Microsoft Word Теория языка 2017 №1

картина мира 

«Какие-то языки могут умирать или стираться с лица земли, но не было и нет 

всеобщей языковой унификации человечества», — пишет в своей классической 

работе «Воображаемые сообщества» Б. Андерсон. Язык фигурирует в указанном 

труде не случайно: именно ему ученый отводит аксиоматическую роль регулятора 

социальной власти и генератора той самой коллективной идентичности, которую 

сегодня принято называть национализмом. По Андерсону, «нация» не является 

продуктом этногенетического процесса и не может быть приравнена к определен-

ной «народности»; это — некий конструкт, основной функцией которого является 

создание  общественного самоопределения, базирующегося на общей историче-

ности языка, а не крови» [Андерсон 2001: 162], «Через язык воссоздается прошлое, 

воображаются общности и грезится будущее» [Андерсон 2001: 170]. Националь-

ное как коллективное воображаемое нуждается в определенной организующей 

силе, в аксиологических ориентирах, в ценностном поле, способном «вместить» 

в себя представителей этнически гетерогенных сообществ. Такой силой — наряду 

с политикой и религией — в историческом аспекте всегда становился язык. 

До революции, осуществленной «гуттенберговым прессом», говорить о язы-

ковой унификации не приходилось: в пределах одной и той же языковой системы 

существовали различные ее варианты в виде наречий, уже — диалектов и гово-

ров, а также элитарный язык «просвещенных» — в разных сообществах латинский, 

греческий, церковнославянский. (Так, Г.В. Лудольф, пытаясь осмыслить русский 

язык петровской эпохи, резюмировал, что языка на самом деле два — на одном 

говорят, на другом — пишут.) Широкое распространение печати способствовало 

Бахтикиреева У.М. и др. Вестник РУДН. Серия: Теория языка. Семиотика. Семантика. 2017. Т. 8. № 1. С. 57—63 

58 

ЭТНОСПЕЦИФИКА ЯЗЫКА И КУЛЬТУРЫ 

созданию «моноязычных» читающих публик и, соответственно, унифицированных 

полей коммуникации. В России это выдвинуло «народно-литературный» (по В. Ви-

ноградову) тип русского языка на передовую позицию функционирования по срав-

нению с книжно-славянским, однако русский по-прежнему не был языком повсе-

местного национального самосознания в пределах огромной Российской Империи. 

Ко времени активной политики русификации, проводимой императорами Алек-

сандром II и Александром III, Россия уже была империей множественных нацио-

нальных идентичностей (украинской, финской, латышской, татарской и пр.). Как 

отмечает В.М. Алпатов, языки «меньшинств» в этот период были лишены части 

своих функций, «изгонялись» из учебных заведений и из печати [Алпатов 2014: 

11—24]. Характерный пример находим у Х. Сетона-Уотсона: в 1887 г. русский 

язык стал обязательным для обучения во всех государственных школах провин-

ций, в частности, прибалтийской; в 1883 г. Дерптский университет, имеющий ста-

тус передового учебного заведения, был закрыт из-за «лояльности» немецкому 

языку в образовательном процессе [Seton-Watson 1977: 5]. 

Принудительная русификация была объяснимой политической мерой: суще-

ствовала необходимость в объединяющем языке, который мог бы обеспечить ком-

муникацию между частями огромного государства. Однако в той же степени, 

в какой эта политика была унифицирующей, она была и секуляритивной («парти-

кулярно-национальной», если прибегнуть к терминологии Б. Андерсона). Домини-

рование русского языка функционально «связывало» с ним его носителей, но вы-

зывало чувство протеста со стороны иноязычных представителей империи, кото-

рым оставалось лишь приспособиться к новому языковому укладу жизни. 

жүктеу/скачать 193,47 Kb.

Достарыңызбен бөлісу: