Концепция ментальности в становлении гуманитарного знания

Постовалова В.И.
Ментальность как глубинная антропологическая реальность… 
15 
французской исторической школы и получившая распространение в других 
гуманитарных сферах познания идея ментальности оказалась глубоко созвуч-
ной важнейшим течениям в области гуманитарного познания ХХ–ХХI вв.
К таким моментам относится, прежде всего, выдвинутый новыми исто-
риками принцип «изучения человека как субъекта в его социокультурной обу-
словленности» [16. С. 534]. Подобное акцентирование внимания на аспекте 
субъектности не является специфической особенностью стилистики мышле-
ния только исторической школы «Анналов», но составляет характерную 
черту гуманитарного мышления нашего времени. Философы и культурологи 
говорят об антропологическом повороте в культуре и познании. Лингвисты – 
о необходимости изучения «человеческого фактора» в языке. И даже исто-
риографы стали использовать метаязык антропологического подхода, утвер-
ждая, например, что для начального этапа деятельности школы «Анналов» 
был характерен «повышенный интерес к истории ментальности, к “человече-
скому фактору” в истории» [Там же. С. 533–534].
Комментируя идею антропологического поворота в новой истории, ис-
следователи отмечают известную парадоксальность самой этой идеи для гу-
манитарной науки, призванной по самому своему назначению заниматься 
изучением человека и его мира. Действительно, основной лозунг данного 
подхода – антропологизм, или установка на «человечность», применительно 
к исторической науке без специального пояснения представляется если и не 
конца парадоксальным, то, по крайней мере, тавтологичным. В интерпрета-
ции ряда авторов, такую установку на «человечность истории» антропологи-
чески ориентированные историки и стали усматривать в изучении менталь-
ной сферы. Ментальность явилась для них тем «окуляром», через посредство 
которого они стали рассматривать историческую реальность [18. С. 7]. 
Философы и культурологи связывают возникновение школы «Анналов» 
в XX в. с реакцией историков на европейский кризис понимания разума и его 
роли в познании. Они полагают, что понятие mentalite утвердилось в интел-
лектуальной жизни Запада как своего рода «поправка» ХХ в. к характерному 
для классического рационализма ХIХ в. отождествлению сознания со сферой 
разума, – отождествлению, идущему еще от эпохи Просвещения [5. С. 52; 545].
В такой своей реакции историки оказались созвучными общим тенден-
циям становления научного познания. Современная неклассическая наука 
смягчила претензии классической науки на полное исключение субъекта ис-
следования из отображаемой ею картины реальности и поставила в центр вни-
мания внутринаучной рефлексии вопрос о значимости субъекта познания при 
формировании научного знания. Этот момент получил свое осмысление и в 
науке о ментальности. Вот как эксплицитно выражает свое осознание этого 
момента Г.Д. Гачев, приступая к изложению своего культурно-экзистенци-
ального подхода к изучению ментальности: «В экспериментальной физике 
XX в. столкнулись с тем, что прибор влияет на получаемые данные опыта: 
потоки элементарных частиц, пролетая в поле прибора, испытывают из-за 
него отклонения, и надо делать поправку на вторжение прибора в опыт.
Ну а в гуманитарной науке что прибор? А вот я <…> человек, подверженный 

Метафизика, 2021, № 1 (39) 
16
страстям, комплексам и настроениям, которые гнут мысль сегодня в этом 
направлении, а завтра <…> в ином. На все это и надо делать поправку»
[7. С. 13]. 
Вводя в научное познание представление о mentalité как глубинной
антропологической реальности и целостном духовном феномене, новые исто-
рики индуктивным путем подошли к вопросу о выразимости в гуманитарном 
познании уникального, личностного начала в человеке, на что ранее притя-
зало только религиозно-философское и богословское мышление, а также
в известной степени искусство и художественное творчество в целом. Перед 
научным познанием во всей своей неотложности возник вопрос о том,
возможно ли, оставаясь в рамках научного гуманитарного мышления, направ-
ленного на рационально-теоретическое осмысление постигаемой реальности, 
передавать уникальное, личностно-неповторимое начало в человеке. И если 
это возможно, то каковы будут пределы такой возможности.
Как подчеркивает С.С. Неретина, новые историки, задаваясь вопросом о 
том, как соединить индивидуальное и коллективное начала в истории при изу-
чении ментальности, подошли к постановке такого вопроса, разрешение
которого возможно осуществлять лишь философско-логическим путем. По 
словам Неретиной, в средневековой логике данный вопрос звучал как вопрос 
об универсалиях. А именно, как вопрос о том, «каким образом существует 
субстанция как род – до, в или после индивидуальной вещи?» [32]. В итоге, 
резюмирует Неретина: «Налицо не просто размышления историков, но исто-
риков, хотя и не желающих того, но явно выходящих за рамки своей науки, 
озадаченных вопросом: что такое история, вопросом, на который ответить 
можно (при учете представленных рассуждений) только философско-логиче-
скими средствами» [Там же]. 
Таким образом в гуманитарной науке возникла парадоксальная ситуация. 
Усилиями новых историков для научного мышления открылась новая антро-
пологическая реальность, для которой нашлось и специальное именование – 
«ментальность» (менталитет). Была осознана необходимость постижения та-
ковой реальности. Но оказалось, что на языке существующей науки суть этой 
реальности как неповторимо уникального феномена невозможно выразить 
концептуальным образом ввиду ее целостного характера. Ведь предельное, к 
которому относится ментальность, плохо поддается рационализации.
Какой же выход в этой ситуации открывался для научной мысли? С по-
зиций эпистемологии для нее предоставлялось несколько возможностей для 
разрешения этой ситуации.

жүктеу/скачать 458,67 Kb.

Достарыңызбен бөлісу: