Министрлігінде тіркелген. Куәлік №2988-ж 2008 жылдың 25 наурызы

 
 
45 
Двенадцатилетняя  циклическая  календарная  система,  существующая  и 
действующая  в  рамках  специфического  свойства  мифологического  мышления, 
подчинена  внутренней  закономерности  мифического  сознания.  Повторение  и  смена 
времени,  следующая  друг  за  другом  в  двенадцатилетнем  годовом  цикле,  отражает  в 
себе вечное повторение в замкнутом круге, в мифологическом мышлении. 
Календарные обряды азербайджанских тюрков связаны с переходом из зимнего 
к  весеннему  времени.  С  точки  зрения  мифологии  такие  обряды,  обозначающие 
переходный  акт  из  хаоса  к  космосу,  охватывают  в  себе  оппозицию  тех  или  иных 
символических  образов  в  соответствии  с  оппозиционным  инвариантом  хаоса  - 
космоса.  С  этой  точки  зрения  обряд  «Коса-Коса»  у  азербайджанских  тюрков, 
привлекает  особое  внимание.  Впервые  этот  обряд  описал  азербайджанский 
литературовед  Али  Султанлы.  Он  отметил  некоторые  особенности  этого  обряда  в 
своей книге (2, с. 36-44).  
С  мифологического  аспекта  обряд  «Коса-Коса»  -  оппозиция  Коса  –  Козла 
символизирует  оппозицию  Зимы  –  Весне.  Известный  азербайджанский  мифолог  М. 
Сеидов  отмечает  что,  «в  обряде  «Коса-Коса»,  Коса-  символ  Зимы,  а  Козел-  символ 
Весны.  Коса  готовится  в  долгое  путешествие,  поэтому  участники  обряда  понимают, 
что зима прошла, а весна наступила, но Коса не хочет уходить. В конце Козел – Весна 
убивает Косу – Зиму» (3, с. 28).  
В  действительности,  оппозиция  Коса  –  Козёл  является  трансформированным 
вариантом  инварианта  оппозиция  -  Хаоса  –  Космосу,  то  есть  Коса  является 
трансформированным  символом  зимы,  а  Козел  -  весны.  Образ  Косы  -
антропоморфическая  модель  времени  (конкретно  зимы),  которая  представляется  в 
человеческом  образе.  А  образ  Козла  -  зооморфическая  модель  времени  (конкретно 
весны), которая представляется нам в животном образе. Если оппозиция Коса – Козёл 
является  трансформированным  вариантом,  инвариантом,  то  оппозиция  Хаоса  – 
Космос  и  антропоморфическая  модель  времени  Косы  символизирует  -  Хаос,  а 
зооморфическая модель Времени - Козла, символизирует - Космос.  
Как  видно,  в  этом  обряде  Козел  убивает  Косу.  На  самом  деле,  всё  это 
происходит требованием внутреннего содержания логико-мифического мышления. По 
мнению  М.  Элиаде  :  «Для  того  чтобы  началось  нечто  истинное,  нужно  полностью 
уничтожить  остатки  старого  цикла.  Иначе  говоря,  если  мы  желаем  абсолютного 
начала,  то  конец  мира  должен  быть  самым  радикальным»  (4,  с.  59).  С  этой  точки 
зрения  уничтожение  Косы  необходимо,  то  есть,  уничтожение  антропоморфической 
модели  времени  Косы,  в  действительности,  уничтожение  старого  -  зимы,  хаоса  - 
является началом нового- весны, космоса.  
Одним  из  древних  обрядов  азербайджанских  тюрков  является  «Коду-коду».  Об 
этом  календарном  обряде  было  написано  в  1890-ом  году  в  «Сборнике  материалов  по 
описанию  местностей  и  племен  Кавказа».  А.  Акимов  в  своих  заметках  в  дневнике 
написал следующее: «В один из долго длившихся пасмурных дней прошлого месяца, я 
был  встревожен  странными  криками,  которые  доносились  до  меня  со  двора  моей 
квартиры.  Я  вышел  во  двор,  и  глазам  моим  представилась  следующая  картина: 
несколько  мальчиков  из  местных  мусульман  (азербайджанских  тюрков  –  Р.А.), 
немилосердно стуча палками, произносили татарские (азербайджанские, тюркские – Р. 
А.)  слова.  Когда  мальчики  умолкли,  один  из  них  поднес  ко  мне  куклу,  обвитую 
янтарными  четками.  Кукла,  без  сомнения,  изображала  женскую  фигуру.  На  вопрос 
мой: «Что это за кукла?» мальчик ответил, что это – «Коду» (так назвал он куклу). 

 
 
46 
 – «Что же значит Коду?» спросил я снова мальчика. 
 – «Солнце и Месяц», ответил он, наверное, бессознательно. 
Не  добившись,  толку  относительно  «Коду»,  я  попросил  мальчика продиктовать 
мне ритмованные слова. Мальчик продиктовал мне следующее: 
 
Qodu, Qodu! Hay, Qodu, Qodu!  
Qoduya salam verdinmi? 
Qodu buradan ötәndә, 
Qırmızı gün gördünmü?... 
Qara toyuq qanadı, 
Kim vurdu, kim sanadı? 
Göyçәliyә getmişdim, 
It baldırımı daladı, – 
Yağ verin yağlamağa, 
Ip verin bağlamağa: 
Verәnin oğlu olsun, 
Vermәyәnin bir kor qızı olsun. 
O da çatlasın ölsün.  
Коду, коду! о, Коду, Коду! 
Отдал ли ты салам Коду? 
Когда пролетел отсюда Коду, 
Не видел ты красного солнышка?... 
Крыло черной курицы 
Кто ударил, кто сочетал?... 
Был я Гекчали, – 
Собака укусила меня в икру. 
Дайте масло умаслить, 
Дайте веревки привязать! 
Кто дасть, у того пусть родится сын: 
Кто не дасть, у того пусть родится слепая дочь  
Да и та пусть лопнеть и помереть!» (5, с.128-129) 
 
Календарное  мировоззрение  у  азербайджанских  тюрков  отражено  и  в 
мифологических текстах. В этих текстах календарные мировоззрения проявляют себя 
в рамках свойства мифопоэтического мышления. Характеризуя свойства мифического 
мышления,  Е.  М.  Мелетинский  отмечает:  «Некоторые  особенности  мифологического 
мышления  являются  следствием  того,  что  «первобытный»  человек  еще  не  выделял 
себя  отчетливо  из  окружающего  мира  и  переносил  на  природные  объекты  свои 
собственные  свойства,  приписывал  им  жизнь,  человеческие  страсти,  сознательную, 
целесообразную 
хозяйственную 
деятельность, 
возможность 
выступать 
в 
человекообразном  физическом  облике,  иметь  социальную  организацию  и  т.  п.»  (6,  с. 
164-165).  
В  действительности,  мифологическое  мышление,  воспринимает  человека  и 
окружающий  мир  как  единое  целое.  С  этой  точки  зрения,  первобытное  мышление 
воспринимает и представляет понятие времени, календарные мировоззрения в рамках 
специфической  особенности  мифопоэтического  мышления.  Конкретный  отрезок 
времени – Зима воспринимается и представляется в человеческом виде, как Старуха и 
три  ее  сыновья  -  Старший  Чилле,  Младший  Чилле  и  Боз  Чилле  (Месяц).  Обратим 
внимание на следующий мифологический текст: 
«Зима  -  одна  Старуха.  У  нее  три  сына  -  Старший  Чилле,  Младший  Чилле,  Боз 
(Серый) Чилле. Мать отправила Старшего Чилле, когда он вернулся, мать спросила: « 
Что ты сделал?», он сказал: «Я собрал людей вокруг очага». 
Потом  Младший  Чилле  отправился.  Когда  он  вернулся  мать  и  спросила  его: 
«Что ты сделал?». Он ответил: «Бросил людей в огонь». 
И, наконец, Боз (Серый) Месяц отправился. Когда он вернулся, мать спросила: «А ты, 
что сделал?» От ответил: « Я выносил из огня». (7, с. 59). 
Таким  образом,  можно  сказать,  что  антропоморфические  модели  времени,  как 
Старуха, Старший и Младший Чилле, содержат в себе негативную семантику.  
Один  из  древних  обрядов  азербайджанских  тюрков  -  «Хыдыр  (Хадир)»,  или 
Хыдыр  Наби.  Образ  Хыдыр-Наби  (Хадир)  широко  распространен  в  мусульманской 

 
 
47 
мифологии,  в  том  числе  в  тюркской  мифологии.  Даже  в  священной  книге  «Коран» 
Хыдыр  отмечается  как  образ  пророка.  К.  Юнг  писал:  «Коран  действительно  не 
обнаруживает  различия  в этой  истории  между  Аллахом,  говарящим  от  первого  лица, 
множественного  числа,  и  Хадиром.  Но  совершенно  ясно,  что  эта  часть  представляет 
собой  простое  продолжение  вспомогательных  действий,  описанных  ранее,  и  вместе 
это доказывает тот факт, что Хадир - есть символизация или «инкарнация» Аллаха» (8, 
с. 182).  
В  тюркской  мифологии,  образ  Хадир  и  Хызр  (Хызыр)  имеют  некоторую 
своеобразность.  Часто,  в  научной  литературе,  образ  Хадир  и  Хызр  отождествляется. 
На самом деле Хадир и Хызр разные образы. М. Тахмасиб отмечал, что « у нас Хызр 
часто  называют  –  Хыдыр.  Обосновываясь  вышеуказанным,  он  принимает  псевдоним 
пророка - Ильяса. На самом деле, они являются мифологическими образами из разных 
мифов»  (9,  с.  41).  Исследователь  А.  А.  Аджалоглу  отмечает,  что  анализ  материалов 
доказывает,  что  оба  образа  имеют  тюркское  происхождение,  но  имя  Хызыр  древнее 
чем Хыдыр (7, с. 299). 
Следует  обратить  внимание  на  обряд  -  «Хыдыр  Наби».  Мы  подходим  к 
рассматриваемой  проблеме  с  мифологического  аспекта.  Разумеется,  обряд  «Хыдыр 
Наби»  охватывает  первые  десять  дней  Младшего  Чилле  (10,  с.  101).  Таким  образом, 
Хыдыр Наби – это определенный отрезок зимы (в широком смысле времени). Значит, 
определенный  отрезок  зимы  представляется  образом  Хыдыра.  С  мифологической 
точки зрения, Хыдыр Наби – антропоморфическая модель времени (конкретно зимы). 
И  охватывает  в  себе  негативную  семантику,  как  старого,  хаотического.  Есть  такая 
азербайджанская  пословица:  «Хыдыр  пришел,  зима  пришла,  Хыдыр  ушел,  зима 
ушла». И это означает, что Хыдыр - антропоморфическая модель зимы и не связано с 
весной,  зеленью.  А  Хызр  -  антропоморфическая  модель  весны  и  заключает  в  себе 
зелень, новое, космическое. 
В. В. Радлов отмечает что, «руз-и Хызыр 23-й день апреля - первый день весны» 
(11,  с.  1724).  М.  Сеидов  подтвердил  тюркское  происхождение  образа  Хызыра  и 
отмечал, что «Хызыр - мифический образ в человеческом виде, означающий теплоту,  
Таким  образом,  Хыдыр  и  Хызыр  –  это  разные  образы  азербайджанского 
фольклора, с мифологического аспекта – Хыдыр - антропологическая модель Зимы, а 
Хызыр - антропологическая модель Весны. жару, силу весны, приносящий с собой эти 
явления»  (12,  с.  110).  А  М.  Тахмасиб  написал,  что  «  становится  ясно,  что  Хызыр 
мифический образ, связанный с приходом весны, с цветением» (9, с. 40). 
 
Литература: 
 
1.  Kaşğari  M.  Divanü  Luğat-it-türk.  Dörd  cilddә.  1-ci  cild.  Tәrcümә  edәn  vә  nәşrә 
hazırlayan: Ramiz Әkbәr. Bakı: Ozan, 2006, 512 s. 
2.  Sultanlı  Ә.  Azәrbaycan  dramaturgiyasının  inkişafı  tarixindәn.  Bakı:  Azәrbaycan  Dövlәt 
nәşriyyatı, 1964, 301 s. 
3.  Seyidov M. Yaz bayramı. Bakı: Gәnclik, 1990, 96 s. 
4.  Элиаде М. Аспекты мифа. Москва: Академический Проект, 2010, 251 с. 
5.  Сборник  материалов  местностей  и  племен  Кавказа.  9-ый  выпуск.  Тифлись:  1890, 
480 с. 
6.  Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. Москва: Издательство Наука, 1976, 406 с. 
7.  Әsatirlәr, әfsanә vә rәvayәtlәr. Bakı: Şәrq-Qәrb, 2005, 304 s. 

 
 
48 
8.  Юнг  К.  Г.  Синхрония:  аказуальный  обьединяющий  принцип.  Москва:  АСТ  Москва, 
2010, 347 (5) с. 
9.  Tәhmasib M. Seçilmiş әsәrlәri: 2 cilddә. 1-ci cild. Bakı: Mütәrcim, 2010, 488 s.  
10. Novruz bayramı ensiklopediyası. Bakı: Şәrq-Qәrb, 2008, “Sәda” nәşriyyatı, 2008, 208 s. 
11. Seyidov M. Azәrbaycan mifik tәfәkkürünün qaynaqları. Bakı: Yazıçı, 1983, 326 s. 
12. Радлов В. В. Опыт словаря тюркских наречий. Т. 2. Ч. 2. С-Петербургь: 1889, 1814 
(64) с. 
 
 
Асадзаде Р.Ф. 
 
ПРЕДВКУШЕНИЕ МИМОЛЁТНОГО СЧАСТЬЯ И ОТТЕНКИ 
«ГРУСТНОГО ОДИНОЧЕСТВА» В РАННЕМ ТВОРЧЕСТВЕ 
 Ф. САГАН И В. ТОКАРЕВОЙ 
 
Carefully  analyzing  the  early  work  of  writers,  we  came  to  the  conclusion  that  F. Sagan  and 
V. Tokareva energetically  used  in  their  works  the  theme  of  the  struggle  between  the  anticipation  of 
simple  human  happiness  and  the  motivation  of  «the  sad  loneliness»,  which  a  man  as  if  personally 
evokes in the own life.  
 
Внимательно  анализируя  раннее  творчество  писательниц,  приходишь  к  выводу,  что  и 
Ф.Саган  и  В.Токарева  энергично  воплощали  в  своих  сочинениях  тему  борьбы  между 
предчувствием  простого  человеческого  счастья  и  мотивами  «грустного  одиночества», 
которое сам словно накликает на себя человек. 
 
Әйел  жазушылардың  ерте  шығармашылығын  мұқият  талдай  келе,  Ф.Саган  және 
В.Токарева  өз  шығармаларында  қарапайым  адам  бақытын  күту  мен  «көңілсіз  жалғыздық» 
желісі арасындағы күрес мәселесін қарқынды түрде бейнелеген деген ойға келесің.  
 
Франсуаза  Саган  и  Виктория  Токарева  –  две  видные  писательницы  – 
представительницы так называемой «женской прозы» второй половины XX столетия. 
Большинство  их  героев  –  женщины,  поэтому  во  французском  и  русском 
литературоведении они считаются женскими писательницами. Однако многие русские 
и  европейские  критики,  анализируя  романы  Ф.  Саган,  рассказы  и  повести  В. 
Токаревой, сходятся во мнении, что их прозу «женской» в буквальном смысле назвать 
нельзя.  Она  глубже  и  шире  тех  традиционных  представлений,  под  которым  в 
последние несколько десятилетий иронично подразумевают «женскую» литературу.  
Ф.  Саган  явилась  автором  таких  всемирно  известных  книг,  как  «Здравствуй, 
грусть!»,  «Смутная  улыбка»,  «Немного  солнца  в  холодной  воде»,  «Любите  ли  вы 
Брамса?»,  «Потерянный  профиль»  и  других.  Вынуждены  констатировать,  что 
специфическое  для  Саган  представление  о  человеке,  как  о  существе  бессильном,  не 
идущем  на  «нравственное  заклание»,  уступающего  ударам  судьбы  и  т.п.,  своими 
корнями уходит в недра той реальности 1950-х и последующих годов, которую она так 
мастерски  и  описывает.  Так  происходит  прежде  всего  потому,  что  в  душе  героев 
нередко  возникает  состояние  борьбы  между  стремлением  к  идеалу  и  апатией, 
равнодушием.  Впрочем,  в  финале  большинства  произведений  Ф.  Саган  по  причине 
отсутствия  материальных  трудностей  героям  не  мешает  чувство  общей  душевной 
расслабленности. И как подчёркивает Н.Дж. Мамедханова, что «многие произведения 

 
 
49 
Франсуазы  Саган  построены  как  бы  по  принципу  моральной  антитезы:  из  романа  в 
роман  переходят  персонажи,  «свободные  от  элементарной  морали»,  изнывающие  от 
скуки, неприкаянные, «потерянные», но, в конечном счёте жизнью довольные, - как и 
сама романистка, смотревшая на мир глазами своих персонажей» [1,11]. 
Внимательно  анализируя  раннее  творчество  писательниц,  приходишь  к 
выводу,  что  обе  они  энергично  воплощали  в  своих  сочинениях  тему  борьбы  между 
предчувствием простого человеческого счастья и мотивами «грустного одиночества», 
которое  сам  словно  накликает  на  себя  человек.  Саган,  «подобно  писателям 
«потерянного  поколения»  задаёт  сама  себе  вопрос  о  духовной  или  материальной 
сущности. Она ищет ответы на то, что такое настоящая любовь, где её истоки. Однако 
чаще  всего  в  своих  окончательных  выводах  она  вместе  с  героями  (в  основном 
женскими персонажами) приходила к признанию мимолётности счастья, легкокрылой 
и  иллюзорной  (лишь  внешне  проявляемой)  радости,  граничащей  с  грустью  и 
одиночеством.  Некоторые  персонажи  Ф.  Саган  стремятся  по  мере  своих  сил  и 
возможностей  испытывать  чувства  блаженства  от  светлых  грядущих  дней.  Они 
надеются  на  то,  что  «большое  завтра»  принесёт  им  не  столько  новые  и  трудные 
испытания,  сколько  ощущение  радости.  Как  правило,  такое  ощущение  оказывается 
обманчивым,  и  обозначенная  борьба  страстей  завершается  поражением  первого  и 
победой второго чувства.  
Нередко  духовная  близость  героев  Ф.  Саган  и  В.  Токаревой  держится  на 
физическом  влечении  и  уходит  вместе  с  ним.  Тот  опыт,  который  персонажи 
постепенно  накапливают,  оборачивается  для  них  преждевременным  духовным 
старением,  потерей  веры  в  мечты  своей  юности.  Так,  герой  Саган  изначально  не 
способен  правильно  воспринимать  и  оценивать  то,  что  писательница  называет 
«настоящей  любовью…,  так  как  он  должен  пройти  определённый  жизненный  путь, 
только  тогда  он  сможет  приблизиться  к  пониманию  любви»  [3].  Вероятно,  такое 
категоричное заявление можно считать кредо Ф. Саган.  
Выясняется,  что  подобные  мотивы  борьбы  между  ощущением  радости  и 
одиночеством  не  остались  незамеченными  и  в  русской  литературе.  Причём,  эта 
раздвоенность  героев,  битва  между  двумя  указанными  полюсами  настроений 
получили  своё  продолжение,  идейно  и  психологически  трансформировавшись  в 
работах  Виктории  Токаревой.  Талант,  оптимизм,  юмор,  доброта,  предельная 
честность, открытость души и искренность повествования, филигранная отточенность 
стиля,  внимание  к  запросам  человека  –  эти  и  многие  другие  черты  характеризуют  её 
многогранное 
творчество. 
На 
сегодняшний 
день 
она 
является 
автором 
многочисленных  сборников  повестей  и  рассказов.  Наиболее  популярные  среди  них 
«Летающие  качели.  –  Ничего  особенного»,  «Лиловый  костюм»,  «Лучший  из  миров», 
«Гладкое  личико».  Большинство  современных  критиков-литературоведов  и  даже 
сценаристов  (значительная  часть  повестей  и  рассказов  экранизирована)  сходятся  во 
мнении,  что  тематика  её  произведений  и  подходы  к  психологическим  нюансам  в 
поведении  героев  напоминают  образ  мышления  Ф.  Саган.  Тем  более,  в  них,  на  наш 
взгляд, также просматриваются мотивы, вынесенные в заголовок настоящей статьи.  
Таковы  мимолетные  желания  главной  героини  первого  романа  «Здравствуй, 
грусть!».  Сессиль,  обременённая  многочисленными  грехами  представителей  своей 
среды,  тем  не  менее  находится  в  мучительных  поисках  для  себя  лучшей  женской 
участи.  Таковы  временные  порывы  в  жизни  Натали  («Немного  солнца  в  холодной 
воде»),  которая,  по  признанию  её  возлюбленного  Жиля,  способна  «переживать 

 
 
50 
угрызения  совести,  даже  сожаление  –  словом  испытывать  человеческие  чувства».  И 
если  хронологически  первое  выступление  Ф.  Саган  приветствует  печаль,  то  уже 
последующее  («Смутная  улыбка»,  «Нечто  вроде  улыбки»,  «Что-то  от  улыбки»  -  в 
любом  из  переводов  на  русский  язык)  указывает  нам  на  несколько  иной 
психологический  настрой  героини  и  автора  вместе  с  ней.  В  то  же  самое  время  в 
Европе  складывается  аналогичное  мнение  о  рассказах  и  повестях  В.  Токаревой.  Так, 
Федерико  Феллини  по  поводу  её  книг,  переведённых  на  итальянский  язык,  как-то 
заметил:  «Какое  доброе  дарование.  Она,  как  и  некоторые  её  герои,  воспринимают 
жизнь не как обременительное испытание, а как благо» [2].  
В  вопросах  борьбы  между  счастьем  и  одиночеством  как  конечной  точкой 
жизненного  пути  Ф.  Саган  и  В.  Токарева  имеют  немало  точек  соприкосновения. 
Прежде  всего,  галерея  художественных  образов  в  их  произведениях  предстаёт 
нравственно  искалеченными  средою  людьми.  Поэтому  многие  из  них  внутренне 
глубоко  несчастны,  им  трудно  обрести  подлинное  счастье  по  причине  нахождения  в 
общей  атмосфере  лжи  и  безвыходности,  бессмысленной  суеты  и  пошлости.  Поэтому 
среди  них  находится  немало  людей  с  дисгармоничным  миросозерцанием,  а  счастье  в 
свою  очередь  оказывается  мимолётным.  Это  тем  более  обидно  и  несправедливо, 
потому  что  объективно  некоторые  герои  Ф.  Саган  и  В.  Токаревой  гармонию  в  семье 
как  раз  и  заслужили.  Но  путь  к  любви,  зависящий  от  личного  выбора  человека  у 
русского 
и 
французского 
авторов 
оказывается 
сложным, 
тернистым 
и 
противоречивым. 
Поэтому 
следует 
особо 
подчеркнуть, 
что 
писательницы 
руководствуются  в  своём  раннем  творчестве  своеобразным  девизом:  «Если  в  сердце 
нет  любви,  человек  мёртв.  Живым  он  только  притворяется».  Во  всяком  случае,  так 
заверяет нас Пётр Тодоровский [2]. 
Однако  любовь  влечёт  за  собой  не  только  сложные  и  противоречивые 
коллизии.  На  наш  взгляд,  это  особенно  отчётливо  можно  проследить  на  примере 
раннего  творчества  Ф.  Саган  и  В.  Токаревой.  Можно  подметить  некоторые 
специфические особенности, заключающиеся в том, что юные герои романов Ф. Саган 
(«Здравствуй,  грусть!»,  «Смутная  улыбка»)  и  некоторых  рассказов  В.  Токаревой  из 
сборника  «Летающие  качели.  –  Ничего  особенного»  («Самый  счастливый  день. 
Рассказ  акселератки»  и  др.)  в  своей  подростковой  любви  проходят  ряд  этапов.  Они 
примечательны  тем,  что  каждый  из  них  под  пером  писательниц,  как  правило, 
представляет  собой  отрицание  прошлого  чувства  с  частичным  признанием 
собственных ошибок. Но и то – далеко не всегда. Однако, если образно сравнить самое 
великое  и  проникновенное  чувство  на  земле  с  длинным  тоннелем,  по  которому 
медленно  движутся  главные  герои  Ф.  Саган  и  В.  Токаревой,  то  в  конце  его,  увы, 
никакого просвета нет. Такой путь в тоннеле – это тупик как в любви, так и в решении 
самых 
обыденных 
житейских 
вопросов. 
Вернее, 
радость 
оказывается 
скоропреходящей, а завершается  она, как правило, одиночеством и тоской по идеалу. 
Только  в  раннем  творчестве  Ф.  Саган  их  значительно  меньше,  потому  что  бытовым 
вопросам она практически не уделяет внимания, а у В. Токаревой из заметно больше. 
Но  вне  зависимости  от  разрешения  бытовых  проблем  можно  утверждать,  что 
произведения  писательниц  в  данном  отношении  однозначно  объединяет  отсутствие 
счастья  в  финале.  У  Ф.  Саган,  пожалуй,  почти  не  встречаешь  счастливой  развязки, 
потому  что  грусть-тоска  по  утраченным  идеалам  оказывается  более  значительной  по 
сравнению с отдельными этапами любовных похождений её героев. У В. Токаревой в 

 
 
51 
огромном  потоке  рассказов  и  повестей  (одних  только  объемных  сборников  свыше 
десяти) можно отметить лишь несколько новелл со счастливым концом.  
По  какой  же  причине  мимолётное  счастье  чаще  всего  завершается  грустным 
одиночеством?  По  нашему  мнению,  ответ  на  этот  вопрос  может  быть  найден  только 
при 
установлении 
двух 
основных 
этапов 
жизненного 
пути, 
неизменно 
сопровождающих главных героинь Ф. Саган и В. Токаревой. Первый этап обретения и 
потерь  в  особенности  характерен  для  сюжетов  первого  романа  Саган  «Здравствуй, 
грусть!»  и  рассказа  В.  Токаревой  «Самый  счастливый  день».  Ясно,  что  мы  имеем 
моральное право говорить о мотивах тоски по идеалу в том случае, если ранее он был 
приобретен и взлелеян, а впоследствии в результате каких-либо  объективных причин 
или действий субъективного характера утерян, оставив после себя печально-грустные 
воспоминания.  
С целью доказательства обратимся к критической  литературе. В  одной из них 
читаем о том, как «вольным и непринужденным тоном, без тени смущения и сомнения 
Сессиль  рассказывает  о  прелестях  плотской  любви,  ни  к  чему  не  обязывающей,  того 
слияния  двух  молодых  людей,  при  котором  взаимные  обязанности  и  высокая 
ответственность словно по мановению волшебной палочки отступают на второй план» 
[1,13]. 
Следовательно, до поры до времени идеал сохраняется. Он заключается в том, 
что душа юной девушки тянется к любви. Отношения Сессиль со студентом Сирилем, 
конечно,  нельзя  назвать  пылом  или  угаром,  потому  что  она  не  сгорает  от  чувств  к 
молодому  человеку.  Но  в  подобии  того  любовного  порыва,  о  котором  пишет  автор, 
безусловно,  есть  элемент  гармонии.  Однако  он  существует  лишь  на  начальном  этапе 
развития  отношений.  По  мере  углубления  центрального  литературного  конфликта 
выясняется,  что  главные  герои  не  желают  слышать  друг  друга  и  в  первую  очередь 
потому,  что  у  них  нет  общих  точек  соприкосновения,  следовательно,  отсутствуют  и 
взаимные  интересы.  В  таком  случае  один  человек  не  живёт  запросами  и  надеждами 
другого. Так герои подходят к роковой черте предчувствия как мимолётности счастья, 
так и общего грустного настроя. Впоследствии при переходе и за этот рубикон, идеал 
разрушается. Гармония сменяется дисгармонией, а с учётом того непреложного факта, 
что  Ф. Саган сама смотрит на мир их глазами, её  собственное миросозерцание также 
оказывается дисгармоничным.  
По  аналогичным  причинам  героиня  рассказа  Виктории  Токаревой  «Самый 
счастливый день» с явным пренебрежением и даже отвращением смотрит на тех своих 
сверстников, для которых, к примеру, самым счастливым днём был тот, когда «битлсы 
объединились  в  ансамбль».  Потому  и  противен  ей  «академичный»  и  во  всём 
«упорядоченный Загоруйко», который также «знает все современные ансамбли» и в то 
же  время,  замечет  она  про  себя,  -  «что  думает  подросток,  то  и  говорит,  хотя 
воспитание дано человеку именно для того, чтобы скрывать свои истинные чувства. В 
этом случае, - домысливает она, - когда они неуместны».  
Главная  героиня  рассказа,  как  и  Сессиль  серьёзным  размышлениям  о  жизни 
противопоставляет  полёт  фантазии.  Этими  чертами  характера  безымянная  героиня 
отличается  и  от  многих  других  учениц-сверстниц  («Машка  наверняка  напишет,  что 
самый счастливый день был тот, когда у них взорвали испорченный синхрофазатрон и 
им дали новый. Эта Машка просто помешана на схемах и формулах»). В отмеченном 
сказалась индивидуальность женской молодёжной натуры, метко схваченной Ф. Саган 
и  В.  Токаревой,  и  вместе  с  тем  объявился  самый  корень  зла,  когда  с  трудом 

 
 
52 
обретённые идеалы вскоре легко  обесцениваются. На этом в сущности построена вся 
срединная композиционная часть сопоставляемых произведений.  
И  тем  не  менее,  несмотря  на  отличие  в  юношеской  целеустремленности, 
отсутствие  видимых  финансовых  затруднений  в  двух  семьях  порознь  приводит 
молодёжь  к  образу  жизни  по  известной  формуле  «всё  дозволено».  Во  всяком  случае, 
им  нет  отказа  в  прихоти.  Небольшая  разница  заключается  только  в  том,  что  Сессиль 
растёт  в  неполной  семье.  Таким  образом,  один  из  начальных  этапов  с  равноправным 
распределением  женских  ролей  свидетельствует  о  незначительном  родительском 
попустительстве,  (правда,  Саган  проходит  мимо  выражения  субъективной  точки 
зрения  на  тему  семейного  воспитания,  но  В.  Токарева  в  указанном  рассказе  к  этой 
мысли однозначно подводит читателя), а рецидивы такого воспитания на обретении и 
потере идеала скажутся позднее.  
И  в  дальнейшем  в  рассказе  Токаревой  «Самый  счастливый  день»  события 
разворачиваются  по  такому  же  сценарию,  как  и  в  указанном  романе  Ф.  Саган. 
Расхождение  замечено  только  в  аспекте  некоторого  осложнения  семейными 
неурядицами  и  малыми  бытовыми  проблемами,  на  которых  Ф.  Саган  внимания  не 
обращает.  Однако  бытовая  тематика  не  может  быть  полностью  нивелирована  в 
произведениях 
русской 
писательницы 
по 
причине 
значительно 
большей 
социологизированности  национальной  культуры  в  целом.  Но  дополнительный  фон 
лишь  ярче  отсвечивает  идейно-художественную  проблематику.  Так,  первые  же 
столкновения  родителей  на  бытийной  основе,  в  результате  которых  появляются 
глухие  намёки  на  распад  семьи,  вызывают  моментальную  и  резко  отрицательную 
реакцию  дочери.  Подросток  благоговеет  перед  родным  отцом  и  преклоняется  перед 
ним с той же завидной настойчивостью и искренностью, как и Сессиль. Все интересы 
юной девушки на стороне отца, который также ни в чём ей не отказывает.  
Нелегко  героиням  двух  сопоставляемых  произведений  расставаться  с  таким 
идеалом,  как  мимолётное  счастье,  который,  по  выражению  русской  писательницы, 
повсюду сопровождает по жизни «неоперившихся птенцов», с человеком, бесконечно 
падким  на  «всевозможные  удовольствия»  (Ф.  Саган).  Но,  думается,  что  авторы 
нисколько  не  погрешили  против  истины.  И  дело  не  только  в  изначально  ясно 
выраженным  гармоническом  миросозерцании  молодых  художников  слова,  а  в 
объективном,  фотографически  точном  воспроизведении  картины  определённого  и, 
безусловно,  знакомого  им  круга  лиц  с  пылкими  желаниями  и  вместе  с  тем 
эгоистическими  чертами  характера.  В  дочерях  же,  как  губка  впитавших  подобное 
отношение к жизни, неизменно развиваются непомерно высокие даже для юношества 
амбиции.  Отсюда  можно  протянуть  нить  к  параллельным  мотивам  легкокрылости, 
беспечности и беззаботности, порождаемых иной средой, но имеющих те же корни и в 
принципе опирающихся на те же порочные методы воспитания.  
Чем  же  в  итоге  завершается  такая  ситуация?  В  зародыше  развития  взаимных 
симпатий  заметен  в  двух  произведениях  легко  обнаруживается  юношеский 
максимализм  (как  можно  больше  получить  удовольствия  исключительно  для  самой 
себя),  впрочем,  как  и  стремление  писательниц  к  философскому  абсолюту.  Но  в  этом 
юношеском  порыве  всё  же  первоначально  сохраняется  тяга  к  прекрасному.  Идеал  в 
первом  романе  Ф.  Саган  и  названном  рассказе  В.  Токаревой  жив,  таким  образом,  до 
тех  пор,  пока  не  наступает  пора  ответственности  за  свои  поступки.  Однако  по  ходу 
сюжета  главные  герои  приходят  к  простому  и  не  обременительному  решению:  всё 
оставить  как  есть,  ничего  не  отдавая  взамен.  Эгоизм  и  замкнутость  чувств  на 

 
 
53 
заключительном  этапе  развития  любовных  отношений,  оказывается  препятствием  к 
истинной  любви.  Вот  и  вырождается  такая  любовь  в  чувство  безысходного 
одиночества. 
 
Литература: 
 
1.Мамедханова Н.Дж. Зарубежная проза II половины XX века. Литература Франции, 
Великобритании, Германии: Учебное пособие. Баку: Китаб алеми, 2006, 158 с. 
2.http://ru.wikipedia.org/wiki/Токарева,_Виктория_Самойловна 
3.http://lib.aldebaran.ru/author/sagan_fransuaza/ 
 
 
Касумова К.И. 
 
ПРАВОСЛАВНАЯ ТРАДИЦИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 
 
The  article  deals  with  the  modern  Russian  literature,  particularly  with  manifestation  of 
orthodox  tradition  in  it.  The  place  of  orthodox  philosophy  in  spiritual  searches  of  contemporary 
Russian nation in the novel “God of Rain” by Maya Kucherskaya is shown. The research conducted 
by the author points that religious reflection in the inner world of young people is based on tradition 
and has artificial character to some extent. The orthodox ethics is subjected to contamination with the 
modus vivendi of contemporary young people in consciousnesses.  
 
В  современной  русской  литературе,  несмотря  на  доминирование  постмодернизма, 
или,  если  считать  постмодернизм  определенной  и  все  же  эстетической  системой 
псевдопостмодернизма, традиционная тематика все же дает о себе знать. В соответствии 
с этим русские писатели нет-нет и обращаются к богоискательству. Роман Майи Кучерской 
«Бог  дождя»  -  роман  о  Боге  и  богоискательстве.  Структура  содержания  романа  и  его 
эмоциональная насыщенность вполне могут подсказать и другое. богоискательство в романе 
– это внешний фактор. Роман о жизни и о любви. Но в этой истории жизни и любви поиски 
Бога являются не факультативным, а необходимым звеном.  
 
Қазіргі  заманғы  орыс  әдебиетінде  постмодернизнің  үстемдік  етуіне  қарамастан 
немесе  постмодернизмді  жалған  постмодернизмнің  нақты,  бірақ  эстетикалық  жүйесі 
ретінде  есептесе,  дәстүрлі  тақырыптар  әлі  де  басымдық  танытуда.  Осымен  байланысты 
орыс  жазушылары  сирек  болса  да,  құдайіздеушілікпен  айналысады.  Майя  Кучерскаяның 
«Жаңбыр  құдайы»  романы  Құдай  және  құдайіздеушілік  туралы.  Роман  мазмұны  мен  оның 
эмоционалдық  қанықтылығы  романдағы  құдайіздеушілік  сыртқы  фактор  екендігін  көрсетуі 
де  мүмкін.  Роман  өмір  мен  махаббат  туралы.  Дегенмен  бұл  өмір  мен  махабатты  іздеу 
оқиғасында Құдайды іздеу қосымша емес, қажеттілік болып табылады.  
 
В  классической  русской  литературе  всегда  были  сильны  православные 
традиции.  Это  и  понятно,  так  как  художественная  литература  исторически 
формируется  под  непосредственным  влиянием  духовной  литературы.  С  крещением 
Руси  и  появлением  богослужебных  книг  начинается  книжная  культура  вообще, 
собственно  русская  литературная  традиция.  И  если  язык  Библии  на  русской  почве 
смешивался  с  живым  разговорным  языком  народа,  в  результате  чего  сформировался 
так  называемый  церковнославянский  язык,  то  и  литературная  традиция  церковного 
характера  неминуемо  смешивалась  с  народно-поэтической  традицией.  Когда  мы 

 
 
54 
говорим  о  смешении  в  языке  XVIII  столетия  двух  стихий  –  народно-поэтической  и 
книжно-славянской,  то  это,  видимо,  результат  процесса,  а  не  его  начало.  Начало  всё 
же было заложено уже в Х веке.  
Смешение стилей, характерное для XVIII века, не носило всецело формального 
характера,  оно  непосредственно  затрагивало  и  содержание  художественных 
произведений.  Так,  в  литературе  XVIII  в.,  т.е.  периода  наиболее  интенсивного 
формирования  норм  национального  русского  литературного  языка,  наблюдалась 
некоторая  искусственность,  проявляющаяся  в  том,  что,  с  одной  стороны,  писалось 
много  комических  и  сатирических  произведений,  с  другой  стороны,  художественная 
литература  считалась  законным  и  закономерным  средством  восхваления  сильных 
мира  сего.  Поэтому,  с  одной  стороны,  наблюдалось  обилие  таких  произведений,  как 
«Пригожая  повариха»  и  «Недоросль»,  с  другой,  –  множество  различных  од, 
посвященных  императрицам,  князьям  и полководцам.  «Путешествие  из  Петербурга  в 
Москву»  стоит  особняком  не  только  в  силу  своего  обличительного  характера,  но 
прежде  всего  по  той  причине,  что  не  вписывается  в  существующие  представления  о 
задачах художественной литературы.  
Собственно  русская  литература  как  форма  национальной  рефлексии,  на  наш 
взгляд,  формируется  в  XIX  столетии.  Именно  в  это  время  и  структурируются 
основные  философские  дискурсы  русской  художественной  литературы.  Не  случайно, 
русская  литература  XIX  столетия  получила  название  классической,  а  сам  век 
обозначен  как  золотой  век  русской  литературы.  В  творчестве  таких  писателей,  как 
А.С.Пушкин, М.Ю.Лермонтов, И.С.Тургенев, И.А.Гончаров, Н.С.Лесков, Л.Н.Толстой 
и  Ф.М.Достоевский  оформляются  «болевые»  точки  русской  мысли.  С  одинаковой 
интенсивностью  актуальное  для  русского  менталитета  пространство  мысли 
проявляется как в художественной литературе, так и в философии. Безусловно, одним 
из  самых  «больных»  вопросов  русской  классической  литературы  является  вопрос  о 
Боге,  о  божественном  присутствии  на  земле,  о  долге  человека  и  его  судьбе,  об 
отношении  его  к  Богу.  В  творчестве  Ф.М.Достоевского  эта  проблематика  находит, 
может  быть,  самое  интенсивное  выражение.  Почти  все  его  герои  хотят  добиться  в 
жизни  феноменальных  успехов,  но  понимают,  что  для  этого  они  должны  ходить  по 
трупам.  Допустимо  это  или  нет.  Эту  проблему  решает  Раскольников,  восклицающий 
«Я тварь убил!», но не находящий что ответить Сонечке, утверждающей, что он убил 
человека.  Это  наполняет  особым  содержанием  жизнь  князя  Мышкина.  В  «Братьях 
Карамазовых»  дозволенность  и  недозволенность  «преступления  черты»  непосред-
ственно  связывается  с  Божественным  присутствием  или  отсутствием.  Огромный 
философский  смысл  имеет  обвинение  Смердякова  Ивану:  «Вы,  вы  и  убили!»  Ибо 
Иван  «логически  точно»  объяснил  Смердякову,  что  Бога  нет.  А  Смердяков  просто 
сделал из этого «логически точный» вывод. Если Бога нет, то все дозволено.  
Актуальность  для  него  божественной  проблематики  Л.Н.Толстой  доказал  не 
только  своим  творчеством,  но  и  самой  жизнью.  Философские  искания  великого 
писателя закономерно увенчались отлучением от церкви.  
Таким  образом,  философский,  культурологический  и,  разумеется,  литерату-
роведческий  анализ  русской  литературы  золотого  века,  подлинно  классической 
литературы  свидетельствует  о  том,  что  «богоискательство»  составляло  одну  из 
центральных ее тем.  
В  современной  русской  литературе,  несмотря  на  доминирование  постмо-
дернизма,  или,  если  считать  постмодернизм  определенной  и  все  же  эстетической 

 
 
55 
системой, псевдопостмодернизма, традиционная тематика все же дает  о себе знать. В 
соответствии  с  этим  русские  писатели  нет-нет  и  обращаются  к  богоискательству. 
Разумеется,  чтобы  это  было  читаемо,  современное  богоискательство  вплетается  в 
ткань современной жизни. Так, люди, живущие среди рок-музыки, секса, наркотиков, 
панков и хиппи, вдруг начинают ходить в церковь и искать Бога в обыденной жизни. 
Причем  характерно,  что  богоискательство  в  современной  русской  литературе 
оформляется  как  чисто  русское  явление.  То  есть  оно  остается  национальным  по 
форме.  
Одним  из  наиболее  значительных  произведений  такого  рода,  безусловно, 
является роман Майи Кучерской «Бог дождя». Слово бог в названии вовсе не служит 
символом и не призвано ориентировать читателя. Это было бы слишком примитивно. 
Однако  роман  о  Боге  и  богоискательстве.  Структура  содержания  романа  и  его 
эмоциональная  насыщенность  вполне  могут  подсказать  и  другое.  Например, 
богоискательство в романе – это внешний фактор. Роман о жизни и о любви. Конечно, 
роман о жизни и о любви. Но в этой истории жизни и любви поиски Бога являются не 
факультативным, а необходимым звеном.  
Роман  о  жизни  студентки,  которая  без  памяти  влюблена  в  своего 
преподавателя.  Собственно  роман  и  начинается  с  трагедии  или,  скорее,  драмы, 
поскольку выход найден. Преподаватель – человек, в которого, действительно, можно 
влюбиться  без  памяти.  Более  того,  человек,  из  которого  можно  сделать  кумира. 
Античник,  блестяще  владеющий  древними  и  новыми  языками.  Человек  от  мира 
культуры, который живет исключительно ценностями духа. В него влюблены все, его 
лекции  набирают  огромное  количество  студентов,  которое  не  вмещает  ни  одна 
аудитория.  И  вот  такой  человек  умирает.  Разумеется,  с  ним  умирает  и  весь  мир. 
Разумеется, после него незачем жить. Состояние героини описывается очень красочно: 
«Ее  подташнивает,  она  плотно  закрывает  глаза,  но  так  еще  хуже.  Нащупывает  в 
кармане  пачку,  страшно  хочется  покурить,  но  тогда  наверняка  займут  ее  место.  А 
ехать еще долго. Она остается сидеть. В ногах черная сумка, она расстегивает молнию 
–  батон  хлеба  в  целлофановом  пакете,  плоская  банка  шпрот,  «Литературная  газета», 
купленная по пути на вокзал. Она вынимает газету, раскрывает, заметно вздрагивает. 
Со  второй  страницы  на  нее  смотрит  тот,  кого  они  вчера  хоронили.  Фотография, 
краткий  некролог,  рядом  большая  статья  о  нем.  Читать  она  не  может,  закрывается 
газетой,  газета  слегка  дрожит.  Поезд  набирает  скорость,  из  оконных  щелей 
пробивается ветерок, уже несколько станций позади, и она поднимает голову, смотрит 
в его лицо, в кроткие глаза за стеклами очков, в мелко набранный текст»(1,9-10).  
Роман начинается с того, что девушка едет умирать. «Она ехала на дачу. Ехала 
умирать, и в этом у нее не было ни малейших сомнений …. Он жил, и было понятно, 
зачем  эти  книги,  эти  тени,  блуждающие  в  миртовом  лесу,  зачем  бесконечная  череда 
бывших  и  небывших  героев,  озорных  богов,  мстительных  богинь,  троянцев, 
дарданцев,  вечно  бьющихся  друг  с  другом,  вечно  ждущих  попутного  ветра  и 
плывущих  навстречу  судьбе.  Их  упрямое  движение  вперед  завораживало,  в  их 
готовности к смерти пряталась тайна. Раньше она только изучала их, теперь двинулась 
за ними вслед»(1,21). 
Таким  образом,  очень  точно  описывая  состояние  героини,  автор  связывает 
утрату  человека  с  утратой  культуры.  В  этом  смысле  троянцы  и  дарданцы  вовсе  не 
случайны и глубоко закономерны. Мир культуры – эфемерен. Древняя Греция – была 
она  или  нет?  Насколько  значимо  ее  историческое  и  культурное  бытие?  Только 

 
 
56 
конкретный человек может быть для нас олицетворением реальности того мира, мира 
культуры. Поэтому и было понятно, зачем нужны книги и тени. Потому что был жив 
этот античник Журавский, всем своим существом доказывавший, что культура жива и 
реальна. И действительно, когда умирает такой человек, умирает живая связь с миром 
культуры.  
Олицетворение мира культуры очень значимо само по себе. Поэтому читатель 
уже проникается уважением к Журавскому, ему передается эмоциональное состояние 
героини. Но этого мало. Автор хочет показать, что Журавский совсем не случайно был 
таким:  «С  каких  заоблачных  высей  он  спустился,  из  каких  приплыл  к  ним  земель? 
Толком  ничего  не  было  известно.  Говорили,  что  мать  его  приходилась  близкой 
родственницей  Иннокентию  Анненскому,  отец  был  кадровым  офицером,  сам 
профессор  признался  однажды,  что  дед  и  бабка  его  жили  еще  при  крепостном 
праве»(1,17).  Таким  образом,  несколькими  штрихами  писатель  создает  ценностную 
для него связь с историей культуры. Связь с культурой и вообще умиление по поводу 
того, что современник может быть каким-либо образом связан с этим миром культуры, 
рассчитана  на  глубокое  эмоциональное  сочувствие  читателя.  Особенность  культуры 
подчеркивается  восклицанием  «С  каких  заоблачных  высей  он  спустился?»  Тот  факт, 
что  дед  и  бабка  жили  при  крепостном  праве,  говорит  о  том,  что  профессор  был 
дворянского,  аристократического  происхождения.  Жили  при  крепостном  праве  не 
значит,  что  они  были  крепостными.  Скорее,  это  означает,  что  они  владели 
крепостными.  Ну  и  наконец  совершенно  птрясающим  по  силе  воздействия  на 
читательское  воображение  является  упоминание  о  том,  что  мать  профессора  была 
близкой  родственницей  Иннокентия  Анненского.  Здесь  следует  обратить  особое 
внимание  на  два  обстоятельства.  Во-первых,  родственницей  не  кого-то,  а  именно 
Иннокентия  Анненского.  Если  учесть  роль,  сыгранную  этим  поэтом  в  истории 
Серебряного  века,  то  становится  понятным  содержание  символа.  Во-вторых,  важно, 
что  она  была  не  просто  родственницей,  а  близкой  родственницей  Иннокентия 
Анненского.  При  этом  не  говорится,  кем  именно.  Таким  образом,  у  профессора  есть 
пароль и пропуск в заоблачные выси русской и мировой культуры.  
В  такого  человека  можно  не  просто  влюбиться.  Такой  человек  может  стать 
содержанием и смыслом жизни. На что и намекает писатель. Ему веришь, потому что 
испытываешь  такую  же  тоску  по  миру  утраченной  духовной  культуры.  Кумир  готов. 
Если умирает кумир – незачем жить. Это очень достоверно. 
Но  героиня  чудесным  образом  не  умирает.  Она  переживает  стресс, 
последствия  которого  должны  ее  куда-то  привести.  Характерно  то,  что  они  приводят 
ее  в  церковь  и  в  Церковь.  В  церковь,  потому  что  она  просто  начинает  ходить  в 
церковь. В Церковь, потому что она ищет заполнения душевной пустоты не в людях, а 
в  Церкви,  в  вере.  Такой  приход  очень  осмыслен  и  осмыслен  двояко.  Во-первых, 
смерть  человека,  каким  бы  прекрасным  и  возвышенным  он  ни  был,  это  всего  лишь 
утрата  человека.  Не  сотвори  кумира. Утрата не  означает  смерти,  если  от  человека  не 
отвернулся  Бог.  Она  и  приходит  к  Богу.  Как  будто  она  сменяет  кумира  на  Бога. 
Однако, с другой стороны, героиня понимает Бога как Христа, а Христа воспринимает 
как любимого человека! Ведь размышления о нем строятся на знании о нем. Знание же 
почерпнуто из Библии и богословских книг, которые она читает.  
Для развития сюжетной линии в романе характерно то, что героиня от кумира-
человека приходит к очеловеченному богу. Не случайно, в конце романа ей снится или 
видится  наяву  все  тот  же  Журавский,  которого  она  и  не  узначет  поначалу.  «Это  же 

 
 
57 
Журавский,  вот  кто  едет  с  ней  рядом,  в  одном  лифте,  какое  случайное  везение  и 
счастье,  наконец-то  она  спросит  его  о  самом  важном.  Нужно  только  успеть  до 
девятого этажа. Журавский улыбается ей одними глазами сквозь толстые очки и хитро 
молчит, 
точно 
предлагая 
сначала 
осмотреться, 
взглянуть 
повнимательней 
вокруг»(1,316). 
И  совсем  не  случайно,  в  конце  романа  звучит  классическая  фраза:  «Ducunt 
volentem  fata,  nolentem  trahunt»(1,316),  что  означает:  «Желающего  судьба  ведет,  а 
нежелающего – тащит». 
 
Литература: 
 
1. Кучерская М. Бог дождя. М.: Время, 2007. 
 
  
 Масиева Н.С. 
 
АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ПИСАТЕЛЬ КУРБАН САИД В СОВРЕМЕННЫХ 
ИССЛЕДОВАНИЯХ АМЕРИКАНСКИХ УЧЕНЫХ 
 
There  is  difficult  to  find  readers  abroad  not  knowing  the  name  of  the  Azerbaijani  writer 
Kurban  Said  (1905-1942)  and  his  wonderful  novel  “Ali  and  Nino”.  The  novel  was  repeatedly 
published  in  27  different  languages  of  the  world,  including  Russian  and  English.  The  novel  of 
solidarity  of  Moslems  and  Christians.  Lyrical  song  of  the  loving  world.  One  of  the  valuable 
investigations about Kurban Said – Mohammed Essad Bey – Lev Nussimbaum was published in the 
USA. In his many-paged book, the author - Tom Reiss had more than enough space for proving the 
reality about Kurban Said. However, being under the impression of his version, Tom Reiss gave touch 
to new arguments as well. 
 
Сейчас  за  границей  трудно  найти  читателей,  которые  не  знали  бы  имени 
азербайджанского  писателя  Курбан  Саида  (1905-1942)  и  его  замечательного  романа  «Али  и 
Нино».  Роман  неоднократно  издавался  на  27  языках  мира,  включая,  русский  и  английский 
языки. Это роман солидарности мусульман и христиан. Это лирическая песня любящих мир. 
Наиболее  известным  исследователем  о  Курбан  Саиде  является  Мухаммед  Эссад  Бей  -  Лев 
Нуссимбаум,  который  был  опубликован  в  США.  В  его  многостраничной  книге  значительное 
место  занимает  один  из  авторов  -  Том  Рейс,  который  доказывает  реальное  существование 
Курбан Саида.  
 
Қазір  шетелде  әзірбайжан  жазушысы  Курбан  Саидтің  (1905-1942)  есімі  мен  оның 
тамаша  романы  «Али  мен  Ниноны»  білмейтін  оқырман  сирек.  Роман  орыс  және  ағылшын 
тілдерін  қоса  алғанда,  әлемнің  27  тілінде  басылып  шықты.  Бұл  –  мұсылмандар  мен 
христиандардың  ынтымақтастығы  туралы  роман.  Бұл  –  бейбітшілікті  жақтайтындардың 
әні.  Курбан  Саид  туралы  зерттеушілердің  ішіндегі  неғұрлым  белгілісі  -  АҚШ-та  жарық 
көрген  Мухаммед  Эссад  Бей-Лев  Нуссимбаум  болып  табылады.  Оның  кітабында  Курбан 
Саидтің  шынайы  өмір  сүргендігін  дәлелдейтін  авторлардың  бірі  Том  Рейске  айтарлықтай 
орын берілген.  
 
Одним из самых весомых авторов, издавших за последнее время в США книгу, 
связанную с азербайджанской литературой, является Том Рейс (Tom Reiss), пишущий 
о политике и культуре для газет и журналов «The  New  York Times»,  «The Wall Street 

 
 
58 
Journal»  и  «The  New  Yorker».  Его,  изданная  в  2005-м  году  в  Нью-Йорке,  книга  «The 
Orientalist»  («Востоковед»),  содержащая  433  страниц,  посвящена  загадочной  жизни  и 
творческому  пути  одного  из  самых  известных  личностей  мировой  литературы  ХХ 
века, азербайджанского писателя-эмигранта Курбана Саида (1). 
Со  времени  первого  выпуска  в  свет  в  1937-м  году,  в  преддверии  Второй 
мировой  войны,  венским  издателем  романа  «Али  и  Нино»  на  немецком  языке, 
истинная  личность  автора,  скрывающегося  за  псевдонимом  Курбана  Саида  (1905-
1942),  представляла  интерес  для  читателей.  Герои  этого  лирического  любовного 
романа,  опубликованного  на  27  языках  народов  мира,  в  том  числе  русском,  а  в 
Америке на английском языке, поют песню мира о взаимопонимании между Востоком 
и Западом, о солидарности мусульман и христиан. 
Личность  автора  около  20  книг  на  немецком  языке  Курбана  Саида, 
прославившегося  в  литературном  мире  так  же,  как  и  Мухаммед  Асад  бек,  в  течение 
последних  15-20  лет  является  одной  из  проблем,  вызвавших  самое  большое 
количество  диспутов  в  нашей  литературной  мысли.  Книга  Тома  Рейса,  благодаря 
привнесению в эти споры определенной ясности, представляет интерес. 
Известные  исследователи-ученые  нашей  республики  Панах  Халилов,  Гасан 
Гулиев,  Тофик  Гусейнов,  Зейдулла  Агаев,  Черкез  Гурбанлы  и  другие  своими 
научными статьями пытались разгадать загадку Курбана Саида, однако в их полемике 
до  сих  пор  остаются  спорные  моменты.  А  американский  исследователь  Том  Рейс, 
собирая  материалы  для  своей  книги,  постарался  проследить  весь  творческий  путь 
Курбана  Саида,  изучил  архивные  документы  в  Баку,  Истанбуле,  Берлине,  Вене, 
Позитано  (Италия)  и  других  городах,  а  также  повстречался  с  людьми,  знавшими 
Курбана Саида лично, и смог представить монументальную книгу. В своей книге Том 
Рейс в большинстве случаев говорит языком фактов и фотоматериалов. 
Книга «Востоковед» состоит из введения, трех частей и примечания. Каждая из 
первых двух частей поделена на шесть, а третья на три главы. Первая часть посвящена 
Баку,  где  Курбан  Саид  провел  свои  детские  и  юношеские  годы,  революционной 
обстановке  в  городе,  политике,  проводимой  царской  Россией  и  большевистской 
властью, в том числе важным историческим событиям. Автор, пытающийся раскрыть 
тайну Курбана Саида, сообщает  о разных людях, с которыми  он встречался в Баку,  о 
беседах, проведенных с ними. 
Среди  тех  людей  была  видный  ученый-историк  Сара  Ашурбейли,  учившаяся  в 
десятые  годы  с  Мухаммедом  Асад  беком  –  Курбаном  Саидом  в  одном  классе.  В 
результате бесед с Сарой ханум Т.Рейс смог создать у своих читателей  определенное 
представление о детских годах Курбана Саида. 
Том Рейс по праву уделяет много места локальным и глобальным политическим 
событиям  десятых  годов  прошлого  столетия,  раскрывает  причину  покидания 
тысячами людей (к примеру, Асадуллаевых, Ашурбековых и др.), в том числе Курбана 
Саида,  своей  родины.  Самый  страшный  удар  большевистской  оккупации  поразил 
деловых  людей  и  интеллигенцию  Азербайджана.  Автор,  отмечая  немедленную  казнь 
большинства  из  них,  смог  обосновать  причину  направления  большей  частью  в 
европейские  страны  спасшихся  бегством  людей.  Согласно  Т.Рейсу,  большинство 
просвещенных  людей  знали  какой  либо  иностранный  язык,  имели  верное 
представление о мировой культуре. 
В  первой  части  книги  автор  широко  повествует  о  горских  евреях  (несколько 
позже  будет  привнесена  ясность  в  причину  проявления  Т.Рейсом  интереса  к  евреям), 

 
 
59 
побеге  семьи  Курбана  Саида  на  Восток,  повторного  возвращения  в  Баку  и 
окончательного  покидания  Азербайджана  после  большевистского  захвата.  А 
последние  две  главы  этой  части  посвящены  жизни  в  Истанбуле,  где  Мухаммед  Асад 
бек временно поселился перед поездкой в Германию. 
Шесть  глав  второй  части  посвящены  германскому  периоду  жизни  Гурбана 
Саида.  Здесь,  в  основном  следящий  за  личной  жизнью  азербайджанского  писателя 
Том  Рейс  бросает  взгляд  и  на  его  богатый  творческий  путь,  дает  своим  читателям 
сведения  об  его  отдельных  произведениях.  Одна  из  этих  глав  посвящена  евреям 
(«Jewish  Orientalism»  –  «Еврейское  востоковедение»).  В  этой  части  книги  широко 
говорится  о  фашистской  Германии,  хищнической  сущности  Третьего  Рейха  и  новом 
превращении Курбана Саида в беглеца. 
Состоящая  из  трех  глав  третья  часть  посвящается  последнему  периоду  жизни 
Курбана  Саида,  его  итальянскому  периоду,  и,  особенно,  небольшому  городку 
Позитано, где он жил. 
Необходимо 
отметить, 
что, 
несмотря 
на 
создавшееся 
впечатление 
хронологической последовательности, части книг, в действительности, не разработаны 
в  соответствии  с  этими  принципами.  Почти  во  всех  главах  мы  наблюдаем,  экскурс 
автора в прошлое, при необходимости. 
В  общем  же,  эта  книга  Тома  Рейса,  как  весомый  результат  его  многолетнего 
напряженного  труда,  может  считаться  успешным  научно-исследовательским  трудом 
об  азербайджанском  писателе  Мухаммеде  Асад  беке  –  Курбане  Саиде.  Эта  книга 
представляет  особую  ценность  с  точки  зрения  обилия  информации.  Однако,  имеется 
немало моментов, дающих почву для полемики с автором. 
Прежде  всего,  мы  считаем  название,  данное  Томом  Рейем  своей  книге, 
безуспешным.  Данное  книге  название  «Востоковед»  совершенно  не  перекликается  с 
его  содержанием  и  сущностью.  Как  мы  знаем,  Мухаммед  Асад  бек  -  Курбан  Саид 
является  азербайджанским  писателем,  писавшим  свои  историко-публицистические  и 
художественные  произведения  на  немецком  языке.  Насколько  справедливо  называть 
«востоковед»ом прозаика, снискавшего всемирную славу?  Ведь, как известно, звание 
«востоковед» дается не писателям, а людям науки, исследующим восточную историю, 
философию,  литературу  и  культуру.  Таким  образом,  Том  Рейс  дал  своей  книге 
название, 
не 
охватывающее 
сущности 
и 
содержания 
произведения. 
В 
действительности же, цель его ясна: западный мир все еще находится в магии мудрой 
философии  и  литературы  Востока  и,  по-нашему  мнению,  Том  Рейс,  выведший  в 
заголовок книги слово «востоковед», больше склонялся к симпатиям читателя. 
Как мы упомянули выше, в каждой из двух глав книги есть отдельные разделы, 
посвященные  евреям,  в  других  же  разделах  эта  черта  проявляет  себя  так,  что, 
бросается  в  глаза.  Например,  Т.Рейс  предпочитает  называть  азербайджанского 
писателя  не  настоящим  именем  (Мухаммед  Асад  бек)  или  псевдонимом  (Курбан 
Саид), а больше «Львом Нуссимбаум»ом, что говорит о еврейском уклоне автора. 
Как известно широкому читателю, предположительно, мать родившегося в 1905-
м  году  в  Баку  Мухаммеда  Асад  бека  была  еврейкой.  Рано,  с  двадцатых  годов 
начавший  жить  в  Германии  Асад  бек,  просто  переведя  свое  имя  на  немецкий  язык, 
назвался  «Leo»  («Лев»),  а  фамилию  взял  «Нуссимбаум»  (возможно,  это  фамилия  его 
матери).  Принятие  имени  «Лео  Нуссимбаум»  позволяло  ему  получать  образование  в 
местных  университетах,  без  труда  пользоваться  различными  архивами  и  слиться  с 
литературно-культурным  миром  христиан.  Однако,  с  конца  двадцатых  годов  он  на 

 
 
60 
всех,  публикующихся  один  за  другим,  историко-публицистических  книгах  ставил 
подпись  «Мухаммед  Асад  бек».  А  два  его  художественных  произведения  –  романы 
«Али и Нино» и «Алтунсач», опубликованные им в конце тридцатых годов в Австрии, 
вышли  в  свет  под  псевдонимом  «Курбан  Саид»  (Причину  его  отказа  от  имени 
Мухаммед  Асад  бек  проф.Гасан  Гулиев  и  проф.  Черкез  Гурбанлы  обосновали 
убедительным  образом).  По-видимому,  азербайджанский  прозаик  ни  на  одну  свою 
книгу  не  поставил  подпись  «Лео  Нуссимбаум».  Но  что  связывает  американца  Тома 
Рейса с этим именем? 
Ответ  на  этот  справедливый  вопрос  надо  искать  в  Азербайджане.  Дело  в  том, 
что  перечисленные  нами  выше  и  неперечисленные  нами  азербайджанские  ученые 
занимают  двоякую  позицию  по  отношению  к  определению  личности  Курбана  Саида. 

жүктеу/скачать 1,68 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: