Миф как категория символической политики: анализ теоретических развилок
жүктеу/скачать 127,16 Kb. Pdf көрінісі
|
- Бұл бет үшін навигация:
- МИФ КАК КАТЕГОРИЯ СИМВОЛИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ: АНАЛИЗ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ РАЗВИЛОК О.Ю. Малинова
- MYTH AS A CATEGORY OF SYMBOLIC POLITICS: ANALYSIS OF THEORETICAL JUNCTIONS O.Yu. Malinova 1
- MALINOVA Olga Yur’evna, Dr. Sci. (Philos.), chief researcher, Department of Political Science, Institute of Scientific
- Keywords
| 12 Симво личе ска я по литика. Рук описи не го рят! Polis. Political Studies. 2015. No. 4. P. 12-21 DOI:
10.17976/jpps/2015.04.03 МИФ КАК КАТЕГОРИЯ СИМВОЛИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ: АНАЛИЗ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ РАЗВИЛОК О.Ю. Малинова МАЛИНОВА Ольга Юрьевна, доктор философских наук, главный научный сотрудник ИНИОН РАН, профессор НИУ ВШЭ, профессор МГИМО (У) МИД России. Для связи с автором: omalinova@gmail.com Статья поступила в редакцию: 27.03.2015. Принята к печати: 13.04.2015 Исследование проведено при поддержке Российского гуманитарного научного фонда, грант № 14-03-00490а
В статье рассматриваются теоретические развилки, стоящие за различными способами определения и использования понятия “политический миф”. Основная трудность его концептуализации связывается с тем, что, будучи повсеместно распространенным социальным феноменом, миф весьма “партикулярен” в своих проявлениях, поскольку его “работа” связана с восприятием конкретных групп. Анализируются теоретические дискуссии о нарративной природе современных мифов, их способности воплощаться в невербальных формах, об особенностях мифического способа понимания действительности, о свойствах, определяющих “мифический потенциал” “слова”/знака, а также связи политических мифов с идеологией. Большинство авторов считают ключевой характеристикой современных мифов их способность восприниматься в качестве констатации “естественного порядка вещей”, выступать в качестве широко разделяемых представлений. Рассматриваемая категория является фундаментальной для анализа символической политики. Однако ее эвристический потенциал зависит от того, каким образом определяется исследовательский фокус. В рамках более узкого подхода, связывающего символическую политику с “конструктивистскими” действиями элит, направленными на манипуляцию сознанием масс, “миф” выступает как категория политической практики, указывая на искусственный, симулятивный характер конструируемых знаков. Более широкое понимание символической политики как деятельности, связанной с производством определенных способов интерпретации социальной реальности и борьбой за их доминирование, открывает возможности для интерпретации мифа как коммуникативного процесса, в котором участвуют не только мифотворцы, но и их аудитория. Таким образом, “миф” служит и категорией практики символической политики, и инструментом ее анализа, что несколько осложняет работу с данным понятием.
политический миф; идеология; символическая политика; социальный конструктивизм; мифологизация; коммуникация; фрейм. Большинство понятий, выступающих в роли инструментов описания и ана- лиза символической политики, имеют плавающие границы. “Символ”, “миф”, “ритуал”, “дискурс”, “идеология” и др. термины, обозначающие семантиче- ские и коммуникативные аспекты политической жизни, нередко используются взаимозаменяемо: имея вполне различимые смысловые ядра, эти понятия основательно пересекаются по периферии. Вследствие этого сходные явления порой описываются под разными “рубриками”: из книги, посвященной по- литическим ритуалам, можно почерпнуть полезные наблюдения о свойствах символов, а из статьи о мифах – узнать о механизмах воздействия ритуалов. Представляется, что такая зыбкость понятий объясняется не только плюрализ-
13 Полис. Политические исследования. 2015. № 4. C. 12-21 мом теоретических подходов, но и особенностями самого объекта – социальных отношений, связанных с производством и изменением “категорий восприятия социального мира” [Бурдье 2007: 23], которые всегда укоренены в контексте и потому избыточно “партикулярны”. В силу этого для продуктивной работы с понятиями данного ряда недостаточно просто выбрать одно из многих опре- делений – важно видеть основные теоретические развилки, которые стоят за тем или иным способом употребления понятия, и сознавать, каким образом выбор той или иной альтернативы влияет на его “разрешающие способности”. Это в полной мере относится к “мифу”. Данная категория имеет долгую историю осмысления в рамках социологии, социальной философии, антропо- логии и семиотики (достаточно вспомнить классические труды Э. Дюркгейма, Ж. Сореля, Э. Кассирера, А.Ф. Лосева, К. Леви-Стросса, Р. Барта и др.), а так- же в качестве предмета политической теории (хотя здесь успехи несколько скромнее). При этом она активно используется в языке политической прак- тики, выступая в качестве инструмента “борьбы за смыслы” (из вышеприве- денного списка, пожалуй, лишь “идеология” может составить конкуренцию “мифу” в этом отношении). Будучи явлением универсальным, миф имеет “партикулярную природу”, поскольку его “работа” связана с восприятием конкретных групп. В этом заключается одна из трудностей его концептуали- зации [Bottici, Challand 2006: 319]. Неудивительно, что в литературе, посвященной политическим мифам, можно обнаружить множество существенно различающихся определений дан- ного понятия. Большая часть разногласий касается формы. И это не случайно: как точно подметил французский семиолог Ролан Барт, “определяющим для мифа является не предмет его сообщения, а способ, которым оно высказы- вается; у мифа имеются формальные границы, но нет субстанциальных” [Барт 2000: 233]. Вместе с тем провести эти формальные границы так, чтобы содержание понятия “миф” (признаки, считающиеся для него существенны- ми) было адекватно его объему (кругу достаточно разных явлений, которые следует с его помощью описывать), весьма непросто. В частности, дискуссионным является вопрос о том, следует ли рассма- тривать в качестве признака современного мифа нарративную (повествова- тельную) форму. Многие авторы определяют миф как повествование – “раз- деляемый нарратив, придающий смысл ” [Gill 2011: 3], “веские истории, которым люди твердо верят, потому что они обосновывают происхождение религии, культуры, народа или нации в непоколебимой определенности прошлого ” [Wydra 2008: 1], “идеологически маркированное повествование, претендующее на статус
” [Флад
2004: 43] и др. Такой подход особенно часто встречается в исследованиях на- ций и национализма, а также социальной памяти, которые вносят значитель- ную лепту в эмпирический анализ современных мифов; однако он характерен не только для этих областей. Во-первых, нарративная форма – это то, что роднит современный миф с традиционным, священным мифом. Во-вторых, она отличается особой логикой, которую можно считать “ответственной” за магическую убедительность мифа. По определению С. Зенкина, нарратив имеет “перспективную структуру – когда событие отсылает к каким-то своим будущим последствиям (именно к последствиям, а не к причинам)” [Зенкин
14 Симво личе ска я по литика. Рук описи не го рят! Polis. Political Studies. 2015. No. 4. P. 12-21 2003]. Тем самым нарратив “объясняет”, апеллируя к связям, которые предпо- ложительно прослеживаются “в самой природе вещей”. Если миф предстает как “наиболее яркая и самая подлинная действительность” [Лосев 1990: 396], то этим он в немалой степени обязан своим нарративным корням. Вместе с тем мифы, с которыми мы имеем дело сегодня, далеко не всег- да представлены в повествовательной форме. Как проницательно заметил Р. Барт, “современный миф дискретен. Он выражается не в длинных и не- изменных нарративах, но в ‘дискурсах’ – по большей части во фразеологии, наборе фраз (или стереотипов); миф исчезает, но остается – тем более ковар- ное – мифическое” [Barthes 1977: 165]. Это обстоятельство побуждает некото- рых исследователей исключать нарративность из определения политического мифа. Наиболее известный пример такого подхода – формулировка Мюррея Эдельмана: миф – это “убеждение/верование (belief), которое разделяется большой группой людей, придавая событиям и действиям специфический смысл ” [Edelman 1971: 14]. Развивая эту линию интерпретации, некоторые авторы ви- дят в мифе всего лишь “стереотип, организованный по принципу достаточности для участников политического процесса информации о политической реальности в ее прошлом, настоящем и будущем состояниях ” [Шестов 2003: 25]. При таком подходе формальные и структурные свойства мифа опускаются, и основной упор делается на его функциональные характеристики. Тем самым размыва- ются границы, с одной стороны, между “мифом” и (широко понимае мым) “символическим” – любые коллективно разделяемые представления, опре- деляющие восприятие социального мира, могут быть названы мифами, – с другой стороны, между “мифом” и “идеологией”. Нетрудно заметить сходство социальных функций, приписываемых ми- фам и идеологиям. Многие исследователи разделяют представление об иде- ологиях как “картах проблематичной социальной реальности и матрицах, на основе которых формируется коллективное сознание”, обоснованное некогда Клиффордом Гирцем [Geertz 1964: 64]. Некоторые авторы видят в “идеологичности” один из признаков современных мифов. Классический пример такого подхода – определение мифа как “идеологии в нарративной
” в работе Брюса Линкольна [Lincoln 1999: ix]; по тому же пути следует Кристофер Флад, рассматривая миф как “идеологически маркированный нар-
” (его полное определение см. выше) [Флад 2004: 43]. В обоих случаях роль водораздела между “идеологией” и “мифом” играет нарративная форма последнего. Однако на практике это не всегда позволяет отличить одно от другого, учитывая, что современные мифы действительно “дискретны”. Значит ли это, что понятия “идеология” и “миф” синонимичны? По- видимому, описывая сходные явления, они делают это под разным углом. При этом каждое из них выступает как сложный концепт, опирающийся на обширный репертуар вариативно комбинируемых признаков. “Идеология” обычно связывается с относительной системностью (идей, убеждений), спо- собностью выражать “перспективу” отдельных социальных групп и (псевдо-) логическим форматом представления. Но нельзя не признать, что даже в дис- курсе элит мы обнаруживаем лишь частичное соответствие данным признакам. В реальной практике политических коммуникаций рациональное тесно пере- плетено с чувственно-эмоциональным, а вербальное – с визуальным. История понятия “идеология” безусловно связана с либерально-просвещенческой 15 Полис. Политические исследования. 2015. № 4. C. 12-21 “оптикой”, отдающей приоритет рациональному и вербальному 1 . Признание недостаточности последней привело к реконцептуализации “идеологии” как способа функционирования символических форм в контексте отношений власти и господства [см. Kress, Hodge 1979; Billig M. et al. 1988; Thompson 1990; Dijk 1998 и др.]. При таком (широком) понимании “идеология” действительно оказывается близким синонимом “политического мифа”. Впрочем, прежние способы ее интерпретации, акцентирующие ее относительную системность, социальную ангажированность и приверженность логически-рациональной форме репре- зентации, по-прежнему широко представлены в научной литературе. Если при- держиваться последнего (более традиционного и узкого) подхода, нетрудно – по крайней мере, теоретически – провести грань между “идеологией” и “мифом”, особенно если последний так или иначе связывается с нарративной формой. В таком случае их можно представить как разные (хотя и взаимодополняющие) виды политических текстов, использующих различные механизмы воздействия на адресата: рационально-логическую аргументацию, призванную убедить, – в случае идеологии, и хронологическое изложение, позволяющее представить нечто как очевидное – в случае мифа. Но на практике эти механизмы воздей- ствия нередко сочетаются друг с другом, что в любом случае делает эмпириче- ское различение “идеологии” и “мифа” непростой задачей. Дискуссия о значимости повествовательной формы мифа также связана с вопросом о том, следует ли рассматривать его как исключительно вербаль- ную конструкцию – или же он может быть представлен в разных, в том числе и визуальных форматах. Первую точку зрения обосновывает Кристофер Флад, по мнению которого определение мифа как “словесного повествования” позволяет отделить его от родственных культурных форм – произведений изобразительного искусства, отсылающих зрителей к мифу, ритуалов, драма- тических представлений и т.п., – которые сами по себе “мифом не являются” [Флад 2004: 27-28]. Классическим выражением второй точки зрения считается семиотическая концепция Р. Барта, в соответствии с которой “носителем ми- фического слова способно служить все – не только письменный дискурс, но и фотография, кино, репортаж, спорт, спектакли, реклама” [Барт 2000: 234]. Пожалуй, именно второй подход преобладает в современных исследованиях политического мифа, ибо, как отмечают Кьяра Боттичи и Бенуа Шаллан, “посредством синекдохи любой объект или жест – изображение, образ, пес- ня, фильм, реклама – могут сигнализировать о работе над мифом, которая за ними стоит” [Bottici, Challand 2006: 320]. Однако эмпирические исследования современных мифов чаще опираются на вербальные тексты. Большинство авторов согласны с тем, что превращение сообщения в миф связано не с его содержанием, но с представленным в нем способом осознания и понимания действительности. Согласно формулировке М. Эдельмана, “есть два полярно противоположных способа [понимания любой проблемы. – О.М.]: с одной стороны, осторожность в выводах и систематическая сосредоточен- ность на проверке гипотез эмпирическим наблюдением, с другой стороны, постижение с помощью социального внушения (suggestion) и формирования убеждений, нечувствительных к эмпирической проверке и исправлению”. 1 Анализу этой проблемы был в значительной мере посвящен мой доклад на методологическом семи- наре РАПН “Современные тенденции развития символического пространства политики и концепт идеологии” [см. Современные… 2004: 37-42]. 16 Симво личе ска я по литика. Рук описи не го рят! Polis. Political Studies. 2015. No. 4. P. 12-21 Второй способ характерен для мифа; его особенность – в том, что наблюде- ния, не соответствующие убеждению, отрицаются и подавляются [Edelman 1971: 15-16]. В обыденном употреблении “миф” часто противопоставляется “истине”, однако исследователи политических мифов находят это некор- ректным – не только потому, что “утверждения, принимаемые за истину одним сообществом, могут восприниматься как миф (в негативном смысле) теми, кто к этому сообществу не принадлежит” [Флад 2004: 11], но и потому, что сторон- ний наблюдатель не всегда может определить, какая из версий наиболее точно отражает “истинный” ход событий. Но способы отношения к социальным проблемам, описанные Эдельманом, действительно могут рассматриваться как идеал-типические паттерны, характерные, с одной стороны, для доминирую- щей социально-научной парадигмы, и с другой стороны – для мифа. Механизм “внушения”, на который опирается последний, хорошо описан Р. Бартом. Согласно его концепции, миф “создается на основе уже ранее суще- ствовавшей семиологической цепочки: это вторичная семиологическая система. То, что в первичной системе было знаком (итог ассоциации понятия и образа), во вторичной оказывается всего лишь означающим” [Барт 2000: 239]. Другими словами, миф – это результат трансформации смысла, некогда закрепившегося за знаком; он “создается из материала, уже обработанного с целью определен- ной коммуникации” [там же: 235]. Трансформация заключается в “опустоше- нии, обеднении” смысла, который знак имел в первичной семиологической системе; смысл низводится до состояния формы (или означающего вторичной системы) и заново наполняется содержанием согласно логике, задаваемой “понятием” (так Барт называет означаемое вторичной системы). Мифические “понятия” – продукт не логического анализа, но ассоциативных связей, отло- жившихся в нашей памяти; они связаны с ситуативной и временной констелля- цией обстоятельств (например, “китайскость” как “специфическая мешанина из бумажных фонариков, рикш и опиумных курилен”, существующая в голове французского мелкого буржуа [там же: 246]) 2 . “Понятия” не отменяют, но дефор- мируют смысл, или, как говорит Барт, “похищают и возвращают слово”, ставя его “не совсем на свое место” [там же: 251]. “Паразитируя” на смыслах, сложив- шихся в рамках первичных семиологических систем, миф подобен “вертушке”, способной поворачиваться то “смыслом”, то “формой”; он одновременно кон- статирует и внушает. Благодаря этой операции миф “натурализирует” понятие; образ, который он предлагает своему читателю, “как бы естественно влечет за собой понятие, означающее как бы обосновывает собой означаемое” [там же: 255]. Содержание мифа предстает как нечто “самоочевидное” и не требующее критической проверки. Описанный Бартом механизм порождения мифа может применяться к любому объекту, представленному в языке – другими словами, мифологи- зации подвержено буквально все (собственно, именно так полагал сам автор “Мифологий”; по его словам, “бывают вещи, чья мифичность до поры как бы дремлет, они являют собой лишь смутный контур мифа, и их политиче- ская нагрузка кажется почти безразличной. Но их отличие – не в структуре, 2 В некотором смысле бартовские “понятия” сходны с тем, что И. Гофман назвал “фреймами” [Гофман 2004] – последние выступают в качестве относительно устойчивых когнитивных структур, которые обеспечивают метакоммуникативное определение ситуации. В семиологической системе мифа ту же функцию выполняют “понятия”.
17 Полис. Политические исследования. 2015. № 4. C. 12-21 а только в отсутствии случая для ее реализации” [там же: 271]). Однако это не значит, что любые сообщения являются мифами. Кроме того, подобная тривиализация мифа идет вразрез с “классическими” теориями, обобщаю- щими его традиционные формы: характерным признаком последних принято считать сакральность, статус священной (для разделяющей миф группы) ис- тины. И хотя этот признак едва ли в полной мере актуален для современных политических мифов, его нелегко отбросить. Одни авторы пытаются найти ему эквивалент в принятии их “в качестве истины некой социальной группой” [Флад 2004: 40], другие указывают на архетипические корни современных мифических образов-символов [Евгеньева 1999]. Так или иначе, открытость любого “слова” / знака для мифологизации, продемонстрированная Бартом, не отменяет вопроса о том, почему в одних случаях этот потенциал реализуется в полной мере, порождая “сильные мифы”, а в других – остается “дремлющим”. Представляется, что хорошую основу для ответа на этот вопрос дает концепция политического мифа ита- льянского политического философа К. Боттичи. Опираясь на идеи Ханса Блюменберга, она, во-первых, утверждает, что современные мифы отвечают на фундаментальную потребность человека – они не просто наделяют вещи смыслом (что могут делать и “просто” слова), но и придают им “значимость” (significance). Одно не тождественно другому: “нечто может иметь смысл, но оставлять меня совершенно равнодушным; то же, что имеет значимость – это то, к чему я чувствую ‘близость’” [Bottici 2007: 124]. Во-вторых, вслед за Блюменбергом Боттичи предлагает видеть в политическом мифе коммуни- кативный процесс , определяя его как “работу над общим нарративом, кото- рый придает значимость политическим условиям и опыту социальной группы ” [Bottici, Challand 2006: 320]. Такой подход заставляет сосредоточить внимание не только на том, как миф производится, но прежде всего – на том, как он воспринимается: “вся система производство – восприятие – воспроизвод- ство составляет ‘работу над мифом’” [ibidem]. Эта работа может иметь место в разных средах – в речи, в различных видах искусства, в ритуалах и других социальных практиках. В ней задействованы не только “производители” ми- фов, но и их “потребители”; собственно, в рамках данного подхода и первые, и вторые должны рассматриваться как “участники” работы над мифом. Тезис о процессуальной природе современного политического мифа позво- ляет по-новому поставить вопрос о свойствах, определяющих “мифический потенциал” “слова”/знака. Он связан не с содержанием (а значит, современ- ные мифы не обязательно развивают древние архетипы, хотя можно предпо- ложить, что последние по-прежнему способны служить основой для “сильных мифов”) и не с притязанием на истинность. Нарратив может превращаться в миф, если он 1) конденсирует смыслы так, чтобы отвечать потребности в значимости, 2) разделяется группой, 3) отвечает особым политическим условиям, в которых она находится [ibidem]. В настоящее время подход, предложенный К. Боттичи, взят на вооружение многими исследователями. Завершая наш обзор основных теоретических развилок в интерпретации современного политического мифа, необходимо сказать о его характеристике, которая не вызывает разногласий. Политический миф – это убеждение / нарра- тив, который разделяется социальной группой, воспринимается ею как конста-
. Собственно, такой способ восприятия 18 Симво личе ска я по литика. Рук описи не го рят! Polis. Political Studies. 2015. No. 4. P. 12-21 является ключевой характеристикой “мифа”: мы можем говорить о наличии у сообщения мифологических свойств, “но для того чтобы стать мифом, рас- сказ должен быть воспринят аудиторией как адекватно излагающий основные факты, которые уже признаны (или вскоре будут признаны) ею за истинные, а также верно их интерпретирующий” [ср. Барт 2000: 253-255; Флад 2004: 42]. Данное обстоятельство имеет принципиальное значение для исследовате- лей символической политики. Как известно, в рядах последних нет единства в понимании собственного предмета. Некоторые авторы видят в символиче- ской политике “особый род политической коммуникации, нацеленной не на рациональное осмысление, а на внушение устойчивых смыслов посредством инсценирования визуальных эффектов” [Поцелуев 1999: 62]. Такой подход следует постмодернистской интерпретации символического как квазире- альности условных знаков, стремящейся заместить и исказить “настоящее” положение вещей, и связывает символическую составляющую политики с “конструктивистскими” действиями элит, направленными на манипуля- цию сознанием масс. Другие исследователи разделяют более широкий под- ход, рассматривая символическую политику как “деятельность, связанную с производством определенных способов интерпретации социальной ре- альности и борьбой за их доминирование” [Малинова 2012: 10], которая не ограничена социально-инженерным изобретением смыслов. Второй подход развивает традицию интерпретации символического как неотъемлемой части социальной реальности, связанную с именами А.Ф. Лосева, Э. Кассирера, Ю. Лотмана, М. Бахтина и др., и нацелен на изучение процесса “конструи- рования воззрений на мир, которые в свою очередь участвуют в конструиро- вании этого мира” [Бурдье 2007: 73]. Примечательны различия в способах использования категории “миф” в рамках этих двух подходов. В работах приверженцев более узкой интерпре- тации символической политики как манипуляции символами “миф” по сути дела выступает как категория политической практики, указывающая на искусственный, симулятивный характер конструируемых знаков. Однако, будучи сфокусирован на действиях манипулирующих элит, данный подход упускает из виду фактор восприятия – то обстоятельство, что лишь сообще- ния, “прочитываемые” в качестве констатации чего-то “естественного и не- сомненного”, действительно являются мифами. В рамках узкого понимания символической политики восприятие мифа представляет интерес разве что в контексте оценки эффективности применяемых политических технологий. Более широкая интерпретация символической политики в полной мере сочетает- ся с пониманием мифа как коммуникативного процесса, в котором участвуют не только мифотворцы, но и их аудитория. Он нацеливает на изучение как политических, так и семантических условий, при которых мифологическая конструкция может стать “линзой”, определяющий восприятие реальности. Вместе с тем разные способы использования категории “миф” в рамках двух подходов к символической политике позволяют зафиксировать одну важную особенность социального конструирования реальности в современ- ных условиях – наличие диалектического напряжения между неосознаваемыми и осознаваемыми аспектами этого процесса . С одной стороны, принципиаль- ным условием функционирования символических систем является то, что они воспринимаются как “данность”. Как писал Д. Кертцер, “это может казаться 19 Полис. Политические исследования. 2015. № 4. C. 12-21 наивным, но это необходимо. Мы не могли бы встать с постели утром, если бы в полной мере сознавали, до какой степени наши представления о реаль- ности являются продуктом искусственно сконструированной символической системы…” [Kertzer 1988: 4]. С другой стороны, немалое количество людей в современных обществах обременены знанием о том, что политическая информация, распространяемая по каналам массовой коммуникации, яв- ляется результатом целенаправленного конструирования. И дело здесь не столько в успехах популяризации социально-конструктивистской парадигмы, сколько в практическом опыте политических коммуникаций в ХХ веке. Как справедливо заметил К. Флад, “в наши дни мы имеем перед глазами столько примеров манипулирования информацией, что воспринимаем роль пропа- ганды в искажении информации как данность” [Флад 2004: 45]. Парадоксальным образом категория “миф” соединяет в себе обе стороны медали. С одной стороны, она часто используется как инструмент “демифоло- гизации”: называя что-либо “мифом”, мы сообщаем о своей осведомленно- сти об “искусственном”, “придуманном” характере обсуждаемой конструк- ции и пытаемся воспрепятствовать ее превращению в “устойчивую истину”. С другой стороны, сообщение, которое действительно работает как миф, не осознается в качестве продукта конструирования – оно воспринимается как констатация “естественного порядка вещей”. В современной символической политике “миф” выступает в обоих качествах – в виде устоявшихся представле- ний, определяющих восприятие одних социальных групп, и в роли инструмента разрушения таких представлений (ради их замены собственными мифами) в ру- ках других групп. Он служит не только инструментом анализа, но и категорией
, причем различение этих качеств зависит не только от намерений говорящего, но и от восприятия его аудитории. Исследователи символической политики обречены бороться с трудностя- ми, вытекающими из данного обстоятельства, поскольку понятие “миф”, как бы мы его ни определяли, описывает одно из центральных явлений их предметного поля. Барт Р. 2000. Мифологии. М.: Изд-во им. Сабашниковых. 314 с. Бурдье П. 2007. Социология социального пространства. СПб.: Алетейя. 288 с. Гофман И. 2004. Анализ фреймов: Эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН; ФОМ. 336 с. Евгеньева Т.В. 1999. Архаическая мифология в современной политической куль- туре. – Полития. № 1. С. 33-47. Зенкин С. 2003. Критика нарративного разума. – Новое литературное обозрение. № 59. Доступ: http://magazines.russ.ru/nlo/2003/59/zen.html Лосев А.Ф. 1990. Диалектика мифа. – Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М.: Правда. С. 391-599. Малинова О.Ю. 2012. Символическая политика: Контуры проблемного поля. – Символическая политика . Вып. 1. М.: ИНИОН РАН. С. 5-16. Поцелуев С.П. 1999. Символическая политика: констелляция понятий для под- хода к проблеме. – Полис. Политические исследования. № 5. С. 62-76. Современные тенденции развития символического пространства политики и кон- цепт идеологии (Материалы дискуссии). 2004. – Полис. Политические исследования. № 4. С. 28-51.
20 Симво личе ска я по литика. Рук описи не го рят! Polis. Political Studies. 2015. No. 4. P. 12-21 Флад К. 2004. Политический миф: Теоретическое исследование. М.: Прогресс- Традиция. 264 с. Шестов Н.И. 2003. Политический миф теперь и прежде. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та. 422 с. Barthes R. 1977. Image, Music, Text. L.: Fontana press. 1977. 220 p. Billig M. et al. 1988. Ideological Dilemmas: A Social Psychology of Everyday Thinking. L.: Sage. viii, 180 p. Bottici Ch., Challand B. 2006. Rethinking Political Myth: The Clash of Civilizations as a Self-Fulfilling Prophecy. – European Journal of Social Theory. Vol. 9, № 3. P. 315–336. DOI: 10.1177/1368431006065715 Bottici Ch. 2007. A Philosophy of Political Myth. Cambridge: Cambridge University Press. vii, 286 p. Dijk T.A. van. A. 1998. Ideology. A Multidisciplinary Approach. L.: Sage. x, 374 p. Edelman M. 1971. Politics as Symbolic Action. Mass Arousal and Quiescence. Chicago: Markham Publishing Company. ix, 188 p. Geertz C. 1964. Ideology as a Cultural System. – Ideology and Discontent. Glencoe etc.: Free Press. P. 47-76. Gill G. 2011. Symbols and Legitimacy in Soviet Politics. Cambridge: Cambridge University Press. vi, 356 p. Kertzer D.I. 1988. Ritual, Politics, and Power. New Haven, etc.: Yale University Press. ix, 235 p. Kress G., Hodge R. 1979. Language as Ideology. L. etc.: Routledge & Kegan Paul. xiv, 230 p. Lincoln B. 1999. Theorizing Myth: Narrative, Ideology, and Scholarship. Chicago: University of Chicago Press. 313 p. Thompson J.B. 1990. Ideology and Modern Culture. Critical Social Theory in the Era of
. Oxford: Polity Press. viii, 362 p. Wydra H. 2008. Introduction. Democracy in Eastern Europe – Myth and Reality. –
. L., N.Y.: Routledge. P. 1-24. DOI: 10.17976/jpps/2015.04.03 MYTH AS A CATEGORY OF SYMBOLIC POLITICS: ANALYSIS OF THEORETICAL JUNCTIONS O.Yu. Malinova 1 1 Institute of Scientific Information for Social Sciences, Russian Academy of Sciences. Moscow, Russia MALINOVA Olga Yur’evna, Dr. Sci. (Philos.), chief researcher, Department of Political Science, Institute of Scientific Information for Social Sciences, Russian Academy of Sciences; Professor, Moscow State Institute of International Relations (University), MFA Russia, Moscow, Russia. Email: omalinova@gmail.com Received: 27.03.2015. Accepted: 13.04.2015 The study was supported by Russian Fund for Humanities (project No 14-03-00490a) Abstract. The article describes theoretical junctions revealed by different definitions and usages of the concept “political myth”. It argues that the main difficulty results from the fact that “myth” is a “universal” social phenomenon that is rather “particular” in its manifestation: it is fundamental for any society, but its “work” depends on perception of specific groups in concrete contexts. The article considers theoretical discussions about a narrative nature of contemporary myths, their exclusively verbal or non-verbal form, about arrangement of mythical comprehension of reality and mechanisms of mythologization, about connections between myths and ideologies. However most scholars agree that about capability to be shared and perceived as “a natural order of things” should be considered
21 Полис. Политические исследования. 2015. № 4. C. 12-21 a key characteristic of any myth. This category is fundamental for analysis of symbolic politics. However its heuristic potential depends on a particular research focus. In the frame of narrower approach that considers symbolic politics as a “constructivist” activity of political elites aimed at manipulation of mass consciousness “the myth” comes as a category of political practice; it points to “artificial”, simulating character of the constructed signs. While a wider approach viewing symbolic politics as a social production of competing ways of interpretation of reality and struggle for their domination opens a perspective for considering myth as communicative process that involves both mythmakers and their auditory. It makes focus on a study of both political and semantic conditions that make particular myth a “lens” that determines perception of reality. So, myth turns to be both category of practice in symbolic politics and instrument of its analysis which makes the work with this term rather complicated.
political myth; ideology; symbolic politics; social constructivism; mythologization; communication; frame.
Barthes R. Image, Music, Text. London: Fontana Press, 1977. 220 p. Barthes R. Mythologies. (Russ. ed. Barthes R. Mifologii. Moscow: Sabashnikovs Publishers. 2000. 314 p.) Billig M. et al. Ideological Dilemmas: A Social Psychology of Everyday Thinking. London: Sage, 1988. viii, 180 p. Bottici Ch., Challand B. Rethinking Political Myth: The Clash of Civilizations as a Self-Fulfilling Prophecy. – European Journal of Social Theory. 2006. Vol. 9. No. 3. P. 315-336. DOI: 10.1177/1368431006065715 Bottici Ch. A Philosophy of Political Myth. Cambridge: Cambridge University Press. 2007. vii, 286 p. Bourdieu P. Sociology of Social Space. (Russ. ed. Sotsiologia sotsial’nogo prostranstva. Saint Petersburg: Aleteia. 2007. 288 p.) Contemporary tendencies of development of political symbolic space and the concept of ideology. – Polis. Political Studies . 2004. No. 4. P. 28-51. (in Russ.) Dijk T.A. van. A. Ideology. A Multidisciplinary Approach. London: Sage. 1998. 374 p. Edelman M. Politics as Symbolic Action. Mass Arousal and Quiescence. Chicago: Markham Publishing Company. 1971. 188 p. Evgenieva T. The Archaic Mythology in the Modern Political Culture. – Politea. 1999. No. 1. P. 33-47. (in Russ.) Flud C. Political Myth: A Theoretical Introduction. (Russ. ed. Politicheskij mif: Teoreticheskoie issledo- vanie. Moscow: Progress-Traditsia. 2004. 264 p.) Geertz C. Ideology as a Cultural System. – Ideology and Discontent. Glencoe etc.: Free Press. 1964. P. 47-76. Gill G. Symbols and Legitimacy in Soviet Politics. Cambridge: Cambridge University Press. 2011. vi, 356 p. Goffman E. Frame analysis: An essay on the organization of experience. (Russ.ed. Analiz freimov: Esse
Moscow: Institute of Sociology RAS. 2004. 336 p.) Kertzer D.I. Ritual, politics, and power. New Haven, etc.: Yale University Press. 1988. ix, 235 p. Kress G., Hodge R. Language as ideology. London etc.: Routledge & Kegan Paul. 1979. xiv, 230 p. Lincoln B. Theorizing Myth: Narrative, Ideology, and Scholarship. Chicago: University of Chicago press. 1999. 313 p. Losev A.F. Dialectics of a Myth. – Losev A.F. Iz rannikh proizvedenij [From the Early Works]. Moscow: Pravda, 1990. P. 391-599. (in Russ.) Malinova O. The Symbolic Politics: Contours of the Research Field. – Simvolicheskaia politika [Symbolic
]. Issue 1. Moscow: INION RAS. 2012. P. 5-16. (in Russ.) Potseluyev S.P. Symbolic Politics: Constellation of Concepts for Approaching the Problem. – Polis.
. 1999. No. 5. С. 62-76. (in Russ.) Shestov N.I. Politicheskij mif teper’ i prezhde [A Political Myth Now and Before]. Saratov: Saratov University Press. 2003. 422 p. (in Russ.) Thompson J.B. Ideology and Modern Culture. Critical Social Theory in the Era of Mass Communication. Oxford: Polity Press. 1990. viii, 362 p. Wydra H. Introduction. Democracy in Eastern Europe – Myth and Reality. – Democracy and Myth in
. London, New York: Routledge. 2008. P. 1-24. Zenkin Z. A Critique of the Narrative Mind. – Novoe literaturnoe obozrenie [The New Literary Review]. 2003. No. 59. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2003/59/zen.html (accessed 14.05.2015). жүктеу/скачать 127,16 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|