О чем мы молчим с моей матерью. 16 очень личных историй, которые знакомы многим

самый незначительный звук — приглушенный кашель или скрипящее
колено, — эхом разносящийся по храму Божьему. Здесь нельзя оставаться
полностью самим собой. Приходится вылущивать себя, как стручок.
В школе же все ровно наоборот. Я как раз слишком предоставлена
сама себе, потому что эта чрезмерность — мой способ заявить, что я все
еще здесь. Та я, которая настоящая, а не та я, которой он хочет меня видеть.
Меня может стошнить от чего угодно. Я по несколько раз в неделю
выбегаю из кабинета биологии, и учительница идет за мной в женский
туалет и протягивает мне салфетки, которые скребут по моим щекам, как
наждачная бумага. Я отсиживаюсь в кабинете медсестры, когда мне
невмоготу быть в окружении людей.
* * *
Вот как звучит тишина, когда он теряет терпение. После того как я, в
приступе смелости, кричу ему в ответ: «Ты НЕ МОЙ отец!»
Она звучит как яйцо, которое разбивают о краешек фарфоровой миски.
Она звучит как кожура апельсина, которую отрывают от фрукта. Она звучит
как приглушенный чих в тишине церкви.
* * *
Хорошие девочки ведут себя тихо.
Плохие же вынуждены стоять, преклонив колена, на рисовых зернах, и
жесткие зернышки впиваются им в колени. Во всяком случае, так мне
рассказывает бывшая коллега, которая ходила в католическую школу для
девочек в Бруклине. Монахини предпочитали именно такой вид телесного
наказания.
Хорошие девочки не срывают занятий.
Плохих же вызывают к директрисе так часто, что она завела для них
специальную
коробку
с
бумажными
платками.
Плохие
девочки
разговаривают с полицейским, патрулирующим школу. Они крутят платок в
руках до тех пор, пока тот не начинает крошиться, как кекс.
Хорошие девочки смотрят полицейскому прямо в глаза. Они
провожают взглядом секундную стрелку часов, висящих на стене. А потом
говорят: «Все нормально. Не нужно разговаривать с моим отчимом и
мамой. Это все только осложнит».

* * *
Тишина — это то, что заполняет пространство между мамой и мной.
Все то, что мы не сказали друг другу, потому что это слишком болезненные
вещи, чтобы говорить о них вслух.
Что я хочу сказать: «Мне нужно, чтобы ты мне верила. Мне нужно,
чтобы ты меня выслушала. Мне нужна ты».
Что я говорю: ничего.
Ничего, пока я не скажу всего. Но проговорить все, что случилось,
недостаточно.
Она по-прежнему замужем за ним. И пропасть между нами становится
только больше.
* * *
Моя мать видит призраков. И всегда видела. Мы в Мартас-Винъярд
[4]
,
и я торчу дома с младшим братом; де-факто я работаю его нянькой, пока
взрослые уехали в город поесть жареных моллюсков и чего-нибудь выпить.
Сегодня непривычно прохладный августовский вечер, и воздух такой
неподвижный, как будто он задержал дыхание. Я сижу рядом с братом на
кровати, пытаясь уложить его спать. И вдруг я слышу какой-то звук, в
комнате кто-то есть, и этот кто-то дышит мне в ухо. Окна при этом
закрыты. Здесь никого нет. Я вскрикиваю и отпрыгиваю от кровати.
Когда мама заходит в комнату, я ей тут же все рассказываю.
— У тебя всегда было хорошо развито воображение, Миш, — говорит
она весело, своим смехом смывая мой страх, как волна, набегающая на
берег, уносит щербатые ракушки в море.
Но через несколько дней после того, как мы уехали с острова, она
доверительно сообщает мне:
— Однажды ночью я проснулась от того, что кто-то сидел у меня на
груди. Я не хотела тебе рассказывать, пока мы были там. Не хотела тебя
пугать.
В тот вечер я сижу на полу в своей комнате, устроившись в своем
писательском уголке, красные ручки комода упираются мне в спину, я
думаю о маминых призраках, о ее лице, о доме. Доме, где с утра до вечера
работает телевизор, а на столе всегда ждет еда. Где семейный ужин всегда
идет коту под хвост, если я сажусь вместе со всеми за столом, и поэтому

отчим требует, чтобы я ела отдельно. Где бросаются вазами — разбиваясь,
они с таким грохотом падают на деревянный пол, что это звучит как
музыка, мягкая и в то же время резкая. Я думаю о доме, где ружья моего
отчима выставлены на всеобщее обозрение за стеклом, а его пистолет
спрятан под грудой рубашек в шкафу. Доме, вокруг которого я ползаю на
корточках между сосен, подбирая собачье дерьмо. Где есть бассейн, хотя
мы с мамой умеем плавать только по-собачьи. Где отчим делает мне
шкатулку своими руками, а мать учит хранить все мои секреты при себе.
* * *
Теперь я сама покупаю себе бенадрил и всегда ношу его с собой. В
последнее время мы с матерью общаемся преимущественно через наш
семейный групповой чат, в котором помимо нас двоих есть еще моя
старшая сестра: она делится фотографиями моей племянницы и
племянника. Джоуи сидит в своем детском автомобиле Cozy Coupe и
улыбается в камеру, не выпуская руль из рук.
И вот однажды я все же делаю попытку достучаться до мамы.
— В эти выходные я еду к бабушке. Может, ты сможешь приехать ко
мне, пока я здесь?
Она не отвечает.
Я пишу ей сообщение, а не звоню, потому что она может находиться
сейчас с ним в одном помещении. Предпочитаю делать вид, что его не
существует вовсе. И у меня получается. Как тогда с моими сломанными
побрякушками в старой шкатулке — я просто закрываюсь от реальности
крышкой.
Я жду от нее ответа; может, какого-то объяснения, почему она не
может выбраться на встречу со мной. Когда бабушка забирает меня со
станции, я втайне надеюсь, что мама с ней в машине — устроила мне
приятный сюрприз.
Я проверяю сообщения на телефоне и размышляю о коллажах,
которые когда-то собирала, вырезая их из старых номеров National
Geographics, Family Circles и каталогов Sears: реклама томатного супа
Campbell соседствовала с леопардом и половиной какого-нибудь заголовка
типа «Десять Советов Для». Даже когда я была ребенком, меня
успокаивали незаконченные, нелепые коллажи. Они давали мне ощущение,
что в этой жизни возможно все. Нужно только начать.
Ее машина так и не появилась. И ответ на мое сообщение так и не

пришел.
Ферма моей матери, находящаяся в двух часах езды от моего родного
города, была построена солдатом, воевавшим за независимость США.
Конечно же, в этом доме живут призраки. Несколько лет назад мама
разместила на Facebook фотографию заднего двора, утопающего в зелени:
на ней видны небольшие шары, похожие на внеземные объекты.
«Я люблю тебя дальше Солнца, Луны и звезд», — говорила она мне,
когда я была маленькой. Но я хочу, чтобы она любила меня здесь. Сейчас.
На Земле.

жүктеу/скачать 1,3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: