Иван Тургенев «Бежин луг»
100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
Дивимся мы: кто ж это их поднял, что вода пошла; однако колесо повертелось, повертелось,
да и стало. Пошел тот опять к двери наверху да по лестнице спущаться стал, и этак
слушается, словно не торопится; ступеньки под ним так даже и стонут... Ну, подошёл тот к
нашей двери, подождал, подождал - дверь вдруг вся так и распахнулась. Всполохнулись мы,
смотрим - ничего... Вдруг, глядь, у одного чана форма** зашевелилась, поднялась,
окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно кто ею полоскал, да и опять на место.
Потом у другого чана крюк снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери
пошел да вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так... Мы все так
ворохом и свалились, друг под дружку полезли... Уж как же мы напужались о ту пору!
______________
* "Дворцом" называется у нас место, по которому вода бежит на колесо. (Прим.
И.С.Тургенева.)
** Сетка, которой бумагу черпают. (Прим. И.С.Тургенева.)
- Вишь как! - промолвил Павел. - Чего ж он раскашлялся?
- Не знаю; может, от сырости.
Все помолчали.
- А что, - спросил Федя, - картошки сварились?
Павлуша пощупал их.
- Нет, еще сыры... Вишь, плеснула, - прибавил он, повернув лицо в направлении реки, -
должно быть, щука... А вон звездочка покатилась.
- Нет, я вам что, братцы, расскажу, - заговорил Костя тонким голоском, -
послушайте-ка, намеднись что тятя при мне рассказывал.
- Ну, слушаем, - с покровительствующим видом сказал Федя.
- Вы ведь знаете Гаврилу, слободского плотника?
- Ну да; знаем.
- А знаете ли, отчего он такой все невеселый, все молчит, знаете? Вот отчего он такой
невеселый. Пошел он раз, тятенька говорил, - пошел он, братцы мои, в лес по орехи. Вот
пошел он в лес по орехи, да и заблудился; зашел - Бог знает куды зашел. Уж он ходил, ходил,
братцы мои, - нет! не может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево;
давай, мол, дождусь утра, - присел и задремал. Вот задремал и слышит вдруг, кто-то его
зовет. Смотрит - никого. Он опять задремал - опять зовут. Он опять глядит, глядит: а перед
ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со смеху, смеется...
А месяц-то светит сильно, так сильно, явственно светит месяц - все, братцы мои, видно. Вот
зовет она его, и такая вся сама светленькая, беленькая сидит на ветке, словно плотичка какая
или пескарь, - а то вот еще карась бывает такой белесоватый, серебряный... Гаврила-то
плотник так и обмер, братцы мои, а она знай хохочет да его все к себе этак рукой зовет. Уж
Гаврила было и встал, послушался было русалки, братцы мои, да, знать, Господь его
надоумил: положил-таки на себя крест... А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы
мои; говорит, рука просто как каменная, не ворочается... Ах ты этакой, а!.. Вот как положил
он крест, братцы мои, русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет... Плачет
она, братцы мои, глаза волосами утирает, а волоса у нее зеленые, что твоя конопля. Вот
поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал ее спрашивать: "Чего ты, лесное зелье,
плачешь?" А русалка-то как взговорит ему: "Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить
бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да
не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней". Тут она, братцы мои, пропала, а
Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу, то есть, выйти... А только с тех пор он
все невеселый ходит.
- Эка! - проговорил Федя после недолгого молчанья, - да как же это может этакая
лесная нечисть хрестиянскую душу спортить, - он же ее не послушался?
- Да вот поди ты! - сказал Костя. - И Гаврила баил, что голосок, мол, у ней такой
|