На протяжении полувека мешанки Пон-л'Эвека завидовали мадам Обэн из-за ее служанки Фелиситё. За сто франков в год она стряпала на кухне и вела домашнее хозяйство, шила, стирала, гладила, умела взнуздать лошадь, откармливать птицу, сбивать масло и при том оставалась верна своей госпоже, хотя та отнюдь не была приятной особой. Мадам Обэн вышла замуж за красивого молодого человека, который в начале 1809 года умер, оставив ей в наследство двух детей и множество долгов. Тогда она продала свою недвижимость, за исключением ферм в Туке и Жеффоссе, годовой доход от которых не превышал 5000 франков, покинула дом на улице Сен-Мелен и поселилась в домике поскромнее, в прошлом принадлежавшем ее предкам и расположенном за рынком. Домик этот, с шиферной кровлей, находился посередине между речной переправой и улочкой, ведущей к реке. Полы в нем были на разном уровне, из-за чего вошедшие спотыкались. Узкая прихожая отделяла кухню от комнаты, где мадам Обэн коротала свои дни, сидя в соломенном кресле у окна. У стены с панелью, выкрашенной белой краской, выстроились в ряд восемь стульев красного дерева. Под барометром на старом пианино громоздилась пирамида из коробок и картонок. К камину из желтого мрамора в стиле Людовика XV по бокам примыкали два гобелена с пастушками. Посередине камина находились большие часы в виде храма Весты. Во всем помещении пахло плесенью, так как пол был ниже уровня земли в саду. Фелисите вставала на заре, чтобы не пропустить службу в церкви, и трудилась без перерыва до вечера; затем, когда ужин был окончен, посуда прибрана, и дверь хорошо заперта, она зарывала полено поглубже в золу и засыпала у очага с четками в руках. Никто другой не проявлял столько усердия в работе. Что же до чистоты, то блеск ее кастрюль приводил в отчаяние других служанок. Заботясь об экономии, она ела медленно и пальцем собирала на столе крошки от хлеба - хлеба весом в двенадцать фунтов, выпекаемого как будто специально для нее и хранившегося двадцать дней. Во всякое время года она носила ситцевый платок, закрепленный на спине булавкой, чепчик, скрывавший волосы, серые чулки, красную юбку и поверх рубашки передник с нагрудником, какие носят сестры милосердия в больнице. Лицо у нее было худое, а голос пронзительный. В двадцать пять лет ей можно было дать сорок. Начиная с пятого десятка, она вообще не обнаруживала признаков возраста и, всегда молчаливая, с прямой осанкой и размеренными жестами, казалась женщиной, сделанной из дерева и приводимой в движение автоматическим механизмом. Гюстав Флобер