подушках и весело болтала с посетителями. Вообще-то
гостям было неоткуда взяться, ведь Юлиус знал, что с родными Люси
давно порвала. Она даже попросила сообщить им только в самом крайнем

случае, если случится непоправимое.
Правда, о том, что Люси ляжет в больницу, знал Фредди Корлеоне. И
она, и доктор Сегал вынуждены были обратиться к нему, чтобы оформить
короткий отпуск. Он принял их любезно, обещал Люси получить всю ее
почту и заверил, что отель оплатит счет за операцию, если он поступит. Так
кто же эти двое? Пока Люси представляла гостям доктора Юлиуса Сегала,
одного из двоих он опознал: знаменитый Джонни Фонтейн, звезда кино и
эстрады. Вторым был крепкий итальянский парень по имени Нино
Валенти.
Оба посетителя почтительно пожали руку доктору и немедленно
забыли об его присутствии, Они хихикали с Люси, припоминая общих
друзей юности на нью-йоркских задворках, где вместе росли когда-то,
называли имена незнакомых Юлиусу людей и события, о которых он не
имел представления. Постояв какое-то время рядом, Юлиус сказал Люси:
— Я зайду попозже. Повидаюсь пока с доктором Келнером.
Джонни Фонтейн сейчас же переключил на доктора все свое
фантастическое обаяние:
— Не уходите, док. Еще минута — и мы прощаемся. Оставляем Люси
на ваше попечение, лечите ее хорошенько.
Юлиус отреагировал не на слова Джонни Фонтейна, а на характерную
хрипотцу в его голосе.
Ему вспомнилось, что вроде бы Джонни Фонтейн уже давно не
выступает с концертами, а приз Академии получил не в мюзикле, а за
драматическую роль. Неужели знаменитый Джонни Фонтейн потерял голос
из-за столь поздней мутации, а газеты утаили этот сенсационный факт от
его бесконечных поклонников? Но ведь и сплетен на эту тему не ходило.
Юлиус, как правило, знал закулисные тайны от клиенток, обожавших
болтать на такие темы.
Он вслушался в голос Фонтейна, пытаясь установить причину
хрипоты. Могло быть и просто перенапряжение, и результат неумеренного
пьянства и курения. Злоупотребление плотскими радостями тоже могло
повлиять на качество голоса.
Голос звучал отвратительно. Трудно даже представить, что Джонни
Фонтейн а провозглашали сладкоголосым певцом американской эстрады.
— Вы простужены? — спросил Юлиус у Джонни.
Тот вежливо ответил:
— Это не простуда, доктор. Просто я вчера натрудил горло.
Перенапряг связки. Никак не могу смириться с тем, что с годами голос
меняется, — и он подарил Юлиусу Сегалу одну из своих очаровательных

киноулыбок.
Сегал спросил как бы мимоходом:
— А к врачу вы пробовали обращаться? Может, имеет смысл
воспользоваться достижениями медицины?
Джонни Фонтейн больше не изображал беззаботность. Он посмотрел
на Юлиуса длинным оценивающим взглядом и ответил без признаков
прежнего обаяния:
— Именно к врачам я и побежал первым делом, еще два года назад.
Кто только не смотрел меня. Да и мой собственный врач, которого считают
одним из лучших калифорнийских специалистов, утверждает, что никакой
патологии нет, нужен только длительный отдых. В общем, я просто старею
и голос с возрастом меняется. Медицина тут бессильна.
Он отвернулся от доктора к Люси, продолжая прерванный разговор и
опять включив все свое обаяние, как привык при любых разговорах с
прекрасным полом. Юлиус продолжал прислушиваться, все больше входя в
профессиональный азарт. Да, скорее всего у Джонни Фонтейна развивается
опухоль на голосовых связках. Как только ее могли проглядеть все эти
калифорнийские знаменитости? А если новообразование злокачественное?
Тогда оперировать в таком месте не представляется возможным. Возможно,
из-за этого болезнь и замалчивается. Но есть же другие способы лечения…
Он опять прервал Фонтейна на полуслове:
— Когда в последний раз вас осматривал специалист?
Теперь Джонни Фонтейн отвечал уже с нескрываемым раздражением,
сдерживаясь только ради Люси:
— Примерно полтора года назад.
— А ваш личный врач, он осматривает вас время от времени?
— Разумеется, — почти отмахнулся недовольный Джонни Фонтейн. —
Он постоянно делает мне кодеиновые ингаляции, регулярно осматривает
гортань и всякое такое. Но он убежден, что это обычное возрастное
явление. Ну и, конечно, советует поменьше пить, курить и так далее.
Может, у вас есть на этот счет другое суждение?
Юлиус спросил:
— А как его имя?
Джонни Фонтейн произнес подчеркнуто:
— Такер. Доктор Джеймс Такер. Вам знакомо это имя? Да, имя было
знакомо Юлиусу, оно связывалось для него с неимоверно дорогим
санаторием для кинозвезд в Голливуде, где никого не лечили, а выкачивали
деньги.
— Как же, знаю, он умеет хорошо выглядеть, — ядовито сказал

Юлиус. — И большой специалист по рекламе.
Теперь Джонни Фонтейн уже просто разозлился:
— Вы считаете себя лучше, чем доктор Такер?
— А вы поете лучше, чем Билли Холидей? — рассмеялся Юлиус.
К его удивлению, захохотал Нино Валенти. Он хохотал заразительно,
согнувшись пополам от смеха и уткнувшись лбом в спинку стула, хотя
шутка не была такой уж удачной. Юлиус Сегал посмотрел на него
внимательно и сделал единственный вывод, — что этот Нино Валенти, кем
бы он ни был, с утра принял солидную порцию «бурбона».
Фонтейн тоже обернулся к приятелю и шутливо прикрикнул на него:
— Эй, дружок, ты ведь должен смеяться моим шуткам, а не его.
Но тут Люси потянула Юлиуса за руку, заставив приблизиться, и
сказала Джонни:
— Он только на вид такой несолидный, а на самом деле серьезный
хирург. Ты не думай, Джонни, что он говорит зря. Если он уверен, что
Такер хуже, значит, так оно и есть, можешь ему поверить.
Вошедшая в палату сестра объявила, что время свидания истекло.
Сейчас надо провести процедуры, так что все должны покинуть
помещение.
Мужчины вместе вышли в коридор. Прощаясь, Люси намеренно
подставила Джонни и Нино щеку для поцелуя, а Юлиуса поцеловала в губы
и тихо сказала:
— Пожалуйста, приходи поскорее, ладно?
Он кивнул.
В коридоре Нино Валенти спросил:
— Что у нее за операция? Что-нибудь серьезное?
Юлиус покачал головой:
— Обычные женские недуги, ничего опасного. Можете не
сомневаться, Я лицо заинтересованное, так что меня ее болячки волнуют
больше, чем вас. Ведь в мои намерения входит женитьба на Люси.
Они остановились от неожиданности, впервые присматриваясь к нему
по-настоящему. Потом Валенти сказал невпопад:
— В самом деле?
— И в самом ближайшем будущем, — подтвердил Юлиус. Потом
поинтересовался: — А откуда вы узнали, что она здесь?
— От Фредо, — ответил Джонни Фонтейн. — Мы же все выросли
вместе. Люси была подружкой невесты у сестры Фредди Корлеоне на
свадьбе.
— А, — нейтрально сказал Юлиус, не подавая вида, что знает эту

историю куда подробнее, чем они. Его немножко уязвляло их близкое
отношение к Люси и то, как старательно они обходили имя Санни
Корлеоне.
Проходя по больничным переходам, Юлиус вдруг остановил Джонни
Фонтейна:
— Послушайте, я свой человек в этой больнице, здесь меня неплохо
знают. Давайте-ка я осмотрю ваше горло, коли подвернулся такой случай.
— Мне некогда, — сухо сказал Джонни Фонтейн.
Но тут вмешался Нино Валенти:
— Он не может позволить простому врачу заглядывать в свое
драгоценное горло, которое, может, миллион стоит, — Нино добродушно
усмехался, его камень целил не в Юлиуса, а в Джонни.
Сегал сказал в тон:
— Не такой уж я простой врач. Меня считали самым блестящим
хирургом-диагностом на Восточном побережье — во всяком случае, так
писали в газетах до тех пор, пока меня не застукали на подпольных
абортах.
Как он и думал, это произвело на них должное впечатление. То, что он
откровенно признался в криминале, предполагало и то, что в высокой
оценке собственных профессиональных достоинств он не станет врать.
Валенти, который и раньше симпатизировал доктору, первым пришел в
себя.
— Ну, если Джонни не рискнет показать вам свое горло, я, с вашего
позволения, пришлю к вам какую-нибудь подружку. Правда, осматривать ее
надо будет с другого конца.
Фонтейн сказал нервно:
— А сколько времени нужно на осмотр?
— Минут десять, — ответил Юлиус. Он знал, что это неправда, но не
считал, что больным обязательно всегда говорить правду. Медицина и
истина трудно сосуществуют вместе.
— Будь по-вашему, — сказал Джонни Фонтейн голосом, еще более
глухим и хриплым, чем обычно.
Юлиус легко договорился, чтобы ему предоставили свободный
кабинет и медицинскую сестру. В кабинете оказалось не все, что нужно, но
он обошелся малым. Еще не истекли обещанные десять минут, как доктор
Юлиус Сегал ясно выявил новообразование на связках Джонни Фонтейна.
Такер, этот грязный паразит, обязан был давно определить развивающуюся
опухоль. Господи, у этого голливудского коновала, наверное, и лицензии на
лечебную практику нет, А если есть, то ее следует отобрать не

задумываясь…
Ничего не говоря ожидающим приговора мужчинам, доктор снял
трубку с внутреннего телефона и пригласил к себе здешнего
отоларинголога. Потом обернулся к Нино Валенти и сказал:
— Если у вас нет времени, ждать не имеет смысла. Теперь дело
затянется.
Фонтейн вскинул на него глаза, словно не понимая, что происходит.
— Какого черта! — взорвался он. — Ты что, развлекаешься, сукин
сын? Думаешь, я и вправду позволю ковыряться в своем горле всякому, кто
пожелает?
Юлиус сказал очень сдержанно, но испытывая некоторое удовольствие
оттого, что может резать правду-матку в глаза:
— Дело хозяйское, мистер Фонтейн, поступайте, как сочтете нужным.
Я обнаружил развивающуюся опухоль у вас на голосовых связках,
непосредственно в гортани. Если вы сейчас побудете здесь некоторое
время, мы сможем немедленно сделать необходимые анализы и установить,
злокачественная она или нет. От результата анализа зависит и способ
возможного лечения. Я подскажу вам специалистов в этой области —
полагаю, у вас хватит средств, чтобы вызвать их сюда сегодня же. На это
уйдет несколько часов, так что дать ответ я смогу к вечеру. Но, естественно,
если у вас есть более важные и неотложные дела, можете заниматься ими и
предоставить свое горло дорогостоящему коновалу из голливудского
борделя или еще кому-нибудь, столь же компетентному. Когда опухоль
разрастется, ваш возлюбленный Такер удалит вам ее вместе с гортанью —
или оставит умирать своей смертью. Пожалуйста, мистер Фонтейн, как вам
будет угодно. Какие дела для вас сейчас важнее всего?
Валенти сказал:
— Кончай базарить, Джонни, какого дьявола? Оставайся, а я спущусь
вниз и позвоню в студию. Говорить лишнего не буду, объясню только, что
ты задерживаешься. А потом вернусь и побуду здесь с тобой.
Обследование тянулось бесконечно долго и вообще день показался
обоим длинным и мучительным. Но Юлиус не тратил времени даром.
Проконсультировавшись с отоларингологом, изучив рентгеновские снимки
и показания лабораторных анализов, он смог установить диагноз. Причем
был момент, когда среди процедур и хождения по пыточным кабинетам
Джонни, у которого горло саднило от йода, дышать казалось нечем, а во рту
намертво 
застрял 
отвратительный 
привкус 
медикаментов, 
сделал
отчаянную попытку удрать. Но сильная дружеская рука Нино Валенти
ухватила его и остановила паническое бегство.

Закончив исследования, Юлиус Сегал объявил приунывшим Джонни и
Нино Валенти, радостно сияя белозубой улыбкой:
— Это бородавки!
Друзья посмотрели на него с недоумением. Джонни не понял и
переспросил: «Что?»
— Да бородавки же, — повторил доктор. — Выросли, как грибы,
прямо в гортани. Мы их в два счета удалим и через пару месяцев вы будете,
как новенький.
Валенти востороженно завопил, но Джонни Фонтейн не спешил
радоваться. Он спросил:
— А как будет с голосом? Смогу я после этого петь или нет?
Юлиус спокойно развел руками:
— Кто же даст гарантии? Но вы и сейчас не поете, так какая разница?
Джонни Фонтейн неприязненно посмотрел на него:
— Послушайте, любезный, вы не отдаете себе отчета в, своих словах.
Похоже, вы уверены, что порадовали меня. Но если я понял вас правильно,
петь я не буду? Ведь так? Чему же мне радоваться в таком случае?
В ответ на эту тираду Юлиус Сегал не сдержался. Впервые за
последнее время он занимался любимым делом и испытывал громадное
удовольствие от того, что не утратил квалификации. Он провернул за один
день огромную работу, оказал, можно сказать, благодеяние этому
самовлюбленному петуху, а он еще смеет вести себя так, будто не ему шли
навстречу, а он снизошел до любезности.
Юлиус сказал холодно:
— Я доктор медицины, мистер Фонтейн, и вы вполне можете называть
меня просто «доктор», а не «любезный». Это раз. Далее. Новость, которую
я только что сообщил вам, действительно радостная. Когда мы вошли в
этот кабинет, я был почти полностью уверен, что у вас в гортани
злокачественная опухоль, то есть рак. Если бы это подтвердилось,
пришлось бы удалить гортань вместе с голосовыми связками, иначе
болезнь привела бы к летальному исходу. Я страшно переживал из-за этого
весь день, так как предстояло сообщить вам, что вы, в сущности, почти
покойник. И потому, убедившись, что это не более, чем бородавки, я был на
седьмом небе от счастья. И поторопился осчастливить вас, потому что
испытывал теплое чувство к Джонни Фонтейну, под пение которого так
легко соблазнять девушек. Да что там! Я всегда уважал вас как артиста. Но
теперь вижу, что как человек вы достаточно испорчены — славой или
дурным воспитанием. Думаете, если вы — знаменитый Джонни Фонтейн,
так угрозы рака для вас не существует? И опухоли мозга, которая

неоперабельна, у вас тоже не может быть? Или инфаркта? Наверное, вы
считаете, что никогда не умрете? Нет, знаете ли, жизнь не имеет ничего
общего со сладкой музыкой ваших замечательных песен. Прогуляйтесь-ка
со мной по этой больнице. Я вам покажу такие человеческие страдания, что
вы запоете любовные серенады своим бородавкам. Так что прекратите
нести чепуху и делайте, что следует. Ваш Фернандель от медицины в
состоянии найти для вас хорошего хирурга, но если он вздумает сам войти
со скальпелем в операционную, мой вам совет: тут же вызывайте полицию,
пусть арестуют его за покушение на убийство.
С этими словами Юлиус круто повернулся и направился к выходу.
Нино Валенти одобрительно сказал ему вслед:
— Ты парень что надо, док, врезал ему, как на ринге. Полный аут.
Юлиус остановился на пороге, внимательно посмотрел на Нино
Валенти и сухо спросил:
— Вы всегда напиваетесь с утра пораньше?
— Всегда, — подтвердил Валенти с широкой доброй улыбкой, которая
обезоруживающе подействовала даже на доктора, и он сказал куда мягче,
чем намеревался:
— Тогда имейте в виду, что протянете не больше пяти лет, если сейчас
не остановитесь.
Валенти встал с места, подошел к доктору, обнял его, обдав густым
запахом «бурбона», и сказал со смехом:
— Пять лет? Целых пять? Неужели еще так много, док!
Месяцем позже на пляже в Лас-Вегасе Люси сидела в той же позе, что
перед их первой ночью с Юлиусом, нежно вороша пальцами пряди волос
на его голове. В другой руке у нее был коктейль.
— Тебе вовсе необязательно так взбадривать себя, — сказал Юлиус,
дразнясь. — У нас еще есть бутылка шампанского.
— Ты уверен, что можно? — в который раз спросила Люси.
— Кто из нас врач? — сказал Юлиус. — О, сегодня намечается великая
ночь. Я первый в медицине смогу самолично удостовериться в результатах
операции, совершенной по моему диагнозу. Я экспериментально сравню
«до» и «после». Ты не забыла, что я заранее наметил опубликовать свои
наблюдения в медицинском журнале? — и тут же вскрикнул, потому что
Люси довольно сильно, хоть и шутя, ущипнула его.
— Ну, если что-то тебя не устроит, я буду ни при чем, — засмеялась
она. — Сам виноват.
— Не может такого случиться. Работа безупречная. По моей
собственной выкройке, хоть сшито и чужими руками, — ответил Юлиус. —

Все, не мешай мне отдыхать. Я должен собраться с силами перед великой
ночью.
Когда они вернулись домой, а теперь они жили вместе, Люси
обнаружила, что Юлиус подготовил для нее сюрприз. Стол был накрыт для
ужина, во льду мерзло шампанское, а рядом с бокалом в маленькой
бархатной коробочке лежало обручальное кольцо с бриллиантом.
— Это в знак того, что в качестве работы у меня нет сомнений. А вот
заслуживаешь ли ты это кольцо, мы скоро проверим, — сыронизировал
Юлиус.
Он был очень добр и нежен с нею, потому что Люси никак не могла
преодолеть своего страха. Казалось, ее вновь лишают невинности, вся
плоть сопротивлялась любому прикосновению. Но потом восторг охватил
ее и наполнил до краев, как бокал шампанским. Трепеща от счастья, она
услышала, как Юлиус шепнул на ухо:
— Неплохо сделано, а? — и, рассмеявшись, ответила ему таким же
жарким шепотом: «Прекрасная работа!»
Прежде, чем вновь прижаться друг к другу, оба весело засмеялись.

жүктеу/скачать 2,12 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: