О чем мы молчим с моей матерью. 16 очень личных историй, которые знакомы многим

мастерской в подвале, на нем рабочие сапоги, старые джинсы и потертая
футболка. От него несет виски.
Я знаю ответ. Знаю, но не хочу ничего говорить. Он пристально
смотрит на меня в ожидании, я вижу морщины вокруг его полуприкрытых
глаз, он дышит мне в лицо перегаром.
— Секс и деньги, — бросаю я. Слова словно горячие уголья у меня во
рту, тяжелые, постыдные.
— Верно, — отвечает он. — Если ты будешь со мной особенно,
особенно мила, я, возможно, устрою тебя в ту школу, в которую тебе так
хочется.
Он знает, что я мечтаю обучаться актерскому мастерству в SUNY
Purchase
[3]
. Когда я на сцене, я совершенно преображаюсь, оказываюсь в
какой-то другой, не своей жизни. Я становлюсь кем-то, у кого проблем еще
больше, но все их можно разрешить к концу вечера.
Мне хочется выбраться из подвала. Но я не могу просто так оставить
отчима. Мне не разрешено так просто уходить.
Свет лампочки, не прикрытой абажуром, превращает меня в
персонажа фильма нуар. Воздух здесь, в подвале, холоднее, тяжелее.
Помню, как-то раз в прошлом году отчим припарковал свой грузовик на
берегу океана и положил мне руку на внутреннюю поверхность бедра,
проверяя, как далеко можно зайти. Я попросила, чтобы он отвез меня
домой. Он не отреагировал, заставив томиться полчаса в тягостном
ожидании. Когда я рассказала о случившемся матери, она не поверила.
И вот он возвышается надо мной, его руки змеятся у меня за спиной.
Снова вспоминаются зубцы вилки, но на этот раз они протыкают шарик и
воздух выходит полностью. Отчим мягко шепчет мне на ухо:
— Пусть это останется между нами. Матери ни слова. Поняла меня?
Но я не понимаю. Он щиплет меня за задницу. Обнимает меня так, как
отчимы не должны обнимать своих падчериц. Его руки словно черви, а мое
тело — грязь.
Мне удается вырваться, и я убегаю наверх. Мама на кухне. Она все
время на кухне.
— Твой муж лапал меня за задницу, — выпаливаю я.
Она медленно кладет деревянную ложку, которой мешает еду, и идет
вниз. Ложка вся перемазана красным соусом для спагетти.
Позже она заходит ко мне в комнату, где я лежу, свернувшись
клубочком.
— Не переживай, — говорит она. — Он просто пошутил.

* * *
Как-то раз — дело было несколько лет назад — я выхожу из школьного
автобуса. Дорога от остановки до моего дома всегда вызывает у меня
напряжение. Если я вижу красный, цвета спелого помидора, пикап,
принадлежащий моему отчиму, это означает, что он дома и мне придется
быть там с ним вдвоем.
Но сегодня грузовика нет. Я одна. Какая роскошь! На столе в кухне
стоит кофейный торт, который испекла мама. При виде крошек коричневого
сахара у меня текут слюнки. Я набрасываюсь на него — каких-то пара
секунд, и половины божественного десерта как не бывало.
И тут мой язык начинает пощипывать — первый признак
анафилактического шока. Я к этому уже привыкла и знаю, что нужно
делать: взять жидкий бенадрил и позволить искусственному вишневому
сиропу покрыть язык, который раздувается, как рыба, блокируя мне
дыхательные пути. Я начинаю задыхаться.
Но у нас дома есть только таблетки. А они рассасываются гораздо
дольше. Я их проглатываю, и меня тут же выворачивает. Я могу делать
лишь крошечные сиплые вдохи. Бегу к бежевому телефону на стене и
набираю 911. Скорая приезжает через несколько минут, но мне они кажутся
длиннее тех тринадцати лет, что я живу на этой земле. Я смотрю в зеркало
на свое залитое слезами лицо, пытаюсь перестать реветь, потому что
дышать мне от этого только сложнее. Но слезы катятся сами собой.
В карете скорой помощи по дороге в больницу мне дают игрушечного
медвежонка. Я прижимаю его к себе, словно новорожденного.
Мама хмурится, но в то же время испытывает облегчение.
— Торт был посыпан колотым грецким орехом. Я испекла его для
коллеги, — говорит мама. Она смотрит на медвежонка, которого я
обнимаю. — Я забыла оставить тебе записку.

жүктеу/скачать 1,3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: